Выбор без выбора

      Таким он Чейза ещё не видел. Хотя чаще всех бывал с ним наедине и знал много его состояний: знал гневного Чейза, знал уверенного и спокойного, знал властного и непреклонного. Мейджор даже знал, когда босс был нарочито сух, чтобы скрыть бурю внутри. И, конечно, в его визуальном опыте имелся Чейз в режиме супер-зомби. Но этот Чейз был ему незнаком, хоть и более чем понятен.       Грейвс сидел в гнетущей темноте комнаты; только падающий от Луны свет, вероятно, позволял ему видеть стакан в руке. Он пил в одиночестве, завороженно глядя на прозрачную столешницу, которая из-за лунного света могла претендовать на арт-объект. Мейджор снова не смог пройти мимо, хотя понимал, что боссу необходимо было уединение.       Один раз Мейджор уже застал его в похожем положении. Но тогда в здании было намного светлее, да и Чейз не выглядел таким мрачным. Он был потерян, и Лилиуайт чувствовал, что тот боялся на что-то решиться. Тогда он кинул шефу "Нужно делать, что должно" с самыми лучшими намерениями. И на следующий день казнили Ренегата. Мэйджор до сих пор не понял, были ли его слова во зло или нет. Сейчас же Грейвс выглядел так, будто решение было принято и он не мог его изменить, как бы ни хотел, и ему оставалось только заливать горе алкоголем.       На этот раз Мейджор не остановился у двери, а прошел дальше. Чейз не возражал по всей видимости, а может был сейчас не здесь и не заметил, что гость сел на соседнее кресло. Солдат водил взглядом по полупустой бутылке, которую распивал босс, пока тот не обратил на него внимание.       — Командир, все в порядке?       Грейвс горько усмехнулся и поднял глаза на подчинённого.       — В Новом Сиэтле ничего не бывает в порядке. И я уже не уверен, что когда-то будет, — он на миг позволил себе горечь в голосе. — Порой будущее наше мне представляется ещё более мрачным, чем настоящее.       — Пока вы пытаетесь, нас всегда ждёт светлое будущее, — попытался утешить его Мейджор, но вышло едва ли убедительно.       Снова усмешка. Чейз словно изо всех сил пытался не показывать бойцу, насколько ему плохо, натягивая на лицо какое угодно выражение, лишь бы не истинное, при том повторяясь.       — Ты же даже не согласен с моими методами, Лиллиуайт. — Он выпил остатки из стакана и медленно поставил его на столик, сотворив минимальный звук от прикосновения стекла к стеклу. — Но несмотря на твоё недовольство моими приказами, тебе я доверяю больше, чем тем, кто беспрекословно выполняет их, лукаво улыбаясь.       Мейджору стало ясно, что командира волнует слишком много вещей. Ему бы хотелось соврать боссу, что тому всё это кажется, но он и сам был уверен лишь в себе. Он всегда будет верен главнокомандующему, потому что разделяет его взгляды. А уж средства для достижения цели — вещь бесстыдно субъективная.       Не услышав ничего в ответ от солдата, Грейвс продолжил монолог:       — Я предстаю в лице гражданских монстром, и порой я теряю всякую надежду донести до них истину. Они не хотят видеть реальную картину, да им собственно плевать на реальность, но они делают вид, что борятся за правду. Каждый зомби сам за себя, и ни один не поможет себе подобному, когда поставка мозгов прекратится. Но они продолжают ввозить людей в Сиэтл и делать новых зомби, надеясь на что? — Он вопросительно посмотрел на Мейджора, но тому оставалось лишь сочувственно смотреть на босса. — Сиэттл ждёт бомбежка, если я ничего не предприму. Но я чувствую, что не справляюсь. Как я могу спасать город, когда каждый против меня? — Ровный и почти всегда бесстрастный голос лидера дрогнул и повысился на тон. — Как?!       Мэйджор удивлялся, как Чейз со всеми этими мыслями и внутренней борьбой не находился в режиме супер-зомби все 24 часа в сутки.       — Их тоже можно понять, — осторожно отвечал Лиллиуайт. — Человечество наконец-то нашло лекарство от всех болезней, и оно так просто от него не откажется.       Грейвс вздохнул и налил себе ещё. Мэйджор не знал, куда деть руки и в итоге просто скрепил их в замок и поставил перед собой локтями на колени. От предложенного стакана отказался. Тогда Чейз влил алкоголь в себя.       — Смерть — естественно, убегая от неё, они лишь приближают себя к концу. Раньше они могли мириться с гибелью близких, но сейчас вдруг они желают спасти всех...       — И не думают о последствиях, — закончил Мейджор за лидера, на что получил одобрительный кивок.       Мейджору казалось, что вот-вот — и Чейз найдет решение. Что ему полегчает, когда он выговорится, ведь босс был из тех, кто считал высказывание своих мрачных мыслей и страхов проявлением слабости. Вот сейчас Грейвс вновь станет прежним, наденет маску бессердечного солдата, подчиняющегося только уставу, и продолжить работать. Но в какой-то момент стало ясно, что ему уже ничего не поможет. Он потерялся и внутри что-то сломалось. А Мейджор не знал что и как следовало починить.       — Нас всех ждёт гибель рано или поздно, мы были обречены с самого начала. — Теперь Грейвс опустил стакан на стол максимально громко. — Я уже не уверен, что казнь первой Ренегат была верным решением...       Это чувство вины все ещё ёрзало внутри, загниваясь и распространяясь по здоровым частям. Он часто вспоминал тот момент, когда решился на такой указ, когда сообщил Маме Леоне о своём решении. С горечью вспоминал, как ныло тогда ещё не закаменелое сердце, требовало передумать и сделать "правильно". Но он сделал выбор в пользу "нужного". И взгляд её каждое утро вставал перед глазами, как только он их открывал. И он с трудом сглатывал и едва дышал, как и тогда, когда Ренегат смотрела ему в глаза и говорила, что не готова умирать. Но ему нужно было напугать народ, если договориться не получилось, ему нужно было сделать хоть что-то, чтобы не потерять контроль. Но впоследствии он потерял себя.       Предстать жестокосердным палачом на этот раз он не мог. Просто не состоянии был пересилить себя — и то ли сил лишился, то ли рассудка. Но как бы давно он ни отринул чувства в пользу власти, сейчас они брали верх. И выхода он не видел; шаг в любую из сторон был обречен на неудачу.       — Если бы ты нашёл того, кто виноват во всех твоих бедах, чтобы ты сделал, Лиллиуайт?       Командир всегда начинал своё обращение с фамилии Мейджора, и сейчас ему было не по себе от того, что тот ставит её в конец предложения. Чейз словно и не с ним вовсе говорил. И следовало в таком случае Мейджору отвечать что-то?       — Разве такой человек мог бы существовать? — - Мэйджор сделал паузу, задумавшись. — Только если это был бы я.       Грейвс оценил интересную и глубокую мысль подчинённого, обозначив это впечатленной полуулыбкой. Но ему вовсе не с философской точки зрения нужен был взгляд. Он говорил о конкретных вещах и ему требовался более чем точный ответ. Но называть вещи своими именами было сложно, ведь Мейджор был заинтересованным лицом. Лидер впервые испытывал трудности с подбором слов в разговоре.       — Одну из моих проблем могла бы решить смерть определенного человека. Но эта же смерть принесёт с собой уйму других.       — Разве не вторая Ренегат сейчас является вашей главной проблемой?       Чейз многозначительно промолчал, и тогда Мейджор всё понял. Он знал личность последователя Мамы Леоне. Но почему до сих пор преступник не был доставлен в ФГ и не казнён? Что заставило Чейза вместо скорейшей казни сидеть здесь и распивать в одиночестве? Его настолько сильно пугает мнение народа и резонанс? Или он осознаёт, что сколько бы Ренегатов он ни убил, всё это будет бессмысленной жестокостью? И каждый его шаг бесполезен, ведь дело Мамы продолжится, какого бы тирана из себя ни строил Грейвс…       Мэйджор понимал, почему босс пьёт. Сам он простой солдат и готов выполнять приказы до конца жизни, потому что видит в них смысл и разумность, как минимум, из-за того, что кто-то такой, как командир, отдает их. И он бы никогда не хотел быть тем, кто эти приказы создаёт, кто делает выбор. Ведь тогда поиском смысла и правильности пришлось бы заниматься ему.       Молчание уже не было неловким, а очень даже уместным. Его всегда нарушал Чейз, хотя его глухой и поникший голос подходил для этого меньше, чем звонкий Мейджора.       — Она видит в людях и зомби хорошее. Находит всегда. — Лилиуайт не был уверен, что они продолжают говорить о второй Ренегат, но и не понимал, с чего бы Чейзу говорить сейчас о ком-то другом. — И всех хочет спасти. А я по другую сторону, где бесправно решаю, кому умереть, чтобы другие жили. И я бы хотел, чтобы ей удалось то, о чем она мечтает, пусть это будет стоить мне краха или даже смерти. Может, я, того хуже, хочу, чтобы она лично убила меня.       Лицо Чейза просияло, словно воспоминания о "ней" заставили его на минуту очистить голову от всех прочих мыслей, будто мысли о мисс икс единолично завладели его разумом. (Это было странное состояние, учитывая предыдущие слова о смерти, пусть даже от рук этой особенной девушки.) Он оставил стакан и уже пустую бутылку, откликнулся на спинку кресла и взглянул вверх, на потолок. Лицо его просияло улыбкой. Но она едва ли была счастливой, скорее ностальгической, что равнялось и обречённой.       — Тебе знакомо это чувство, Лиллиуайт?       — Не думаю, — соврал он.       — Я не смогу остановиться, но не хочу, чтоб меня спасли. Я хочу, чтобы спаслась она. — Он стал пугающе серьёзен и посмотрел перед собой так внимательно, будто видел кого-то, кто был невидим для Мейджора. — Я хочу защищать её, но я должен оставаться солдатом. Эти двое борятся во мне, и я лично ставлю на победу военного. И это будет самая горькая из побед.       Собеседник вдруг осознал, что под всеми этими описаниями представлял Лив. И только после этого ясно понял, что и Чейз говорит о ней. Он сложил все свои наблюдения — каждую встречу босса и коронера Мур, его взгляды и слова в её сторону. Это не было сверхоткрытием и особо удивления не вызвало. То ли от того, что Мейджор давно хранил понимание чувств босса к Лив в подкорке, то ли потому что абсолютно точно знал Лив и то, какие чувства она способна вызывать у всякого, кто имел с ней дело. Или потому что сам любил её. Ему стало грустно от того, что ни его, ни Чейза, ни Лив не ждало ничего хорошего.       И он не понимал, как Лив связана со второй Ренегат. Или это просто была фаза отрицания.       — Какой смысл бороться, Лиллиуайт? — почти с мольбой на всерешающий ответ вопросил Чейз. — Что движет тобой?       — Я подстраиваюсь под ситуацию. Сейчас необходимо навести порядок в городе и вообще позволить такому городу существовать. Пока этого достаточно. Не думаю, что и вам следует думать о большем.       Чейз доверял ему и верил, что с сотней таких преданных и правильных, как Мейджор, мог бы закончить всё без особых усилий. Но этой сотни не было. Однако было приятно осознавать, что один из них все же оказался в его подчинении.       Грейвс старался быть вежливым и благодарно кивнул, пусть Мэйджор совсем и не дал нужного ему ответа.

***

      Видеть кровь на её лице ему не нравилось. Он уже убивал и в большинстве оправдывал всё необходимостью и неизбежностью жертв. Но смерть Лив он не мог взять на себя. И хоть присяга и честь солдата полностью оправдали бы и этот поступок, он бы и за век не сыскал себе прощения.       Ему пришлось притвориться, что он верит в малодушность Оливии, в то, что она сдаст своих подельников за лишнюю пару минут с близкими. Но это был лишь предлог, чтобы дать ей попрощаться с ними. Чейз все ещё был не уверен в том, что делает, просто плыл по течению и подавлял недовольство, что болезненно пульсировало внутри. Он дал ей попрощаться с друзьями, потому что она заслужила это перед смертью. Он вынес ей смертный приговор, потому что он полагался ей за содеянные проступки. Но он всё ещё не представлял, как приведёт его в исполнение.       Зомби, люди, бумаги, сотни подчинённых, их улыбки, приветствия, голос свидетеля, который сдал Лив, арест Лив, её пытки Энзо. Все это вереницей проносилось перед его глазами, в голове и окутывало его, не давая дышать. И только, когда он остался наедине с ней в тусклой комнате, смог свободно вздохнуть.       Услышать тишину и понять, где он сейчас. Он приговорил к смерти особенную девушку, которая занимала его мысли, когда их не занимала работа. Он своими руками собирается убить её за то, что она лишь пытается спасти, как можно больше людей. Ту, что до сих пор и видит людей в зомби. Ту, что, будто уравновешивая, стоит по другую сторону от него — на стороне жизни и спасает всех тех, кого погубил он.       Казалось бы, что общего может быть у них. Наверное, ничего и нет. Но так сладко становится на губах, каждый раз когда он произносит её имя. С того самого первого раза — зависимость. Часто думал он о ней с их первой встречи. Стал думать ещё чаще, после того, как ему посчастливилось встретить её в тот вечер. Он провели ночь вместе, а когда всё уже прошло он так страстно желал, чтобы в тот самый раз не чей-то чужой мозг заставил её быть с ним. Но для Грейвса самообман — роскошь.       Лишь думать о ней он и мог себе позволить при его-то профессии. И каждый раз был рад видеть её, даже если она приходила по работе, чаще всего разгневанная, чаще всего смотря на него с отвращением. И даже тогда после их ночи, на следующий день её презрительный взгляд и подозрения в убийстве не заставили его забыть об образе Оливии Мур. И что тут поделать? И что он творит сейчас?       — Оливия Мур... — тоскливо протянул он, (и Лив подурнело от этой фальши). Её скоро не станет, а он до сих пор не знает, как справиться с этим. — Ты тот ещё крепкий орешек. Но я в тебе ни на минуту не сомневался.       Его ухмылка — и ненависть ко всей системе и Филмор Грейвс вспыхивала в её груди сильнее. Но она не могла ненавидеть самого Чейза, точнее, не могла целиком. Лив чувствовала, что где-то там, за этой улыбкой было нечто большее, чем унаследовавший бремя лидерства солдат. Ей бы хотелось помочь ему, но теперь у неё были связаны руки в прямом и переносном. Да и Чейз, видимо, помогать себе не особо желал. А без него у неё не получится.        Что ей оставалось? Нет, она не будет молить о пощаде. Ей бы только, умирая, смотреть на родные лица. Ей бы только не увидеть последним в этой жизни эту его улыбочку.       Ему бы только и видеть её улыбку. Но что делать, если радость на лице Лив вызывает лишь то, что ему закон приписывает искоренять. Он смотрел документальный фильм, видел, как она это делает, как она сияет, когда дарит жизнь, как сияют те, кто получает её. Им и невдомёк, что быстро растущая популяция всегда также быстро и гибнет. Если бы она услышала его, если бы только прекратила… Но это та самая Лив, что запала ему в душу, и она останется такой до самой смерти.       — Я не хочу твоей смерти, Оливия… Как не хотел смерти и первой Ренегат. — Он с отвращением к себе вновь вспомнил момент, когда Мама Леоне смотрела ему в глаза и мысленно молила помиловать её. — Но я обязан делать то, что необходимо. И мне необходимо спасти зомби.       — А я спасаю людей, потому что до последнего остаюсь человеком сама, — выплюнула Лив. — А ты с чего-то решил, что человек с вирусом зомби чем-то превосходит человека здорового… — Она осеклась и опустила голову, потому что шея затекла. — Нет… Ты решил, что ты лучше их всех, лучше каждого зомби. Ты убиваешь своих же! Что ж, наслаждайся, — она криво улыбнулась, разрез на щеке блеснул.       — Это не приносит мне наслаждения, — с досадой вздохнул он. Чейзу бы хотелось, чтоб приносило, раз уж таков его выбор без выбора. Может, ему лучше было бы каким-то психопатом, но он, увы, чувствовал больше, чем надо. И он не успевал с этим справляться.       Она видела в его глазах что-то, что цепляло её. То, что видела в каждом, может, за исключением убийц, которых она ловила. Но Чейз тоже был убийцей, и она поняла, что помочь ему невозможно. Хотя кем она была, чтобы помогать таким, как он? И кем она была для него, пришлось невольно задуматься, когда лидер приблизился к ней, обошел и развязал верёвку на руках.       — Иди делай, что должно, Лив Мур, — вздохнул он, слабо махнув рукой на дверь.       Ей бы следовало подорваться и бежать стремглав отсюда, но она не спешила даже вставать со стула. Если это ловушка, то разумнее будет даже не пытаться, хотя это и не в её стиле. А если не ловушка, то ей определенно нужно разобраться, что происходит. И что это такое в его глазах, что заставляет её задумываться о нём периодически. После каждой их встречи, во время которых он представал не в лучшем свете, его образ какое-то время не покидал голову Лив. Ей бы хотелось все списать на стресс, да и она успешно это проделывала, только сейчас совсем не выходило.       Лив обернулась на него, и он заметил отсутствие того самого пресловутого презрения. Она смотрела заинтересованно и, возможно, воодушевленно. Конечно, теперь она обязательно захочет спасти его, подумалось Чейзу. Но у него связаны руки, то, что он сделал — максимум. Всё, что он смеет сделать для неё — подарить жизнь. Не как лидер ФГ — с барского плеча, но как жертву — уничижая себя. Вкладывая всего себя в её идеи. Пусть она живёт и распространяет то, что он не смог даже понять.       Как это по-мальчишески, глупо. Но главенство в подобной компании и чужая кровь на руках никогда и не давали ему права называть себя мужчиной. Он хотел бы бороться, но не тогда, когда враг стал кристально чистым в его глазах. Это словно поддаваться ветру, который несет корабль в противную от нужной сторону.       У Лив есть Мейджор. Мэйджор — один такой на миллион, кому он смог довериться даже в такой ситуации, когда ложь не отличить от правды. Мэйджор, чья преданность не знала границ до последнего. Тот, что не выбирал людей или зомби, но выбрал правду и честь. Ради человечности выбрал стать зомби, как бы абсурдно ни звучало. Чейз бы никогда так не смог. Он — тот, кто принимает решения и позволяет солдатам подчиняться приказам, но он на самом деле никогда не имел права выбирать. Мейджор был самым свободным из них двоих, даже если считал иначе и был рад подчиняться. Он — та самая стена, которая защитит такую, как Лив. Двое зомби в погоне за миром и спасением любви. Кто он такой здесь?       Грейвс держал в памяти её выражение лица, когда она все же решилась бежать, будучи освобождённой им. Он будто мог видеть её прямо перед глазами. И нравилось наблюдать её слабую улыбку и слова благодарности сейчас. Он не хотел отпускать то изображение тоски на лице и безмолвную просьбу. Словно в самих её бездонных глазах мелькали буквы: «Оставайся тут. Я обязательно вернусь за тобой.» Но у Лив Мур, Ренегата, слишком много дел. Но он обязательно останется в её голове ещё какое-то недолгое время, это точно, думал он, и становилось как-то проще прощаться с жизнью. Чести ему этот поступок не прибавит. Но кто он такой, чтобы претендовать?       Пальцы легко скользнули на курок. И ему всё же пришлось отпустить её образ.