И покатилась его жизнь в ебеня

— Ну и что ты предлагаешь? — Вдруг интересуется примостившийся на ограждении, которое ему едва до колена достает, парень. Детская площадка, конечно, хорошее место, чтобы излить душу, но только не в десятом часу ночи, когда все зазевавшиеся мамочки тащат отпрысков с песочницы, а те завывают похлеще чем чихуахуа, что живёт этажом ниже самого Чонгука. И все бы ничего, вот только эти самые мамочки смотрят на них, откровенно говоря, как на говнецо. Незаметно тычут пальцем в двух вполне обыкновенных подростков, шикают своим деточкам, мол, будешь себя так вести, скатишься до их уровня, усёк? У Чонгука же внутри все кипит, а с языка едва не слетает доброжелательное «Ты на себя бы посмотрела», но брюнет вовремя стискивает зубы, с каким-то сожалением глядя в отдаляющуюся спину ребенка и его матери. Невольно переводит унылый взгляд на песочницу и замечает, что малец-то лопатку забыл. Пластиковую, зеленую. Ну и черт с ней, с этой лопаткой, у него проблема похлеще будет. Проблема колоссальных размеров, умудрившаяся втиснуться в хрупкое тельце его приятеля, что сидит на детской горке, понурив голову и смахивает гусенечку пепла с тлеющей сигареты. Синяя чёлка достает едва ли не до кончика носа, и Чонгук невольно хмурится, прекрасно ощущая, как, должно быть, сейчас страдают его глаза. Если это не один из кругов ада, то Чон не знает, как ещё назвать чувство, когда волосинки со всей жестокостью норовят выколоть твои глазные яблоки. А Тэхену так-то плевать, кажется. Сидит, вытянув ноги, и черт его дери, так изящно выпускает дым, что у Чона мурашки по спине бегут. А эти блядские тонкие пальцы так сжимают сигарету, что… — Если бы у меня были идеи, я бы здесь не торчал, — сухо отзывается Ким, в очередной раз выпуская серое облачко и заставляя подвисшего Чонгука ощутить мини инфаркт. — времени у нас полно, так что… И плечами пожимает, не учитывая, что времени полно никак не у Чонгука, который хотел бы провести ночь не на треклятом заборе, под пристальным взглядом косоглазой рыбки, слепленной из досок, а дома, в теплой постели. Хочет позавтракать пиццей, а не куличики из песка жрать. Хочет посмотреть телек, а не трагическое падение детёныша лицом в песок и последующую слезливую оперу. Это у Тэхена времени хоть отбавляй, потому что планов, как таковых, на жизнь он не имеет, а у Чонгука пиво в холодильнике уже неделю стоит, ждёт, верит и надеется, что в один прекрасный вечер его выпьют. Это, черт возьми, Тэхен источник всех его проблем и утреннего стояка, но дело даже не в этом, а в том, что именно у Кима все зашибись. Жизнь по принципу «Ебись оно все конем», а у Чона на все это взгляды немного отличаются. — За себя говори, — и гулко сглатывает, когда язык Кима скользит по пересохшим губам. — я тут по твоей вине задницу просиживаю на холодном заборе, а у меня между прочем пиво дома не выпито и пицца не съедена. Учитывая, что Ким Тэхен воплощает в себе проблемы всего мира, а Чон Чонгук весь такой из себя хороший друг, по типу «За Тэхена и двор ебашу в упор», то не сложно догадаться, что практически каждый вечер проходит подобно этому. Чонгук сидит, успокаивает плачущую по алкоголю душу и собственный член, плачущий по Тэхеновой заднице. И все бы ничего, но в итоге ни первого, ни второго он не получает. Но зато с ироничной улыбкой принимает стеб и пошлые шутки своего наилучшего друга. О сути посиделок и собственных проблемах Тэхен повествует очень неясно и порой, когда по причине явного недотраха, Чонгук думать ни о чем не может помимо задницы хена, его мозг и вовсе отвергает всякую информацию. Так что, можно считать, что смысла в столь бессмысленном времяпровождении фактически нет. Только муки для Чона и вероятный рак лёгких для Кима, потому что блоки с сигаретами опустошаются с невероятной скоростью. — Если уж так холодно, можешь погреть свою отмороженную задницу на моих коленях, — и демонстративно закидывает одну ногу на бортик несчастной детской горки, которой повезло куда больше, чем Чонгуку. Чонгук раздражённо фыркает, старается не смотреть в область между Кимовых ног, полностью сфокусировав взгляд на маленькой зелёной лопатке в песке. Занять свои мысли недавним «незаметным» оскорблением со стороны одной из мамочек, оказалось вполне себе неплохой идеей, дабы не сойти с ума. Как там она их назвала? Самым низом социальной лестницы? Тьфу, чтоб ее, в самом деле, Чон даже вспомнить слов не может, как и понять, что с ними в конце-концов не так. Ну сидят себе подростки лет так восемнадцати посреди детской площадки, ну говорят о жизни. Будто детишки нигде больше не насмотрятся на дымящих как паровоз, синеволосых пидоров. Если они действительно так считают, то к черту все, Чонгук сам станет матерью и опровергнет все мифы и предрассудки. — Нахер иди, умник. — Бросает Чонгук обращая внимание на довольную ухмылку приятеля, который однажды его в гроб загонит со своими шуточками. — Только на твой, сладенький. — Подмигивает Тэхен и гогочет, будто только что сморозил шутку года. А Чонгуку не смешно, ему плакать хочется, потому как больное воображение выдает откровенную порнуху с участием Ким Тэхена и от этого об стену головой биться хочется. На стены лезть, да повыше, чтобы потом сигануть оттуда и в лепешку об асфальт разбиться. И даже тот факт, что его друг относится к тем самым заднеприводным типам, как их кличет Юнги, не мешает ему по-бабски скрывать свою заинтересованность Тэхеном. Да даже бабы куда смелее бывают и от этого вдвойне стыдно. От одной мысли, что он готов разложить Кима на любой поверхности, поначалу делалось жутко, и Чонгук не исключал поход к семейному психологу. Но, видно, надрачивать самому себе, при этом выстанывая имя лучшего друга до тех пор, пока рука не отсохнет — казалось самым адекватным решением, нежели доверить свое хрупкое психическое здоровье опытному специалисту. Что вы, он лучше себе ладони до мозолей сотрёт. Это, пожалуй, ещё одна причина, по которой Чонгук рад бы поскорей оказаться дома. — Договоришься ты у меня, и однажды этот кулак окажется в опасной близости к твоему лицу. — Для пущей убедительности демонстрирует кулак, после чего невесело усмехается и отворачивается от причины бесконечных мук и весьма эротичных снов. Да кого он обманывает, этот кулак разве что с великим удовольствием сожмет чужой член. Или свой. Или оба. Чонгку пора лечиться, если уже, конечно, не поздно. — Вернёмся к сути твоей проблемы. Чон бы с радостью обсудил с Тэхеном и свою проблему, не будь она столь… личной. Но по вине себя любимого, он может только слушать невнятный бубнеж хена, смотреть на его блядское идеальное лицо и не менее блядские ноги, мечтая об охрененной блядской заднице и охреневать, от не имеющих предела фантазий. И это ему препод по рисованию в начальных классах втирал, что у Чонгука ни черта воображение не работает? — А к чему, собственно, возвращаться? — Зажимает губами новую сигарету, пересекается с негодующим взглядом Чона, и ухмыльнувшись, достает зажигалку. Тэхен знает, что Чонгук ни разу не поддерживает его пристрастие к курению, по крайней мере в таких количествах. Чон и сам порой закуривает, особенно, когда нервничает, но синеволосый явно перебарщивает. Но Тэхен не был бы Тэхеном, если бы поступал так, как ему говорят. Если бы не крыл трехэтажным матом всякого, кто беспокоится о нем, не дулся бы, когда его лишают сигарет и не устраивал трепку практически любому, кого видит в поле своего зрения. Тэхен бунтарь, каких поискать надо. Да только хрен отыщешь, так сказать, единственный экземпляр, и Чон вовсе не против запереть его у себя в спальне, от похотливых взглядов спрятать. Ким когда узнал, что младшенький не желает видеть его курящим, стал уничтожать едва ли не раза в два больше обычного. А потом и не курящего «ни за что на свете» Чонгука на никотин подсадил. До этого Чонгук баловался только алкоголем, татуировками и пирсингом, а в старшей школе появился плохой дядя Тэхен и все, испортил малыша — так говорит Чонгуков старший братишка. — Хотя бы к тому, за что тебя из дома вытурили. — Невзначай пожимает плечами Чон. Вообще день начинался ничего так, Чон бы даже сказал замечательно. Старушка, с которой как раз и живёт вышеупомянутый на всю голову пришибленный чихуахуа, не назвала его красавицей прилюдно, как это делает обычно. Ее вообще на лавочке возле подъезда не было, что вроде бы и подозрительно, но глаз радует. Потому что с недавних пор мужик из соседнего подъезда, часто являвшийся свидетелем этого недоразумения, стал странно поглядывать именно на красавицу Чонгука. Помимо всех прочих радостей, парень не опоздал на химию, а потому ему не пришлось торчать у доски, предоставляя Тэхену возможность пялиться на его зад, а значит не было и провокационных фразочек, после которых Чон с трудом сдерживался, чтобы не отымет хена прямиком на парте, ну или в туалете. Остальные удачи просто мелочи после ранее перечисленного. Но потом в гардеробе всплыла чья-то синяя макушка, чужая рука схватила Чонгука за запястье и потащила черт знает куда, что-то невнятно мыча про то, что он теперь бездомный. Так же синеволосый сравнил себя с корабликом посреди бескрайних просторов бушующего океана, после чего Чонгук констатировал у хена ту же проблему, что и у чихуахуа. — Ну, знаешь, отчим не особо жалует педиков, — опускает взгляд, долго смотрит на тлеющую сигарету и в итоге тушит ту о металлический болтик. Окурок, что удивительно, парень на землю не бросил, видно совесть проснулась. — а узнать, что твой, в кавычках, сыночек один из них… да и к тому же хранит в комоде резиновый розовый член… Тут уже не выдержал ни сам Тэхен, ни Чонгук. Парень, едва не свалившийся с заборчика после услышанного, скептически глянул на приятеля, мол, ты сейчас серьезно или как. На что Ким закатил глаза и заверил, что о подобном в таких ситуациях не шутят. Что он, на секундочку, дома из-за этой игрушки лишился и опускать про это шутки — слишком болезненно. — Нет, ну ты идиотина, конечно. Не пробовал в холодильник спрятать, чтоб уж точно не нашли? — В ответ Тэхен лишь выставляет перед собой руку с оттопыренным средним пальцем. — И на кой-хрен он тебе вообще понадобился… Нет, Чонгук конечно же представляет что и к чему, даже слишком хорошо представляет. Как, что, где и куда. И скорее этот вопрос он задал своему больному воображению, которому только повод дай. Чтоб вас, он парень в конце концов, а слюни на Кима пускает, как какая-то школьница, ей богу, совсем гордость потерял… Но стоит Тэхену высунуть свой грёбаный язык, повернуться к Чону задницей или просто издать какой-то слишком пошлый звук, то сознание посылает эту гордость лесом. Да кому она вообще нужна, когда перед тобой стоит само произведение искусства. — Ты на меня посмотри, мне так-то девятнадцать, гормоны, и прочая химия, сам понимаешь. — И на Чонгука смотрит так, будто младший неандерталец с уровнем интеллекта не больше чем у креветки. — Будто тебе не хочется иногда отжарить какую-нибудь хорошенькую девчонку. — Нет. — И что-то внутри подсказывает, что Чонгук поторопился с ответом, какой-то тоненький голосочек шепчет на ушко многозначительное «ну пиздец, приехали». И, если всего пару минут назад Чон не хотел жрать куличики из песка, то сейчас готов сделать все, чтобы отвлечь хена, сменить тему или вообще коньки отбросить сию же секунду. Для всех знакомых и незнакомых он отпетый натурал, весь такой из себя брутал, гантели тягает, по выходным в качалке торчит. А встречаться с кем-то не собирается, пока не встретит ту самую единственную и неповторимую. В общем, до тех пор, пока все как в дорамах не будет. Друзья пророчат, что он так и останется девственником до конца дней своих, мать плачет в трубку потому что «Без внуков нас оставить хочет, гад эдакий». И кто бы знал, что та самая единственная и неповторимая ворует с ним хлеб у младших классов, орет на крыше школы, что физик лох, и вообще - она парень с достоинством между ног. Кто бы мог подумать, что ради этой умницы, красавицы, он себе мозг конкретно выносит, руку до мозолей стирает и ходит потом как ни в чем не бывало, а-ля, да я натурал, вы чего. — Что ты сказал? — Щурится Тэхен и вперёд подаётся, будто пытается разглядеть что-то подозрительно странное в своём приятеле. — А ну-ка, подойди. — Это зачем ещё? — Чонгук невольно отклоняется назад. Такие перемены в настроении Тэхена его жуть как пугают, до мурашек, до вставших дыбом волосков на затылке. Потому что черт его знает, что Ким выкинет в следующую минуту. Как-то раз, после такой перемены настроения и изменения выражения физиономии, находясь в компании Чонгукова старого приятеля, Ким без угрызения совести предложил устроить групповуху прямиком в треклятом парке. С тех пор этот самый старый друг больше не появлялся в жизни Чонгука, сменил номер телефона и вообще испарился, как роса по утру. А тот парень, между прочим, был единственным вполне адекватным человеком, с которым Чон поддерживал какое-никакое общение. Остальными был Ким Тэхен. — Да понять не могу, что за херня у тебя на шее. Красное что-то. Отсюда хрен разглядишь. Чонгук недоверчиво косится на Тэхена и, вроде, вздыхает с облегчением, но внезапное наличие на коже чего-то красного и, возможно даже, опасного, никак не радует. Хватается за шею рукой, на автомате потирает и, спрыгнув с нагретого места, неуверенно шагает к Киму, чье лицо выглядит слишком обеспокоенным. Это-то и насторожило Чона, потому как выглядит его друг обычно так, будто хрен он на все ложил, а тут… Обходит ту самую песочницу с зелёной лопаткой, задержав на ней мимолётный взгляд, перепрыгивает какой-то потрёпанный жизнью металлический бедон и наконец добирается до горки. Ким оглядывает парня с ног до головы, просит покрутиться, чтобы проверить имеются ли на теле ещё подобного рода пятнышки. Чону это в принципе показалось странным, потому что через одежду разглядеть хену навряд ли что-то удастся, но он все равно беспрекословно сделал так, как ему велели. — Хорошо, а теперь наклонись ближе. — И видя, как замялся Чон, монотонно выпалил: — Да не сожру же я тебя. Просто покажи мне свою гребаную шею. Последние слова подействовали безотказно, пусть и не без разъяренной взгляда со стороны Чонгука, но все же. Правда младший пожалел сразу же, что не послал Тэхена ещё в гардеробе. А Тэхену не составило труда скатиться с горки чуть ниже, обхватить ногами Чонгуков зад плотно обтянутый черной тканью джинс, и лечь всем телом на металлическую поверхность, повалив на себя младшенького. А когда тот попытается свалить, покрывая все и всех отборным матом, притянуть ближе за шею. — Чтоб тебя, кретин, руки убери! — Правильно, Чонгук, сопротивляйся, а ещё лучше в глаза этому придурку не смотри, не пали контору, иначе оно тебя в самом деле сожрёт. Пусть и не в буквальном смысле, но сожрёт, уж мне поверь. Этот голосочек в голове вроде и стремный, но советы дает вполне толковые, тут Чонгук спорить не станет. А ещё Чонгуку бы меньше елозить, потому как Ким в данную секунду находится опасно близко, дышит слишком шумно и вообще все слишком, а значит все может моментально покатиться в ебеня. — Сработал мой гей-радар, — довольно усмехается хен, а у Чонгука сердце удар пропустило, но, думается ему, уж лучше бы остановилось вовсе. — ох, Чонгу-ка, кажется поблизости бродит голубенький мальчик. Не поможешь мне его найти? — Без проблем, только сначала отпусти меня, мать твою. — Наверное, если бы Чонгук на самом деле хотел выбраться то хиленькие Тэхеновы ручки не стали бы помехой. Но Чон вовсе не горит желанием отстраняться, по крайней мере такая близость его вполне устраивает, да и Ким, если подумать, сам его на себя повалил. А если уж на то пошло, то старший будет сам виноват, если вдруг у Чона снесет крышу. Но есть одно но, не позволяющее сдаться так быстро — пацанская гордость. Да-да, именно она. — Ну, как же я могу отпустить тебя, когда у нас тут такое дело, — и коленом своим по стояку проводит, да так, что у Чонгука ноги подкашиваются от банального касания. Вот он — истинный недотрах. — мы же не можем оставить это так, верно? — Ещё одно слово и я разложу тебя прямо на этой чертовой горке, Ким Тэхен. — Выдыхает Чонгук прежде, чем Ким подаётся вперёд и напросто впечатывается в его губы. С силой давит на шею, притягивая Чона ближе, прикусывает нижнюю губу, от чего младший шумно выдыхает и наконец берет ситуацию в свои руки. Заваливается на Тэхена всем весом, да так, что тот с жутким грохотом ударяется головой о металлическую поверхность горки, ставит колено между разведенных ног, ловит губами чужой неожиданный хрип и нагло улыбается. Обнимающие его руки заводит Киму за голову, придерживая одной ладонью, от чего синеволосый тихонько охает. Чонгук целует грубо, требовательно, проталкивает язык в приоткрытый рот, скользит по ряду зубов, по языку Тэхена, подталкивая тот. Старший пошло причмокивает губами, не скупится на томные вздохи и приглушённые постанывания, а после и вовсе трётся пахом о Чонгуково колено, как-бы невзначай намекая, что у него самого не хилый стояк и Чонгуку в принципе решать, что с этим всем делать. А у Чона уже перед глазами фейерверки, а в голове победный клич с последующим «миссия выполнена». — И что нам теперь делать. — Наконец, отстранившись, шепчет Чонгук куда-то в область шеи лежащего под ним парня. Осознание ситуации приходит мгновенно, а вернее, ударяет в голову не иначе как с ноги, и Чон вспоминает, что он вообще-то тут не иначе как самец. Голову поднимает, да в глаза Тэхеновы смотрит. — По крайней мере я решу твою проблему с проживанием, ну и, похоже, с игрушками… Чонгук с трудом поднимается на ноги, хватает старшего за запястье и за собой тащит. И плевать, что в кроссовках песка хоть отбавляй, задница отморожена, а Тэхен поначалу вообще слабо, но сопротивлялся. Скорее всего для виду, по нему не скажешь, что он имеет что-то против того, чтобы заглянуть к Чонгуку на ночь. А может и не на одну. — Хосок мне за тебя ручки с ножками пообрывает, скажет, опидорасил братишку паскуда такая. А твой старший брат в гневе — это не резиновый член в комоде, тут спасаться только бегством. — Уверенно топая следом за Чонгуком лепечет Тэхен. — Сейчас у нас есть только две проблемы и они у нас в штанах, Тэхен, так что прошу, заткнись.