Pain;

      У Чон Хосока горечь, пропитанная кровью на рукавах любимой толстовки и острое одиночество высеченное на сердце.       У Чон Хосока улыбка до ушей, клоунское поведение и никому ненужные оправдания своих необдуманных решений.       У Чон Хосока неуверенность, пятна от кофе и слезы, застывшие где-то в глотке, большим комом.       У Чон Хосока мысли; непробиваемые, ничтожные, комичные и открытые к тем, кому они не нужны.       У Чон Хосока простые желания, недосягаемые цели и глупые мечты.       У Чон Хосока почти друзья и почти Чон Чонгук, которые не пытаются что либо делать.       У Чон Хосока нет ответных чувст, крепкой дружбы и уверенности в том, что он завтра не умрет.       У Чон Хосока есть порезы, дешевые бинты и пустые глаза, покрасневшие от недосыпа.       У Чон Хосока нет стабильности, гарантий и отсутствия учета в районной псих-больнице.       У Чон Хосока есть мысли и дежурный смех.       И почти Чон Чонгук, который не пытается что либо сделать. - Гук, зацени как могу. - Чон фигурно размазывает свежую кровь в форму сердечка, на извеченном запястье и ярко, заливисто смеется. Добавляет справа смайлик и милую подпись "Хоби~".       Чонгук сидит правее, на ступеньку выше, оперев одну ногу о стену и докуривает очередной косяк.       Без интереса переводит взгляд на чужое запястье, флегматично наблюдая за тем, как ветьивато выглядят кровоподтеки и уважительно покачивает головой, заставляя Чона победно ухмыльнуться и зафиксировать в памяти очередной селфхармовый шедевр. Сегодня он действительно хорош. - Ты пил таблетки? - Гук выдыхает дым, запрокинув голову назад и расслабленно прекрывает глаза. - Да. - Хосок ярче улыбается, чешет затылок и лживо так угукает, - Честно. - Хосок. - Правда. - Хосок. - Ладно, я их не пил. - Хосок хмыкает и с интересом изучает обшарпаную штукатурку на соседней стене. Выглядит отвратно. - Зачем, если от них нет толку? - Мудак. - Чонгук укоризненно кивает головой и усмехается. - Ой, кто бы говорил.- Чонгук хмыкает и внезапно заворачивает правую штанину до колена, не приятно шурша одеждой.       Чонгук отвлекается на звук, и удивленно подняв брови наблюдает за тем, как Хосок выводит лезвием его имя. Хватает всего минут пяти, чтобы на ровной, гладкой, бледной голени образовалось почти ровное "Чонгук-и" - Так все таки я. - Гук заглядывает в глаза притихшему Хосоку и не отводя взгляда, отпивает немного соджу прямо из бутылки, недвумысленно облизывая губы после. - Неожиданно. - И что? Что ты скажешь? - Хосок с надеждой подвигается по ближе к Чону, и тот может поклясться, что никогда в жизни не видел столько покорность и нежности в чужих глазах. Выглядит интересно и очень интрегующе.       Чонгук еще никогда не ощущал такой власти над чужими чувствами, мыслями и всем естеством.       Чонгук хочет чувствовать себя богом и Хосок дает ему такую возможность. - Извини, Хосок-и, - Ему ни капли не жаль. - Ты мне не интересен. Хосок разбивается. А внутри играют антидепрессанты.       Он начинает громко смеяться, извержая из себя нечленраздельные, нечеловеческие звуки боли и борьбы. С собой, глупым сердцем и суровыми реалиями его никчемного существования. Бьет себя по груди, складывается по полам и все так же, неистово громко смеется. Чонгук не хочет его успокоить. Чонгуку он действительно не интересен. Он только аккуратно встает, хлопает содрогающееся тело по плечу и уходит, оставив пару баксов за косяк. Хосок так и остается лежать. Истекая артериальной и несбывшимися мечатами о нормальной жизни. Без лезвия и очередным "Чонгук-и" на больном, изувеченном теле.