Наваждение

Лос-Анджелес не стихает даже ночью, и за окном горят сотни огней, а приглушённый шум и голоса прохожих доносятся сквозь идеально чистое стекло. Но Лотти как-то плевать на это всё. Она сидит на кровати, сутулясь и согнувшись практически пополам, словно бы это не у неё на всех этих фотографиях из журналов идеальная прямая осанка, уткнув лицо в экран телефона, освещающий тёмную комнату своим лёгким синим мерцанием. Повсюду раскидана одежда, а всё одеяло усыпано бумажными платками. Чёрт бы побрал эту аллергию. Простушка Мэг прислала новое сообщение, наверняка либо о её драгоценном женихе, либо о том, что «подруга Лотти такая хорошая ЛОЛ»; у Эшли какая-то очередная фотка его полуголого торса; милашка Мисти вновь в Японии из-за своего «тайного проекта»; Санни, скорее всего, кружится вокруг этой ебанутой Шарлин (но Лотти, конечно же, плевать!); Кэролайн… О Кэролайн вспоминать не хочется, как о каком-то кошмарном сне. Впрочем, она действительно как сон (и снится Лотти постоянно, сколько можно…). Появляется из ниоткуда, растворяется, стоит только протянуть руки к ней. Пёрсон гоняется за ней, пытается поймать, схватить за руку, остановить, а она только привычно ухмыляется, машет, сложив пальцы в этот излюбленный знак «V», и исчезает. И поцелуи её, словно яд, травят и травят душу, как кислота прожигают сердце насквозь тоской по тому, чего никогда между ними не было (они целовались единожды, в пустыне, будучи под действием каких-то грибов, которые добавила всем в чай сама Кэролайн, хотя Лотти уверена, что и без них сделала бы это), потому что всё это снова сон, побочное действие экспериментальных таблеток от аллергии, и утром (или уже днём?) Лотти проснётся в своей кровати со спутанными волосами и заложенным носом. Снова одна. Или, быть может, Кэролайн — призрак? Плод больного воображения, страдающего от одиночества и лекарств, неправдоподобно прекрасный образ. Голова немного кружится от мыслей. Перед глазами — кровь на кафельном полу туалета клуба, кровь на белых горошинках таблеток, кровь на чёрных волосах, кровь на лице с идеальными, пускай и немного прямыми, чертами. От такого не выживают. От такого просто блядь невозможно выжить, но у Кэролайн свои правила в этой жизни и она играет только по ним. И плевать эта крутышка хотела на всё с высокой колокольни, особенно на то, что у неё был пробит череп, а кровь растеклась лужей по полу, она уже через несколько недель написала Лотти, как ни в чём, мать вашу, не бывало. И не то чтобы Пёрсон не была безумна рада тому, что Кэролайн жива и цела, ещё и хочет общаться с ней, но это всё просто какая-то чертовщина, выходящая за рамки возможного. Особенно тот факт, что она столкнула с крыши девушку. Да, Лотти, конечно, тоже не ангел, и толкнула её тогда в бассейн, но не с ебаной крыши. Даже если это была такая замечательная забота по отношению к Пёрсон (она до сих пор помнит, как неожиданно нежно обняла её тогда крутышка, словно желая защитить, а ещё помнит кровь на её лице и то, что Шарлин хотела сказать что-то насчёт той ночи в клубе…) Кэролайн почти убила человека. Это просто чудо, что Шарлин выжила после такого и ничего не помнит. И, кроме того, как эта крутышка смеет смотреть на Лотти так, словно видит её насквозь. С какой-то лёгкой усмешкой, уверенностью и даже жалостью иногда. И зовёт ещё этим мерзким прозвищем, совсем не милым и не крутым, а идиотским и унизительным, подчёркивающим то, что Лотти пытается скрыть ото всех, запереть в тёмном чулане и никогда не доставать. Это отвратительно. Но как же, чёрт возьми, в духе Кэролайн, в её особом шарме и горячей притягательности. Однако даже тогда, когда крутышка ведёт себя совсем как не-крутышка, когда надевает эту мешковатую обыденную одежду (но и она смотрится на ней лучше, чем платье от Версаче на Лотти), когда в её глазах какое-то не то безумие, не то полное безразличие ко всему, когда она складывает руки на груди и закатывает глаза, всем видом показывая, насколько ей это всё неинтересно, она нравится Лотти. Поэтому блоггер смотрит на неё постоянно, ждёт реакции, ответа, хоть чего-то в свой адрес. И приходится ждать. Ожидание убивает. Сводит с ума. «Я скучала по тебе настолько, что это буквально разрывало меня на части», — фраза крутится на языке, но Пёрсон никогда не произнесёт её. Это слишком не круто. Кэролайн в каждой мысли Лотти, но не более того. Где-то в коре мозга, но не рядом. И это так раздражает, так бесит и выводит из себя. «Иди ты к чёртовой матери, Кэролайн! Вместе с Санни и с его подружкой Шарлин, и твоим горячим братом-кузеном-дворецким, кто он там тебе! Прямиком на лидирующее место в моём «иди нахуй» списке!» — Пёрсон рвёт и мечет, но внутри у неё не злость, а обида. Эта обида, как у ребёнка, когда на глаза наворачиваются слёзы, а в носу неприятно свербит (у Лотти, правда, такие ощущения частенько, и далеко не из-за чувств). Поэтому она снова бросает телефон на одеяло (аккуратно, в конце концов, не разбивать же его из-за каких-то дурацких чувств), а сама утыкается в подушку, предварительно заткнув нос платками. Сегодня она недоступна для всех. Кэролайн же можно так делать, значит и Лотти имеет право на выходной. И впервые плевать, сколько там пропущенных сообщений и звонков, сколько комментариев и лайков. Слишком устала от всего. Пёрсон так и лежит, как упала, раскидав вещи, смяв одеяло с подушками и выпрямив руки в стороны. Ей сейчас настолько всё равно, как она выглядит, что внутри даже возникает непривычное чувство свободы. Но оно такое мимолётное, что вскоре в груди вновь начинает неприятно щемить, а образ Кэролайн, которой действительно нет дела до чужого мнения, лишь ярче мелькает перед глазами. И снова Лотти сжимается в какой-то комок, прижимая колени к груди и размазывая слёзы по щекам. Как же она, чёрт возьми, скучает, а Кэролайн и на это плевать. — Бо-оже мой, — голос раздаётся за спиной слишком реалистично для галлюцинации, отчего по коже идут мурашки, — что это за страшная Соплётти тут? А моя горячая Лотти сегодня будет дома? Она нравится мне гораздо больше. — Опять скажешь, что я не заперла? — Пёрсон не понимает, это нервный, саркастический или радостный смешок срывается с её губ, когда она разворачивается и видит Кэролайн в полумраке комнаты, с этой полуухмылкой, ямочками на щеках и руками, убранными в карманы широких спортивных штанов. Девушка лишь усмехается в ответ на это, пожимая плечами, и подходит к кровати, чтобы упереть в её край колено и немного наклониться к заплаканной Лотти. — И сколько ты собираешься тут ещё наматывать сопли на локоть? — Кэролайн наклоняет голову набок и затем вытирает ещё не высохшую слезу с щеки Пёрсон. — Тебе-то какая разница… — блоггер явно наигранно пренебрежительно фыркает, отдёргиваясь от чужого желанного касания. Девушка задумчиво хмыкает, выпрямляясь и берясь за подбородок. — И правда, зачем мне это всё? — Кэролайн тянет слова, осматриваясь вокруг, а затем поворачивается обратно и звонко смеётся. — Я же говорила, я уже давно положила на тебя глаз, Соплётти. А теперь поднимайся, на голливудских холмах этой ночью особенно скучно, мне нужен хоть кто-нибудь живой в моём доме или хотя бы бассейне. В клуб с тобой в таком виде я явно не смогу сходить… И, не дождавшись ответа, она берет Лотти под руку и тащит за собой. Та успевает лишь схватиться за край кровати, тормозя их обеих. — А как же Вирджил? Разве он не живёт с тобой? — Вирджил не считается за человека, — усмехается Кэролайн, поправляя пышные тёмные волосы. — Д-дай мне хотя бы вещи взять и умыться… — Умыться ты можешь и у меня, а вещей в моём шкафу предостаточно, — девушка быстро окидывает взглядом Пёрсон, останавливаясь на груди дольше положенного. — С купальником, правда, могут возникнуть проблемы, но да ладно, без него даже лучше— — Кэролайн! — под чужой смех Лотти, покрасневшая по непонятной себе самой причине, выдёргивает руку из чужой хватки и бросается в ванную, а затем к шкафу. Кэролайн терпеливо ждёт, сложив руки на груди, и, когда Пёрсон, наконец, выбирает наряд, берёт сумку и машинально хватает телефон, забирает его из чужих рук и кидает обратно на кровать. — Тебе он не нужен, когда ты со мной, — она берёт чужую руку в свою, крепко сжимая. — Пора становиться живой, Лотти. И реальной. Блоггер быстро кивает и даже не смотрит, куда отправился её телефон, на что темноволосая несколько довольно улыбается и, прежде чем выйти из квартиры, буквально на мгновение целует Лотти. Кажется, Кэролайн всё-таки не наваждение. Напротив, она куда более настоящая, чем сама Пёрсон когда-либо была. Поэтому и нравится ей так. И Лотти с головой готова окунуться в эту новую реальную жизнь (до тех пор, пока Кэролайн будет держать её за руку).