***
Верен выбросил испачканную траву, отёр руки о штаны и не спеша зашагал по площади. Возвращаться в душный трактир не хотелось. Нижний Предел, куда он так рвался попасть, оказался и впрямь большим городом. Говорили, народа здесь жило тысяч пять — жуткая прорва. Город был торговый, к приезжим здесь привыкли, и найти заработок было легко. Судье и ювелиру с Восточной улицы требовался охранник, кузнец тоже был готов взять помощника, однако Верен не спешил наниматься. Который день бродил по площади да разглядывал украдкой императорских воинов — те дразнили торговок, тратили новенькое блестящее серебро, а меж собой говорили не о жатве и покосах, а о далёких городах, оружии и прочем, о чём подобает говорить мужчинам. За пять лет, что Верен ходил за обозами, он был сыт по горло торговцами и ярмарками. А тут ещё единственный друг отстал по пути, найдя себе не то службу, не то девку, и стало совсем тоскливо. Он дошёл до помоста около ратуши, с которого днём говорил гордый воин в блестящих доспехах, и остановился. Даже в густом сумраке было видно, что на столбе у помоста белеет пергамент с коронованным гербом. Букв было не разобрать — они и при свете-то не особо охотно складывались в слова — но Верен помнил наизусть, что императорский сотник Ардерик Медвежья Шкура приветствует в своём войске мужчин от шестнадцати до сорока лет, способных к дальним походам, умеющих ездить верхом и сражаться. Ещё там говорилось о расширении имперских владений и достойной награде, но эти слова помнились не так ярко. Главное — Северный поход был правдой. Вот где ждала слава, вот ради чего стоило столько лет месить грязь, шагая за обозами! Охранники постарше говорили, будто Верен неплохо владеет мечом. Шестнадцать ему миновало целых три года назад, про привычку к дороге и говорить было нечего. Но кто возьмёт бывшего красильщика и обозного сторожа на настоящую войну? Вот воины, которые дрались сегодня в трактире, явно были из сотни Ардерика. Ясное дело, их с малых лет учили владеть мечом и щитом, и на руках у них никогда не бывало пятен от краски, которые сошли с ладоней Верена совсем недавно. Верен скользил взглядом по едва различимым в темноте строкам, беззвучно шевеля губами. Махнул рукой и развернулся к трактиру, где его ждали товарищи по обозу. Пустое это дело, мечтать. Завтра он пойдёт к судье и спросит, нужен ли ему ещё охранник. Туда его может и возьмут. Утром Верен в чистой рубахе и вымытых сапогах отправился в дом судьи, но сам не заметил, как задержался на площади. Снова там говорил императорский сотник. Он рассказывал о северных краях, суровых, но готовых встретить настоящих мужчин. Издали было не разглядеть лица, но вид начищенных лат и шлема с перьями, а главное горячие, искренние речи волновали и заставляли крепче сжимать рукоять меча. Такому бы служить!.. Не бездельнику-судье, не возчику-грязнуле… Над сотником развевалось знамя, где были изображены медведь и острый меч, а ещё девиз «Другим не стану». Девиз этот, дерзкий и уверенный, воодушевлял Верена до крайности. Он давно сообразил, что и герб, и имя сотник получил не по рождению, а по заслугам, а потому следил за ним с особым волнением. Может, этот прославленный воин родился в простой семье и сделал себе имя доблестью? Такому бы служить… — Если кто чует в себе силу и храбрость, не боится лишений, но страшится умереть в своей постели, тому будет раздолье на северных землях! — Зычный голос сотника разносился над площадью, легко перекрывая шум ярмарки. Наверное, так же легко он перекрывал и шум битвы, звал за собой и наводил ужас на врагов. — Земли дикарей покорятся! Император не забудет нашей верности! После окончания речи Верен не выдержал и, бросив извиняющийся взгляд на судейский особняк, отправился в дом под синей крышей. Его встретил лохматый бородач в кольчуге поверх рубахи. Окинул взглядом старый кожаный доспех Верена, иссеченный щит, меч в залатанных ножнах и хмуро кивнул: — Идём. Поглядим, что можешь. «Не возьмут. Зря пришёл позориться», — стучало в висках, пока Верен шёл за бородачом на задний двор. Здесь на столбах висели мишени для луков и арбалетов, а на утоптанной площадке был очерчен светлыми опилками ровный круг, где упражнялись воины — в крашеных рубахах и дорогих плетёных кольчугах, с длинными мечами. Оставалось только гадать, как они искусны в бою. Явно больше, чем мечник-самоучка, годный только сторожить вонючие обозы… Верен стиснул зубы, отгоняя ненужные мысли, и потянул из ножен меч. Отбросил ножны, чтобы не мешали, и успел поймать в глазах противника одобрение. Может, одежда для клинка и была неказистой, зато сам он был вычищен и наточен на славу. Верен взмахнул мечом, проверяя, как отзывается тело на привычные движения. Краем глаза отметил, как притихли болтавшие за спиной воины, и ступил в круг, не видя больше ничего, кроме противника и его стремительно порхающего клинка. — Сожри тебя тьма! — почти недоверчиво воскликнул бородач, опустив, наконец, оружие. — А ты неплохо дерёшься! Верен молчал: получить два неощутимых, но уверенных тычка в грудь и один раз выронить меч за четверть часа вовсе не казалось ему «неплохим». В боку кололо, отчаянно не хватало воздуха, тело постыдно дрожало мелкой, усталой дрожью, точь-в-точь как у новичка, впервые взявшего клинок. Но недавний противник, похоже, говорил искренне. — Уж поверь мне, ты держался неплохо. С остальными я разбирался куда быстрее. Хоть кто-то в этом городе знает, с какой стороны держаться за меч! Он указал Верену на низкую скамью у стены и уселся рядом: — Рассказывай. У кого учился? — У всех, кто соглашался учить. — Верен говорил медленно, чтобы не так было заметно, как его измотал поединок. Хотелось повалиться на песок, глотая воздух, как пойманная рыба. — В нашей деревне был только один настоящий воин. Он возвращался домой из похода и разболелся по пути. Остался лечиться, да так и прижился. Я ходил к нему почти каждый день. Потом стало много работы, я не мог приходить часто и стал упражняться один. — Что за работу ты делал? — Я из Красильной Заводи. Моя семья выделывала и красила шерсть. Верен ждал насмешек, но бородач серьёзно кивнул: — Был там. Неплохое место. По крайней мере, люди в ваших краях честны и не бросают слов на ветер. Что было дальше? — Когда мне сравнялось четырнадцать, я сказал отцу, что мечом можно заработать больше, чем красильным делом. Он отпустил меня, и я ушёл с обозами. Думал наняться в отряд к кому угодно… но когда увидел настоящих воинов, как они сражаются и какие у них доспехи, подумал, что ни в один отряд не возьмут мальчишку, который ещё вчера чесал шерсть. — Верно подумал. Но домой, конечно, не вернулся? — Нет. Деньги на моё оружие и доспех собирали всей деревней. Нельзя было их подвести. К тому же я неплохо зарабатывал охраной и мог иногда отправлять домой серебро, если попадались надёжные попутчики. Думал, через несколько лет буду уметь побольше, а заодно накоплю на хороший меч, и тогда меня точно возьмут. Только нового меча так и не купил… — Но сражаешься ты хорошо. — Воин жестом потребовал меч Верена, осмотрел и вернул с одобрительным хмыканьем. — На первое время сойдёт, а там найдём получше. Что ж, Верен, меня звать Храфн, и ты можешь перебираться к нам. Если не боишься идти на Север. — Не боюсь! — Внутри разгоралась отчаянная радость, и Верену пришлось отвести глаза, чтобы не выдать охватившего его восторга. — Я привык к холоду и долгой дороге. Я слышал всё, что сотник Ардерик говорил об опасностях Северного похода. Бородач кивнул, будто вспомнил что-то важное: — Да, он сразу сказал, что ты отличный боец, и оказался прав. Учиться придётся много, но за пару-тройку месяцев я сделаю из тебя приличного мечника. — А… — Внутри у Верена похолодело. Сотник никак не мог знать о нём. Похоже, его взяли по ошибке. — Я не… — А ты, поди, и не понял, что тогда в трактире ввязался в драку за нашим Риком? — подсказал Храфн. — Он любит так делать: днём красуется на площади, а вечером одевается попроще и слушает, что говорят о нём люди, чтобы знать, удастся ли найти здесь воинов. Теперь дуй за вещами, Верен, если не передумал! Верен подхватил щит и шагнул к воротам, забыв об усталости. Остановился, подумал и поставил щит у стены. Теперь его дом был здесь. Уже у ворот он обернулся: — А лучники вам нужны? У меня есть друг, очень хороший стрелок. Только его пока нет в городе. — Нужны, нужны. Пусть приходит. Мы не двинемся отсюда, пока не дождёмся отряда с запада. Зайдя в трактир попрощаться, Верен отозвал в сторону охранника, с которым успел сдружиться: — Мой друг, похоже, крепко застрял в Эсхене. Ваш обоз пойдёт обратно через те места. Окажи услугу, загляни там в пекарню на площади. Если Такко в городе, мимо пекарни точно не пройдёт. Вот, — он снял с пояса нож, — отдай и скажи, что я хорошо устроился в Нижнем и скоро уйду на Север. Пусть спешит сюда или хоть даст знать, что с ним.***
Праздник Первых плодов миновал. Приближался следующий* — пахнущий мёдом, яблоками и свежескошенной травой, поднявшейся на лугах после затяжных дождей. Рассвет застал Верена у западных ворот — они открывались раньше всех. В последние дни он приходил сюда почти каждое утро. За городской стеной ржали лошади, мычали волы, перекрикивались люди — окрестные торговцы торопились к открытию рынка. Каждое утро, устроившись на большом камне, Верен вглядывался в лица охранников, следовавших за телегами, и озадаченно хмурился — друга-лучника среди них не было. Сегодня городские ворота открылись раньше обычного, но торговцы, вместо того, чтобы ринуться в проём, ругаясь и торопясь вручить стражникам пошлину, расступились и завертели головами, оглядываясь. В город въехал отряд из двух десятков воинов — конных, в латах поверх плотных кольчуг, с длинными мечами на поясах и арбалетами за спинами. Верен проводил их взглядом. Если это и есть отряд, которого ждёт Ардерик, то скоро войско покинет Нижний Предел. Сотник и так грозился выйти до срока — никто толком не знал, что творилось на Севере, и нужно было добраться туда поскорее. Хотя бы к Поминовению*. Верен поднялся с камня, потянулся, и мышцы отозвались тянущей болью. С тех пор, как он обосновался у Ардерика, тело постоянно ныло от упражнений и цвело синяками от пропущенных ударов. Зато держаться против бывалых воинов становилось всё проще, и меч лежал в руке ладно и крепко. Если всё пойдёт гладко, через полтора месяца они окажутся на Севере. Увидят разорённые солеварни и схватятся с врагами — по-настоящему, на боевых мечах, и никто не остановит бой, чтобы объяснить ошибки и залечить ушибы. Глубоко внутри ворочались тревога и животный страх перед болью и смертью. Но по-настоящему Верен жалел только об одном: что друг не успел из своего Эсхена, где застрял тьма знает зачем, и не разделит с ним испытания и славу.