Двойной Белый; Двойной Черный

*** В объятиях Накаджимы Атсуши смеется тонкий юноша. Белы его волосы, бел его длинный плащ. Черной кляксой на груди расплескался платок. Виноватый взгляд через чужое плечо, но на губах дрожит улыбка. Акутагава молча смотрит. Тигр, неловко и зачарованно улыбаясь, приобнимает тонкую фигуру. Белые с черными кончиками волосы. Белая фарфоровая кожа, белоснежный плащ. И внезапно — черные как ночь глаза. Светлая, чуть робкая улыбка. Не такой, другой — не будет ранить и рычать злобно. Не оттолкнет. Напротив — прильнет ближе, пытливо и радостно заглядывая в глаза. И светится от счастья, увидев ответную радостную улыбку. Акутагава невольно вскидывает руку, словно пытаясь до них дотянуться. На горло легла когтистая рука, вторая рука перехватила поперек талии. — Рюноске, зачем ты на них смотришь? — ласковый шепот. Рюноске поджимает губы, его рука медленно опустилась. — Рюноске… — тягуче, нараспев. Его имя так никогда не произносили. Сладко, любовно. Как лакомство. Сзади него стоит и мурлычет, зарываясь в его волосы носом, черноволосый тигр с красными глазами. Черный, черный зверь. Черный тигр. То же лицо. Но улыбка коварна, а в глазах ни грамма жалости к жертвам. Издевательская усмешка. И объятия, из которых не выбраться. — Рюноске, зачем тебе кто-то еще, если есть я? — ласковый шепот оседает на коже дрожью. Рюноске дрожит, закрыв глаза. Ему не страшно тонуть в крови и во тьме — не впервой. Он боится потерять себя. Быть зависимым. Быть привязанным. Опутанным тонкой серебристой цепью, что приковывает к черному тигру. Снова слышно легкий смех. Акутагава болезненно морщится. Его двойник столь не похож на него, что Атсуши легко в него влюбился. И они друг другу подходят. Они счастливы. Рюноске не завидует. Он даже немного рад за своего двойника, если такое светлое чувство еще осталось в его черном сердце. Рюноске немного жалеет, что ему такой любви не доставалось. — Рюноске… — рука на горле чуть сжимается, запрокидывает голову. Вторая расстегивает плащ, задирает рубашку, ласкает впалый живот, задевая когтями кожу. Рюноске невольно напрягается, но не сопротивляется. Бесполезно. И слишком поздно. Двойник тигра, его закрашенная тьмой копия, едва только увидев Рюноске, сразу протянул к нему свои руки, заключив в стальные объятия. И шепча на ухо ласковые слова — увлекал все дальше и дальше во тьму. Акутагава пытался сопротивляться. Брыкался. Бил его Рашомоном. Но этот тигр не был слабаком. Он был достаточно силен, чтобы победить, не раня. Ведь… — Такое прекрасное тело грешно портить ранами, — собирая губами дрожь с выступающих ребер, напряженных плеч, гибкой спины. — Я бы переломал тебе ноги, чтобы ты не смог от меня уйти, — темный взгляд, полный непролитой крови. В противовес ему — ласковая рука, что нежит чуть тронутые румянцем щеки, опухшие от звериных поцелуев губы, искусаную шею. — Но запирать в клетке такое великолепие — нельзя, — после очередного боя, после совместной кровавой бани, любуясь росчерками Рашомона. — Рюноске… — Акутагава задыхается, кашляет с надрывом, бессильно обмякая в сильных руках. — Ты так прекрасен в своей силе и слабости. — Почему я? — едва слышно хрипит Рюноске. — Почему не… он? — Другого тебя я не мог воспринимать иначе, чем глупым младшим братишкой. Пусть даже вы меня оба на пару лет старше, — поразительно невинная улыбка. Внезапно ставший серьезным взгляд. — Я рад, что он нашел своего Атсуши, с которым может ничего не бояться. С которым ему хорошо. С которым он будет счастлив. А ты… — обманчиво ласковая рука оглаживает поясницу, спускается на ягодицы, несильно сжимая. — Ты — мой. Мой Рюноске. И прошу, не сопротивляйся. Я буду тебя любить, — вновь тягучий шепот, от которого у Рюноске почему-то подгибаются колени. Кровавые глаза поглощают, заставляют терять волю к сопротивлению. — Буду оберегать. Мое сокровище. Моя хрупкая черная роза. Я никогда тебя не отпущу, и даже не думай о побеге. Ты силен, никого не боишься, но ты так много на себя берешь… Больше тебе не о чем тревожиться, Рюноске. Тебя больше никто не ранит. Позволь мне тебя любить. Рюноске сглатывает, последний раз пытаясь воспротивиться. Он закрывает глаза, обреченно усмехаясь. И падает в руки Накаджимы Атсуши, невольно льнет к его груди, чувствуя, как смыкаются на талии стальные объятия. Ему уже не быть свободным. Но в этом плену до странного уютно. Черный тигр пугающе улыбается, но так осторожно берет его на руки, что Рюноске просто молча обнимает его за шею, молча позволяет нести домой, слушая негромкое довольное мурлыканье. Этот Накаджима Атсуши одной усмешкой затыкает Дазая, и уводит Рюноске за руку. Подальше от бывшего учителя, подальше от боли и новых ран. И Рюноске, откровенно говоря, совершенно все равно, как это со стороны выглядит. Пусть это так, словно он подчинился и послушно следует за этой версией тигра, но… Акутагава чувствует крепкую хватку на своей руке. Едва заметно стискивает свои пальцы, безмолвно благодаря. Пусть выглядит так — он уже не против. Раз есть кто-то, кто убережет от новых шрамов. Атсуши останавливается так резко, что Рюноске чуть не врезается в его плечо. Гневно хмурится, но тут же пораженно распахивает глаза. Накаджима смотрит на него с яркой, звериной радостью, скалит в улыбке клыки. — Рюноске… Наконец-то решил ответить мне? Рюноске чувствует, как собственная кровь обжигает щеки. Но молчит. Он не сможет сказать тигру то, что тот ждет — просто не получится. — Ничего, — Атсуши по-сумасшедшему скалится, обхватывая лицо Рюноске своими ладонями. — Пока мне этого хватит. Но помни — я добьюсь большего, рано или поздно, мой Рюноске, моя опасная роза… Рюноске пробирает дрожью от этого низкого, мурлыкающего шепота, от багровых глаз, от будоражащего чувства — нужен. Как воздух. Необходим. Важен. Смертельно, безгранично, до последней капли крови. Как же сладко, оказывается, понимать, что ты кому-то нужен просто потому, что это ты… Это осознание немного оглушает, оно очень новое. Акутагава смакует его, как перезрелый инжир. Как первую кровь на губах, как чужие поражение и боль. Как улыбку сестры. Как так и не прозвучавшее признание Дазая. Было бы просто отлично, если бы он смог хоть как-то ответить. Так же — не получится. Пока. Поэтому Рюноске отвечает, как умеет. Прикусывает губы тигра в поцелуе. До соленого привкуса крови. Атсуши довольно рычит, пятная его кровавыми поцелуями. Обнимает — неловко, неумело; задыхаясь от того, как Атсуши, мурлыча, подхватывает пониже ягодиц и кружит, кружит, кружит, наплевав на возмущенный оскал Рашомона. У Рюноске кружится голова и немного болит в груди. Он задыхается и цепляется за тигра. С горечью признает — серебряная цепь приковала его безумно крепко и безболезненно, уже не вырваться. И не хочется. Ведь эта тьма, в которой он тонет, багряная бездна чужих глаз — оказалась уютной и теплой. Эта тьма распахнула для него свои гостеприимные объятия. Сверкнула кривой лунной усмешкой, острым серпом резанув по живому, отсекая ненужные, лишние связи. И забрала, поглотила без остатки. Рюноске уже почти не против. Ведь в этих объятиях ему хорошо. — Рюноске, любовь моя… — мурлычет Накаджима, подходя со спины и собственнически обнимая за талию. — Чем ты занимаешься? Медитируешь? Акутагава открывает глаза, разворачивается в руках Накаджимы лицом к нему. Чуть отклоняется, поднимает руку с обвившим ее Рашомоном на уровень груди. Атсуши заинтересованно переводит на нее взгляд, склонив голову набок. Черный с красным проблеском Рашомон переплетает свои ленты, свивается в клубок. И распускается черной с красным краем розой. Ощетинивает стебель рядом шипов, обвивает лозой руку. — Моя шипастая любовь, — смеется Накаджима, любовно погладив бархатистые лепестки. — Как красиво… Ты можешь создавать такую красоту? Ты удивительный, Рюноске. — Я почти разучился, — тихо произносит Рюноске, заставляя рядом с одной розой расцвести еще одну. — Траурный букет, — с улыбкой отмечает Атсуши, сжимая ладонь на стеблях, пропарывая кожу шипами. Стебли всколыхнулись, обвивая и его руку тоже. Кровь звонко падает на пол. Рюноске приподнимает уголки губ в улыбке. Шипы впиваются в плоть Накаджимы Атсуши еще сильнее. Черный тигр широко улыбается, прижимая обвитую Рашомоном руку к сердцу.