Сложности

Люди сложны — в конкретном случае эта фраза означает «разочарованы, сбиты с толку и переполнены интенсивными и часто противоречивыми эмоциями». Следовательно, отношения между людьми еще сложнее, ведь отношения требуют участия как минимум двух человек. Люди, состоящие в отношениях, зачастую оказываются в два раза более расстроеннее, запутаннее и конфликтнее, чем по одиночке. Поэтому нет ничего необычного в том, что два любящих друг друга человека расторгают помолвку или что те же самые люди вновь встречаются и разбегаются в противоположных направлениях, когда на самом деле они не хотят ничего, кроме как броситься в объятия друг друга. Вот что почувствовала Кит Сникет во время ее последней встречи с Олафом. И вот что она чувствует сейчас, когда низкий и знакомый голос произнес: — Привет, привет, привет. Кит тут же подняла глаза. — Ты! — Я, — объявил Олаф торжественно, словно он стоял на сцене, а не в холодном металлическом хранилище. — Где Фрина? — потребовала ответа Кит. — Охранница? — Что ты с ней сделал?! Кит понадеялась на лучшее, обнаружив пустующий пост охраны; ей повезло, ей предоставлен шанс открыть хранилище, код которого она так старалась взломать, и украсть депозитную ячейку, которую она так старалась отыскать. Теперь Кит опасалась худшего. — Я избавился от нее, — прорычал Олаф, и сердце Кит замерло. Ей уже было плевать на ячейку; если Фрина где-то связана или, может быть, подвешена над ямой со львами, то, возможно, у нее еще есть шанс спасти ее… Но затем Олаф улыбнулся очень необычной улыбкой, улыбкой игривой и злой. Раньше такая улыбка заставляла Кит трепетать, будто через все ее тело проходил электрический заряд. Она чувствует это до сих пор. — Отправив в довольно роскошный и дорогой ресторан, — продолжил Олаф. — Немного изысканной еды и обещание разделить чек оказалось достаточно, чтобы она оставила свой пост. — И ты выполнишь обещанное? — Нет. — Злодей, — фыркнула Кит. — Волонтер, — огрызнулся он в ответ. — Поджигатель! — Соучастница! Кит закатила глаза, но решила промолчать. Мысли лихорадочно пронеслись в ее голове; Фрина вне опасности, значит, теперь она может сосредоточиться на предстоящим ограблении. Правда, Олаф стоит между ней и дверью хранилища; ей всего-то и нужно, что проскользнуть мимо него, пробежать по коридору, выйти из банка и попасть в свой приметный, но довольно хорошо укрытый автомобиль… — Ты же понимаешь, что я не могу позволить тебе уйти с этим. Кит проследила за взглядом Олафа; взгляд остановился на файле в ее руках. Без сомнения, именно поэтому он и пришел — если и не для того, чтобы остановить ее, то для того, чтобы забрать файл самому. И снова мысли лихорадочно пронеслись в голове у Кит. И снова они встретились взглядами. — Я заколю тебя шпилькой, — пригрозила она. Ей уже доводилось делать это раньше. — Я задушу тебя шнурками, — ответил Олаф, наклоняясь, чтобы вытащить один шнурок. Он не прерывал зрительного контакта с Кит. Долгое время они находились в безвыходном положении. Затем медленная, немыслимая улыбка приподняла уголки губ Кит. Как и у Олафа, ее улыбка была необычной и игривой, но в ней не было и следа злобы. Только печаль. — Ты не хочешь причинять мне боль, — прошептала она. — Но придется, — прошептал он в ответ. Олаф на мгновение отвел взгляд, и если бы Кит моргнула, то вообще бы этого не заметила. — Ты тоже не хочешь причинять мне боль. — Но придется. И вот они снова опасно близки к тому, чтобы убить друг друга. Может, на этот раз им это удастся. Позади Кит был стол. На столе находилась пустая депозитная ячейка; под столом — металлическая мусорная корзина. Не прерывая зрительного контакта, Кит поддела ногой мусорную корзину, которая остановилась между ней и Олафом. Злодей вздрогнул. Он взмахнул шнурком, словно ножом, но шнурок этот был не страшнее разварившейся лапши, при условии, что лапша стандартного размера. — Что это такое? — Мусорная корзина, — ответила Кит. — Точнее компромисс. Она протянула руку с файлом, и, держа его пальцами, аккуратно подвесила над корзиной. — Огоньку не найдется? — спросила она. Конечно же найдется. Олаф достал из кармана старую медную зажигалку, предназначенную для сигарет, но в данном случае чаще используемую для поджога домов, нелестных фотографий и конфиденциальных файлов. Крышка зажигалки откинулась назад и после двух щелчков появилось небольшое пляшущее пламя. Уголки файла загорелись, и Кит опустила его в мусорную корзину. Столько секретов теперь потеряно навсегда. Столько знаний ускользнуло из рук хороших и благородных людей, но и из злодейских тоже. Кит сможет с этим смириться. Она поступает так всю свою жизнь. Олаф смотрел на пламя. Он был потрясен, признателен и напуган одновременно, и на одно ужасное, ужасное мгновение Кит задалась вопросом, как бы он отреагировал, если бы она опрокинула горящую мусорную корзину — засмеялся или закричал? — Пойдем… — попыталась сказать она, но вместо этого услышала громкий сигнал тревоги. Дверь позади Олафа загрохотала и стала закрываться. Кит тут же вспомнила об автоматическом таймере: оставленное открытым надолго, хранилище запечатывается, запирая внутри все ценности, злодеев и волонтеров. Кит и Олаф предприняли попытку побега. Кит оббежала пылающую мусорную корзину, а Олаф бросился было вперед, но без шнурков на ботинках он споткнулся, налетел на Кит и отправил их обоих на пол. Они все еще лежали на полу, когда дверь хранилища захлопнулась. Тело Кит вновь пронзил электрический заряд. Она и позабыла, насколько длинные у него руки и как прекрасно они обхватывают ее талию. Кит уловила запах мыла и одеколона. Должно быть, он подготовился к встрече. Она совсем не чувствовала отвращения, находясь так близко к Олафу. Тем не менее, Кит оттолкнула его. Ее щеки запылали — сначала от смущения, а затем и от досады, когда она поняла, что он тоже стремится как можно быстрее от нее дистанцироваться. — Это не к добру, — сказал Олаф. Он стал разглаживать руками свой пиджак по причинам, которые Кит не могла понять — со складками или без них, пиджак выглядел все таким же потрепанным и изношенным. — Сейф запирается снаружи, — согласилась она. — Кто из охранников выходит в первую смену? Кит встретила его взгляд и приподняла бровь. Он знал ответ. — Фрина, — сказали они хором. Олаф застонал, запрокинув голову: — Нееет… Что, если она заставит меня заплатить за ужин?! Кит не могла удержаться от смеха. Ее смех не был насмешливым, скорее раздраженным. — Есть вещи и похуже, — сказала она, поднимаясь на ноги. — Легко тебе говорить! Ты не видела, сколько вина мы заказали! Кит забрела в заднюю часть хранилища. Пламя в мусорной корзине угасло; от драгоценного файла не осталось ничего, кроме пепла и намека на дым. Она уперлась руками в стол. Если бы Кит была одна, то дала бы волю эмоциям; она могла бы даже пустить пару слезинок. Кража кода к хранилищу, дружба с Фриной, запоминание ее перерывов на кофе, планирование кражи секретов, которые теперь утеряны — все эти поступки были ужасны. Эти поступки были ужасны, и неважно, была ли она поймана за их совершением или нет, и все же, Кит почему-то было проще их совершать, когда не нужно смотреть людям в глаза. — С тобой все в порядке? — спросил Олаф позади нее. Его голос был странно напряжен, словно бы он сожалел, что задал этот вопрос. Кит повернулась к нему лицом и прижала руки к груди. Олаф все еще сидел на полу. — Завтра, когда эта дверь откроется, Фрина решит, что мы сговорились вместе ограбить это хранилище. — Это так далеко от истины? — Полагаю, что нет. Но Фрина — хороший человек… — Если только «хороший человек» означает «паршивый охранник». — И мне бы не хотелось, чтобы она плохо обо мне подумала. Олаф закатил глаза, как будто благородство Кит — это раздражающая привычка, от которой он уже давно устал. Он сложил руки за голову и лег на пол, устраиваясь поудобнее. — Множество людей думают обо мне плохо. Это не так ужасно, как ты думаешь. — Тебя совсем не волнует, что случится, когда эта дверь откроется? — Нет. — Ты можешь попасть за решетку. — Мы оба знаем, что те люди, которые заслуживают попасть за решетку, никогда туда не попадают. Он произнес это так горько, что Кит полностью выпрямилась. Ее руки опустились, а подбородок вздернулся. Она подошла к Олафу, нависнув над ним. — Олаф. — Хм? — его глаза были закрыты, словно он заснул прямо на полу. — Я хочу кое-что тебе сказать и хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я скажу это. Олаф приоткрыл один глаз. Он смотрел на нее в течение долгого, молчаливого момента, прежде чем перекатиться на бок. Гнев пронзил Кит, ведь она решила, что он отворачивается от нее, но нет, вместо этого он перекатился в сидячее положение, скрестив ноги и положив руки на колени. Гнев Кит перетек в тоску. Она предполагала, что он встанет. Олаф остался сидеть, глядя на нее своими блестящими немигающими глазами, словно боясь того, что она собирается сказать… Он смотрел на нее точно так же, когда просил ее выйти за него замуж, и это воспоминание заставило Кит опуститься на пол. Она повторила за Олафом: скрестила ноги, опустила на колени руки. Кит сделала глубокий успокаивающий вдох. — Бодлеры мертвы. Выражение его лица не изменилось. Не было ни сожаления, ни боли, ни печали, как не было ликования и злобы. Кит не стало от этого легче. — Я знаю, — произнес он наконец. Она хотела спросить его кое о чем, и она видела, как он стиснул челюсть, ожидая вопроса. — Ты… — Об этом ты подумала? Она хотела упрекнуть его за то, что он не дал ей закончить, ответив вопросом на вопрос, но они оба знали, что не имеет значение то, как он ответит. Важно то, поверит ли она ему. Олаф был организатором множества поджогов. Он убил многих людей: людей, которые его раздражали; людей, которые его злили; людей, которые стояли у него на пути. Кит знала, что он совершил множество ужасных вещей, и знала, что однажды он сможет повторить их вновь. Но поверит ли она в то, что он убил Бодлеров? Он хотел этого. Он обещал. Его попытки покушения на жизнь Беатрис были столь же многочисленны, сколь и изобретательны: он сбрасывал ее с крыши, подбрасывал канцелярские кнопки ей в чай, натренировал крабов, чтобы те преследовали ее по пляжу. Но все это прекратилось в тот момент, когда Беатрис стала матерью. Последние пятнадцать лет она чувствовала себя в безопасности, или, по крайней мере, в достаточной безопасности, живя с ним в одном и том же городе. В достаточной безопасности, заботясь о детях, оказавшихся в пределах его досягаемости. Должно быть, Беатрис верила в то, что Олаф не способен сделать детей сиротами… Кит все еще верила в это всем своим сердцем. — Нет. Нет, я не думаю, что это был ты. — Значит, ты все еще знаешь меня. Волна облегчения накрыла Кит с головой, но вместе с ней последовал и острый укол горя. Она закрыла рот дрожащей рукой. — Ты не знаешь, дети… — Они живы, — несчастно проговорил Олаф. — Когда я прочел об этом в газете, то отправился в особняк Бодлеров. Я хотел увидеть руины своими собственными глазами. Дети Беатрис были там с каким-то шутом из банка. На этом Олаф закончил. Его плечи опустились, а лоб нахмурился, как будто нет большей несправедливости, чем трое выживших сирот. Кит убрала руку ото рта. — Ты бы предпочел, чтобы они умерли?! — недоверчиво спросила она. — Этот мир не нуждается в еще одних сиротах. — Уверена, они не хотели стать сиротами, но предоставь им право выбора, и я все так же уверена, они бы с радостью выбрали жить! — Разве? — усмехнулся Олаф. — Еще никто в этом помещении не радовался тому, что стал сиротой. Кит вздрогнула, и Олаф тут же понял, что пересек черту. Она была сиротой гораздо дольше, чем он, и история трех детей, оставшихся без крова и потерявшие при пожаре родителей, соответствовала ее истории гораздо больше, чем его. — Может, они улучшат сиротскую лачугу, — пробормотал Олаф. Он потянулся к руке Кит, но тут же остановился. Вместо этого он поправил свой манжет. Кит отрицательно покачала головой. — Они не пойдут в Пруфрокскую Подготовительную. У Бодлеров было множество друзей и многочисленная семья. Детей отправят к их ближайшему родственнику. Взгляд Олафа стал отстраненным и задумчивым. По его блестящим глазам, таким быстрым и умным, Кит поняла, что он что-то замышляет. В идеале — план побега. Его взгляд вернулся обратно к Кит. — Можно тебя кое о чем спросить? Уголки губ Кит дрогнули, почти сложившись в улыбку. — Только если я тоже смогу кое о чем тебя спросить. К такого рода компромиссу, где секретами делятся, а не сжигают, Кит не привыкла. Но ей понравилась сама идея. Олаф кивнул в знак согласия. — Ты счастлива? — спросил он. Она чуть было не сказала «нет». Она чуть было не сказала «да». Она чуть было не сказала «я встречаюсь кое с кем». Все это было правдой, но все это причинит ему боль, а она никогда, никогда не хотела причинять ему боль. — Счастье подобно солнечному свету, — ответила Кит. — Никто не может удержать его навечно, но оно всегда возвращается. — Как стая бродячих львов, — усмехнулся Олаф. — Ты хотел сказать «прайд». — Ба! — попытался отмахнуться от своей ошибки Олаф, как от надоедливой мошки. Кит засмеялась. По-настоящему засмеялась, не раздраженно или измученно, а радостно. Она помнила школьника с резкими чертами лица и длинной, узкой бровью. Тот мальчик тоже сидел на полу, скрестив ноги, а Кит сидела напротив в той же позе, что и он. У обоих на коленях лежала книга: история о двух глупых детях, которые считали, что любовь может одолеть судьбу и трагические обстоятельства. — Вот подперла рукой прекрасной щеку! — произнес мальчик. — О, если бы я был ее перчаткой, чтобы коснуться мне ее щеки! — О, горе мне! — вздохнула Кит. — Да, так и есть, — ответил мальчик, выходя из образа, и Кит засмеялась. Он в самом деле был ужасным актером, но все же ему удалось ее очаровать. Это, как и воспоминание о предложении Олафа, отняло у Кит все силы. Невозможно находиться рядом с ним и не прокручивать в голове эти воспоминания, и не важно, стоят ли они спиной к спине, бок о бок или на головах. Они так хорошо друг друга знают, что стояли, сидели и танцевали всеми возможными способами. Она не может создать новое воспоминание о нем без старого, отражающего его воспоминания. — Продолжай, — произнес Олаф. Его голос вернул ее в настоящее. — Задай мне свой вопрос. Кит посмотрела на свои руки. — Когда ты узнал, что Беатрис мертва… Тебе стало от этого легче? Несправедливо спрашивать его об этом, несправедливо и жестоко. Но она хотела услышать, как он скажет: «Нет». Хотела услышать его признание в том, что ни месть, ни злодеяния не смогут излечить его гнев и боль. — Да, немного. О. О, да. Конечно. Кит с удивлением обнаружила, что улыбается. Она заморгала, будто бы сдерживая слезы, которые так и не полились из ее глаз. Ее лицо оставалось сухим. Она не грустила, просто чувствовала невероятное, невероятное… Облегчение. Теперь она знает, что всегда будет любить его. Это откровение должно было напугать ее: жутко любить человека, решившего сжечь мир, в котором ты живешь. Но независимо от его поступков или того, каким темным становится его путь, ее любовь к нему никогда не угаснет. Она будет перевоплощаться и изменяться, ярко загораться и охладевать, но она никогда не исчезнет. Кит почувствовала облегчение, ведь, по правде говоря, она уже очень, очень давно ждала того дня, когда сможет его разлюбить. Есть то, что она не сделала, то, что она не позволила себе иметь лишь потому, что хотела сделать это, не любя Олафа, словно любовь к нему может испортить что-то новое. Но эта любовь никогда не исчезнет. Она останется с ней навсегда. Вооружившись этой уверенностью, она может двигаться вперед. Она может любить кого-то другого, выйти замуж за кого-то другого; она может тушить пожары и красть секреты, читать книги и пить вино, ведь выбор у нее был невелик: либо жить своей жизнью и любить его, либо любить его и оставаться на месте. Кит вздохнула. Ее необычная улыбка — слегка игривая, но в основном грустная — вернулась, когда Кит подперла голову ладонью. — Ты злой человек, — сказала она. — Ты злой, восхитительный дурачок. Олаф обиженно нахмурил лоб, и было неясно, на что именно он обиделся. Он скользнул взглядом по лицу Кит, пока не остановился на ее руке, прижатой к подбородку. Его лоб вновь разгладился, а взгляд стал мягким и далеким. Кит могла с уверенностью сказать, что он видит ее не такой, какая она есть, а такой, какой она была давным-давно. Когда он заговорил, его голос был низким и далеким: — О, если бы я был ее перчаткой… Чтобы коснуться мне ее щеки! Олаф накрыл ее руку своей рукой. Его ладонь накрыла ее пальцы так, что большой его палец исчез из поля ее зрения. — Хотел бы я вернуться назад, — прошептал он. — Мы не можем вернуться, — ответила она. — И мы не можем двигаться вперед. — Так где же мы сейчас? Кит пожала плечами. Она закрыла глаза, наслаждаясь теплом его ладони. — Полагаю, в этом помещении. — Мм, — промычал Олаф. — Это место не такое уж плохое. Здесь нет вперед и нет назад. Есть только здесь и сейчас. Кит встретила его взгляд. Она подняла свободную руку и провела ею по его руке, плечу, горлу, остановившись на затылке. Она притянула его ближе, прижавшись лбом к его лбу. Опять же, они — зеркальные отражения друг друга. Они сидели точно так же, как и когда-то, но вряд ли они сядут так еще раз. — Тогда нам лучше воспользоваться этим. Один поцелуй. Один поцелуй, такой нежный и такой ужасно отчаянный, что сердце Кит дрогнуло. Этот поцелуй зажег внутри нее огонь — не тот маленький и слабенький огонек, зажегшийся в мусорной корзине, а тот огонь, что бушует в домах и навсегда меняет жизнь его обитателей. Этот огонь положил конец жизни одной Беатрис; этот огонь даст жизнь другой. Но Кит еще не знала этого. Она не будет знать об этом еще несколько недель, и в этот самый момент она была рада оказаться в хранилище, в котором хранятся секреты. Поцелуи Олафа, сладкие слова Кит, его руки в ее волосах, ее дыхание в его легких — все это заперто, как бесценный файл, как сверкающие драгоценности. Утром, по крайней мере, Кит предположила, что уже утро, поскольку ее внутренний хронометр еще никогда ее не подводил, Кит любовалась мирно спящим Олафом. Только во сне он выглядел счастливым, когда все коварство мира переставало иметь значение. Она разбудила его поцелуем. Это не романтично. Довольно грубо целовать кого-то без разрешения. Но все же Олаф улыбнулся необычной, слегка игривой улыбкой. — Я не принцесса, — сказал он. — Может и нет, — ответила Кит, готовясь встать. — Но заклинание-то спало. Олаф схватил ее за запястье. — Я сделаю это. В последний раз, перед нашей смертью. Я поцелую тебя наяву. Когда дверь хранилища отворилась, они побежали. В их побеге не было ничего удивительного. Какое-то время они бежали бок о бок: сначала выбежали за дверь, а затем помчались по коридору; их ноги попадали в идеальный ритм. Но когда они, наконец, вырвались на улицы города, их пути разошлись. Она пошла своей дорогой, а он — своей. Кит подбежала к своему приметному, но довольно хорошо укрытому автомобилю. Стоя около дверцы, она не могла не обернуться. Олаф украл у прохожего шляпу и шарф, создав импровизированную маскировку. Кит наблюдала за Олафом, пока тот не затерялся в толпе, и даже самый острый, хорошо натренированный глаз не смог бы его отыскать. Наверное, он шутил, когда обещал поцеловать ее в последний раз. Она надеялась, что это не так.