Love is more thicker than forget more thinner than recall more seldom than a wave is wet more frequent than to fail ***
- Ты вернулся!- Найл закричал, как только дверь за Гарри захлопнулась, и он снял сапоги. - Да, и мои «орехи» замёрзли, - Стайлс смеётся, целеустремлённо скидывая капли дождя и снега от чёрного шерстяного пальто на волосы Найла. - Эй, чертов мудак!- вопил Хоран, несясь на кухню, - просто потому, что что-то твоё замерзло, не означает, что я должен намокнуть! Гарри только хихикает и проходит за ним, полагая, что именно там собрались все остальные. - Мокрый везде, Найл? - он подмигивает, растягивая слова. - Я вижу, что происходит у тебя там. Лиам и Луи стоят у плиты, и оба смотрят, как Гарри заходит, бросает свою сумку на стол и нагибается, чтобы посмотреть, что они делают. - Ты такой извращенец, - бросает Найл со стула у прилавка, благополучно игнорируя двух парней за спиной, и, кажется, облизывая шарик от торта. Стайлс улыбается, отвлеченный видом Луи, который украшает только что испечённое сахарное печенье красными и зелёными брызгами. Его медовые каштановые волосы развеваются повсюду, мягкие и пушистые, как у младенца, и Гарри хочет пригладить их. Это то, что он делает в следующую секунду. - Твои волосы такие милые, Бу, - он любит подразнить своего лучшего друга, так что подходит сзади и кладёт руки ему на талию, утыкаясь в те самые волосы и вдыхая их аромат. Он пахнет, словно тесто печенья на стадии «добавить масло, сахар, ваниль», и из-за этого тепло быстро разливается в животе у Гарри. - Ох, отъебись,- Луи нахмурился, пытаясь сбросить руки Гарри. Гарри усмехается, сжимая Луи сильнее, пока тот не отворачивается от плиты, и он не бросает его к себе на плечо. - Скажи мне, что тебе нравится, когда я называю тебя Boobear, и я не брошу тебя на диван. - Отпусти меня, Хаз!- хныкает Луи, пытаясь лишить Гарри равновесия. - Скажи это, - кудрявый грозно предупреждает, и шатен может услышать усмешку в его голосе, от чего пихает в спину младшего парня. - Нет! И Гарри бросает его на диван, смеясь и падая сверху, как чёртов четырёхлетний ребёнок. - Ох, Гарри, отстань от меня, - Луи стонет, шевелясь под весом Стайлса (потому что даже при том, что Гарри худой, он всё ещё силён). Но кудрявый просто обхватывает себя его руками, положив свою кудрявую голову на грудь Луи, довольно улыбаясь. Луи расслабляется, и Гарри понимает, что хочет быть с ним вечно, может, даже больше этого и...внезапно понимание того, что он устал, накатывает, он чувствует, как постепенно сдаётся Луи, как удобно располагается, прежде чем запустить пальцы в завитки тёмных волос Стайлса. - Гарри, - сказал Луи, мечтая о том, чтобы упрекнуть его, но нежный голос и лёгкие круги ладоней предают его. - Ммм, - он пытается сказать что-то, даже не разлепляя глаз. Луи такой тёплый, и Стайлс немного поворачивается, утыкаясь носом в шею старшего парня, когда замечает свой собственный оверсайз (Гарри почти уверен, что он — его). - Ты надел мой свитер, - бормочет он через мгновения после молчания Луи. - Ты ел хоть что-нибудь сегодня? - спрашивает Томлинсон, игнорируя заявления Гарри, начиная водить своей рукой по его спине, сжимая пальто так, словно он проверяет температуру воды в ванне. Кудрявый знает, что таким образом он проверяет состояние его кожи и костей под тканью, ищет маленькие хребты в его надкостнице и нервы в спинном мозге. Гарри думает, что Луи начинает постепенно волноваться, и внезапно понимает, что эти касания не нравятся ему, и он немного отстраняется, чувствуя, как бешено бьётся его сердце. - Ты ел? - Луи повторяет, и Стайлс знает, что он не отпустит его. - Да, я ел. Мы можем больше не говорить об этом? Я в порядке, Лу, - он теребит случайную нить на его джемпере. Он замечает, что его ногти становятся слишком длинными, и, вероятно, ему нужно обрезать их. - Гарри, - шепчет Луи, звук, словно холодный сквозняк, дует в лицо, из-за чего парень съеживается. - Я могу чувствовать кости на твоей шее. - Гарри рассердился и сжал челюсти. Он ненавидит руки Луи вокруг черепа, ненавидит прогибаться в спине, как подслушивающая старуха. - Я должен подстричь свои ногти, - говорит он строго - мучительно для себя — и идёт по коридору в ванную, где он запирает дверь и обрезает ногти, а затем направляется в душ и опускается на белый мрамор, присоединяя к горячему душу громкие солёные рыдания.It is most mad and moonly and less it shall unbe than all the sea which only is deeper than the sea ***
Несколько месяцев спустя, февраль. Найл называет его «Снег и погода для сноубордов», поскольку он пытается вытолкнуть Лиама и Зейна с дивана в огромные сугробы. Малик не думает, что это весёлая шутка, поэтому не смеётся, просто зажигает сигарету, глубоко затягивается и выдыхает дым в лицо Найла. Лиам в то время смеётся нервно, перед тем, как начнётся борьба. И, возможно, все слишком напряженно. На самом деле, Гарри больше не ест. Он сползает по кровати, в то время, как Луи ещё спит, делает тост и намазывает его маслом и джемом, берёт и скармливает синицам в соседнем подъезде. Иногда он встречает бабушку, покрывающую цитрусовые деревья ярко-синими непромокаемыми брезентами, защищая от мороза, на её переднем дворе, который находится рядом с его. Гарри нравится помогать ей, нравится её благодарная улыбка, которую она дарит ему прежде, чем возвращается домой в грязных шлёпанцах и нефритовом бархатном жакете для сна. Затем он возвращается во внутрь, злобно стуча зубами, так как у него остались дела, например, урегулировать плиту, поставить все пластины на прилавке возле кофейника, будто использованные, убедиться, что банка варенья открыта, и что нож измазан в масле. Луи увидит всё это, когда придёт на кухню, и предположит, что Гарри уже позавтракал. Он делает чашку чая для Томлинсона и кружку крепкого кофе для себя. Гарри больше не пьёт чай - кофеин притупляет его аппетит. Стайлс подносит дымящийся чай к своему носу и вдыхает запах, упиваясь небольшим сладостно-горьким ароматом и чувствуя муки отчаяния, царапающего далеко внутри него. Он чувствует себя словно в тупике, и задается вопросом, сколько времени пройдёт, пока он наконец не потерпит крах. Луи всё ещё спит, когда Гарри возвращается в их комнату, открывая дверь костлявым бедром, поскольку он пытается не пролить переполняющиеся чашки. Стайлс опускает их на тумбочку, возвращаясь под одеяло (холодное с его стороны) и перекатывается к шатену, где становится тепло, и он может оставить небольшой поцелуй на носу парня, забраться под футболку и положить руку на его мягкий животик. Где он может немного подумать, что Луи тоже в него влюблён.Love is less always than to win less never than alive less bigger than the least begin less littler than forgive ***
- Пожалуйста, Гарри, просто скажи мне, что я делаю неправильно, просто скажи, как я могу исправить это? - умоляет Луи. Это был март, снег таял, но солнца ещё не было видно. Кости Гарри становятся более отчётливыми, так как они борются, пытаясь проникнуть через его сухую кожу. Всё в нём белое и хилое, как страницы пергамента Библии в церкви, которую Луи посещал в детстве. Подобно суетной погоде, он крутится в малейшем ветерке. И Томлинсон очень напуган. -Пожалуйста, Гарри, ты не разговаривал со мной неделю, просто скажи, если что-то случилось, и я сделаю всё, что тебе нужно, чтобы ты был в порядке, - Гарри лежит на их с Луи кровати, обёрнутый примерно в пятьдесят одеял из овечий шерсти, и он, кажется, всё-таки не заболевает гипертонией, даже при том, что Луи установил температуру на 80, и ему должно становиться жарко. Он смотрит на лицо Луи и видит слёзы, напрягает свой затуманенный мозг, чтобы управлять своим большим пальцем и поднести его к щеке Томлинсона, мягко проведя по ней, затрагивая ресницы. - Ты ничего не сделал, - говорит Гарри слишком хриплым голосом после молчания в течение нескольких дней. Он так устал. Он знает, что собирается умереть, и он не волнуется. Мир болеет клаустрофобией, загоняя его в угол фразами наподобие «Ты не можешь есть», «Ты уродлив и ничего не стоишь» , «Луи никогда не полюбит тебя», и, что самое худшее, «Ты никогда не поправишься». Вместо того, чтобы увидеть в лице Луи облегчение, он видит, как тот морщится, и Гарри до этого никогда не видел, как он плакал, без единого звука, но, внезапно, он откидывается на плечо кудрявого и заходится рыданиями, всё его тело дрожит, пока он пытается найти в Гарри утешение. - Луи, не плачь, - говорит Стайлс, пытаясь удержать свои собственные слёзы. - Гарри! - Луи рыдает, не поднимая лица, но убирая ото рта одеяло, таким образом к нему возвращается способность дышать. - Пожалуйста, вернись ко мне, я не могу-у-у...потерять тебя, я...я...я... - Шшш, Луи, просто дыши, - Стайлс шепчет, водя своими костлявыми пальцами по шелковистым волосам Луи, и его попытки вполне достаточно - Томлинсон пытается говорить спокойно. - Я не могу потерять тебя, я...я...я не могу, - теперь его рыдания находятся вне контроля, и он срывается с места и убегает из комнаты прежде, чем Гарри увидит его лицо. Полчаса спустя Луи возвращается, и Гарри может заметить его красные глаза, хоть он и выглядит намного спокойнее, чем прежде. Он кладёт одну руку под ноги кудрявого, другую опускает на спину и приподнимает его (словно на свадьбе) , неся из комнаты. - Лу, что ты делаешь? - говорит Гарри, и он даже недостаточно силён, чтобы выровнять свой голос, и добавить туда ноту вопроса. - Мы едем в больницу. Я должен был сделать это намного раньше, - его челюсть сжата, поскольку он хочет кричать о том, насколько Гарри лёгкий теперь, когда он несёт его к автомобилю. Он чувствует, что каждую секунду Гарри становится хуже, и он напуган, что всё это может быть слишком поздно. Гарри не будет смотреть на него, поскольку Луи застёгивает на нём ремень безопасности, заправляя в одеяла, обмотанные вокруг него. Он не говорит ни слова по пути в больницу, и в то время, когда медсестра говорит Луи остаться в приёмной, пока она осмотрит Стайлса. Он так устал и чувствует слишком много, и под всем этим в протесте его слабеющее сердце бьется намного тяжелее. Стайлс не хочет быть в больнице, он немного паникует, когда его заставляют немного поесть, но потом он просто чувствует, что тяжесть тащит все его конечности вниз, вниз, вниз, даже его веки, и затем он оказывает где-то в другом тёмном месте. Когда он просыпается, он видит Луи, и через серый туман в его голове он слышит, что Томлинсон говорит, что влюблён в него. Его больше не заботит, если он узнает, нет, его больше не заботит. Он думает, что, возможно, ответил, что влюблён тоже, но он не может быть уверен. Но Стайлс слышит, что Луи сказал это снова, и он никогда не собирается забывать, как он сел на его больничную койку и притянул Гарри к своей груди, обхватывая сильными и тёплыми руками его крошечное тело, запутывающееся в проводах кардиомонитора. Он не нежен, но Гарри доволен. Он хочет обнимать Луи так крепко, чтобы те ужасные голоса не вернулись снова, чтобы эта близость Луи была замком от всех бед и всего остального в мире, закрывая собой таким образом, что он никогда не будет сломан снова. - Я тоже люблю тебя, Гарри, о, Боже, я так люблю тебя.***
Восстановление Гарри- это постепенный процесс. Луи, как мать, контролирует всё и наблюдает, что и как Гарри ест, не выбрасывает ли он это, набирает ли достаточный вес. Томлинсону нравится печь Гарри сахарное печенье с украшениями, потому что это то, что он любит, даже при том, что сейчас не Рождество. И в мае, когда на улице становится теплее, Луи расстилает белое стёганное одеяло на их задней лужайке и ложится на Гарри, как маленький абрикос, предназначенный для просушки на солнце. Он поглаживает рукой щеку Стайлса и передразнивает его взгляды. - Как альбинос, который чертовски нуждается в загаре, - Гарри хихикает, возможно, впервые за столь длительное время, когда Луи снимает собственную рубашку, затем помогая Гарри. Они занимаются любовью в полдень в первый раз, зная, что другие мальчики внутри и могут выйти в любую минуту, но это не заботит их. Луи двигается нежно, ему трудно целоваться с постоянной улыбкой, но он всё равно не отодвигается ото рта Гарри. Стайлс кончает первым, скуля под Луи, зеленые глаза сверкают как море на рассвете, и Луи облизывается, изливаясь следом за парнем. После они оборачивают себя в стеганое одеяло и просто шепчутся и смеются — пока не начинается дождь, и они не мчатся назад в дом; волосы намокли, Гарри начал дрожать, и Лу делает для них горячее какао. Остальную часть их жизни не покидает такое чувство, будто весь мир постоянно борется, пытается причинить боль, но это хорошо, потому что Луи яркий и теплый, он всегда рядом, и он любит Гарри, и кудрявый не думает, что его щеки будут когда-либо болеть и мешать улыбнуться, потому что он помнит, он помнит, как слышал тот ужасный голос, который говорил ему, что он никогда не поправится, но он сделал это, теперь он здоров, и никогда не должен возвращаться к тому ужасному чувству. Руки Луи всегда будут обвиты вокруг него, и ни что не сможет причинить боль.It is most sane and sunly and more it cannot die than all the sky which only is higher than the sky