Путёвка в бессмертие.

- И это они называют раритетами? – бормотал себе под нос Георг, из-под нависшего до бровей капюшона смазывая взглядом по стеллажам с книгами. Как бы там ни было – проверить стоило. Да и так, никогда не знаешь, какая любопытная, а то и впрямь стоящая штука может попасть в руки вот так, на ура. Сколько себя помнил – никак не мог устоять перед караемым законом воровством. Другое дело, что никогда его не ловили. Впрочем – тут лукавил. Ловили. Ломали суставы пальцев. Клеймили. И ещё какие-то ужасно болезненные вещи творили, нда. Только излечить Георга от мании не удалось ещё никому и никогда. Даже отец-инквизитор выдохся, когда… Хелль зябко передёрнул плечами, отгоняя некстати всплывшие воспоминания, прошествовал дальше, пока не обнаруживая для себя ничего интересного. Завидев идущих навстречу посетителей библиотеки, даже и не подумал посторониться, лишь капюшон сползший поправил. Не то чтобы опасался быть узнанным, всего-то – внимания привлекать не желал. Реакция у граждан всякий раз была до скучливой зевоты одинаковой. Разве что пальцем не тыкали, а так – пялились беззастенчиво, вызывая желание не то озорно показать язык, не то рявкнуть, чтобы в штаны обмочились. И это щас-то – при всеобщей этой… как её… Георг наморщил лоб, вспоминая слово. Ах да. Толерантности. И куда делись те славные добрые времена, когда на него кидались недоумки с вилами, или вот святые отцы со своими крестами, дарами, изгнаниями бесов и прочей прелестью? Жить было опаснее, жить было веселее. Первый раз Георг, о ту пору ещё фон Крамм-Гессен, осознал в себе некую память, которой быть не могло никак, проснувшись в своей опочивальне в одно прекрасное майское утро одна тысяча шестьсот сорок восьмого года. Благополучно сочтя увиденные картины нелепым, хоть и весьма завлекательным сном, двадцатипятилетний ландграф постарался выбросить сновидение из головы и зажить, как прежде. Однако чем дальше – тем становилось интереснее. Это уже в новом веке высоких технологий популярные телепередачи пояснили Георгу, что к чему. Перерождения, переселения душ, et cetera, et cetera. Неугомонный дух, который слишком любит жизнь. Впрочем, глубоко Георг фон Гессен по прозвищу Schwarzkünstler* не копался – неинтересно. Довольно и того, что теперь он ни в чём не сомневался. Видел. Как меняется мир, как на смену одной системе ценностей приходит другая. Как рушат и возводят храмы. Как истово верят, как начисто отрицают всякую веру и даже саму её идею. Он видел слишком много, чтобы слепо принимать или отвергать. Пережив несколько смертей, Георг взял себе фамилию Хелль**, издеваясь над собственной природой и отчасти играя словами – смотря в какой стране доводилось проживать. Над людьми, которые мыслят так штампованно, что облик его и фамилия вызывают диссонанс. На это тоже всегда приятно смотреть – улыбочки, хмыканья и так далее. Жизнь была прекрасна, одно его раздражало – пока вырастешь, в новое время вникнешь, только-только развернёшься, а тут уже и обычная земная старость подкатывает. И уверенность в следующей жизни – слабое утешение. Время, время впустую, и сколько! Задрало, право слово, столько всего упускать. Уж решил было, что зря сюда припёрся, как и предполагал, и кровожадно начал подумывать о возмездии – тому советчику, что наводку дал. Георг вытянул с полочки книгу, нисколько не обольщаясь относительно её происхождения. Раскрыл, стал листать, забавляясь. Качественно сделано, видно – старался человек. Но это всё не более чем увеселительное чтиво для… Для кого – Хелль в подробностях додумать не успел. За спиной неделикатно кашлянули, но уже после того, как он ощутил чьё-то присутствие. - Простудился? – участливо спросил он, и только после обернулся, уже зная, кого узреет за своей спиной. – Могу порекомендовать хорошее средство. Кстати, не заходи сзади, - хмыкнул. – Мне такие, как ты, не положены. Да и хранить меня не от чего. Или ты не за этим? Всякий раз у Георга чесались руки – так хотелось въебать в это красивое лицо, въебать от всей несуществующей или перезаложенной души, чтобы скалился поменьше. Вреда-то причинить серьёзного – не выйдет, увы. - Книжечка дрянь, - Хелль покивал, возвращая книгу на полку. – Впрочем, как и всё остальное, - он усмехнулся, отряхнул руки. – Ничего дельного. Но тоже польза – не бывает бесполезных знаний, а? – Георг отступил на полшага назад и с весёлой яростью глянул в глаза собеседника. – Ты б поменьше язвил, herr Engel. На собственном яде поскользнёшься. И вообще – чё ты ко мне прицепился? Ещё одна такая случайная встреча, и я решу, что ты ко мне неравнодушен, - хохотнул гадко, скрестив на груди руки. Снова бросил взгляд на книжицу. – Кровь… Средневековье, пережитки. Как и девственницы. Эти дочери Евы начинают трахаться раньше, чем… Короче ты понял. Лан, давай я совру, что рад был повидаться со старым знакомым, и пойду. Прощай, - издевательски салютнув, Хелль развернулся и зашагал к выходу. Фон Гессен уже пару-тройку веков не верил в эликсир из дохлых лягушек, мышиного дерьма, волос девственниц, умерщвлённых три луны назад, и прочей мерзости. А вот в то, что есть не пойло, но способ – не просто верил. Знал. И стался найти его прежде, чем состарится и умрёт в очередной раз. Куда там этому прихвостню небесному понять Георга! Ишь, проповеди читать вздумал, рассуждать о том, чего Хеллю хватит, а чего недостает. Откуда самонадеянному святоше знать, как мучительно бывает всякий раз восстанавливать пробелы в знаниях, свой облик и статус! Но Хелль знал таких, которые и теперь верили, и гонялись за эликсиром вечной если не молодости, то жизни. Можно было бы ещё спросить, какого чёрта ангел оказывается рядом в самые или неподходящие, или судьбоносные моменты. Взять хоть ту же дыбу несколько веков назад. Стоял же в толпе, пялился, скотина. Нет, фон Крамм-Гессен не рассчитывал на чудесное спасение, его он точно не заслужил. Но можно было обойтись же без этой скорбной рожи в первых рядах? *Чернокнижник ** Hell – светлый (нем.)