С днем рождения, Уильям

I think our son left us both with an emptiness that can't be filled. Fox Mulder

      Прошел еще один год.       И вот мы снова сидим за празднично накрытым столом и в полном молчании смотрим на слабое дрожание пламени. Как год назад, как два… Ничего не изменилось, только свечей в торте стало больше.       Их некому задуть, и они все горят и горят, и капли расплавленного воска ползут вниз и застывают на подставках бесформенной массой, едва не стекая прямо в шоколадный крем.       – С днем рождения, Уильям… – шепчет она, и у нее по щекам, точно как воск по свечам, ползут слезы.       – Скалли… – я прижимаю ее к себе и, успокаивающе поглаживая по плечу, нежно касаюсь губами ее волос.              К счастью, вот уже несколько лет, как она перестала просить у меня прощения, и мне не приходится отвечать тем же, как не приходится вновь убеждать и ее, и себя, что это лучшее, что она могла сделать в той ситуации, и все произошедшее впоследствии только подтверждает это. Пуститься в бега с такой крохой? Оставить его где-то, в тщетной надежде, что это гарантирует безопасность, – и ежесекундно сходить с ума, не случилось ли чего? Жить в постоянном страхе, обрекая на это и его? Кто пожелает такое для своего ребенка?       Да, мы не можем знать наверняка, но, по крайней мере, можем надеяться, что с ним все в порядке, было и будет. Что он любим и по-ребячьи беззаботен. И что где-то в другом доме, возможно за тысячи километров отсюда, сейчас звучит детский смех и треск разрываемой подарочной упаковки. Во всяком случае, я верю, что так оно и есть.              Я знаю, что она тоже думает об этом. Думает, когда смотрит на маленьких детей; думает, когда проходит мимо отдела игрушек в магазине; думает, когда печет этот торт. Думает о конструкторе и роботе на батарейках, книжках и красках, коньках и велосипеде, а главное, о любви и заботе – всем том, что ему дарит кто-то другой, не она, подарившая ему самое ценное, но даже не успевшая услышать от него "мама"…       Я знаю. Потому как порой ловлю себя на том, что замедляю шаг, увидев отца с сыном, бросающих мяч во дворе своего дома, что невольно прислушиваюсь к разговору мужчины и ребенка за соседним столиком кафе или недопустимо долгим взглядом провожаю две фигуры, большую и маленькую, идущие крепко взявшись за руки… Но тут же одергиваю себя – неблагодарный сукин сын! Я должен быть признателен судьбе уже за одно только то, что у меня есть Скалли, что она до сих пор со мной, несмотря на все то, во что превратилась ее жизнь после знакомства с самым чокнутым парнем Бюро. А это гораздо, гораздо больше, чем я мог бы иметь.       Так что я стараюсь не думать о том, что это я мог бы учить своего сына плавать и обращаться с битой, помогать с уроками и читать на ночь книжки, и успокаивать, когда ему приснится кошмар. Хотя я надеюсь, что, в отличие от нас, ему не снятся кошмары. А значит, все было не зря.              …Мы так и не притрагиваемся к этому торту, и в конце вечера я убираю догоревшие свечи и уношу его в холодильник. Наутро я его там уже не найду. Не знаю, кому он достанется в итоге – быть может, ее маленьким пациентам, а может, бродячим собакам. Я не спрашиваю. К чему лишний раз бередить раны, которые и так не заживают – и неважно, сколько лет прошло.              Иногда, когда ее нет дома, я достаю альбом с его фотографиями, единственное, что у нас осталось от него, единственное подтверждение того, что когда-то он был в нашей жизни. Толстый альбом, не заполненный даже на треть. Уильям спит. Уильям пьет из бутылочки. Уильям купается. Уильям в коляске. Уильям на руках у Мэгги. Уильям на коленях у Скалли. Это моя любимая – на ней они оба улыбаются и выглядят такими счастливыми… На следующей Уильям в забавной шапочке с ушками. А еще дальше в красном колпачке. Его первое Рождество. Все семейство Скалли в сборе, даже Чарли приехал и праздновал с моим сыном, в то время как я был далеко и мог об этом только мечтать.       На весь альбом одна, всего лишь одна фотография, где он со мной, сделанная впопыхах, в то утро, когда я уезжал. Она слегка потрепана – видно, ее доставали из альбома гораздо чаще остальных – и в странных разводах, при виде которых у меня каждый раз сжимается сердце.       Он не вспомнит ничего из этого. И это к лучшему. Потому что мы не сможем забыть. Даже если захотим.       Я прикладываю ладонь к листу бумаги, на котором обведены его пальчики, такие крошечные, и пытаюсь представить, каким он стал. Но не могу. Картинка расплывается, и передо мной снова тот малыш с сонными голубыми глазками и рыжеватыми волосиками, которого я когда-то оставил. Наверно, для меня он навсегда останется таким. Даже спустя годы. Даже когда у него будут собственные дети. Наши внуки, которых мы никогда не увидим.              …Скалли наконец засыпает в моих объятиях, и я чувствую облегчение оттого, что этот длинный день все-таки закончился, по крайней мере для нее. Мне не спится. Я слушаю ее ровное дыхание и сквозь неплотно задернутые шторы смотрю на единственную видимую звезду, яркую-яркую, как в ту ночь, когда он родился. И мне почему-то кажется, что он тоже не спит и тоже смотрит сейчас в небо с какой-то странной, совершенно неуместной в этот праздничный день тоской.       И прежде чем закрыть глаза, я так же, как год назад, как два, еле слышно произношу в темноту:       – С днем рождения, Уильям…