Дым

Проснулся Вито с мерзким ощущением тошноты, со слегка звенящей головой и полным отсутствием мыслей. Потом, правда, одна мелькнула: нечего было вчера вечером пить все, что подсовывали. В общем, он и не собирался, но как-то так вышло. Потолок казался незнакомым: в берлоге у Джо по нему везде разбегались тонкие трещинки, а в той дыре, где жил теперь Вито, все просто было одной большой трещиной… Скалетта с трудом сел, чтобы оглядеться. Он находился в кровати, разве что на одеяле, и комната, обставленная вроде недешево, но очень сдержанно, в рассудке не вызывала вообще ни одного воспоминания. От тщетных попыток осмыслить серо-бежевое окружение голова затрещала только сильнее, что вызвало тихий болезненный стон, Вито крепко зажмурился и, пока пробовал проморгаться, услышал характерный звон ложки о чашку. Он с кем-то вчера уехал? Куда? Где Джо и Генри? Какого, вообще, черта?.. На тумбочке у кровати обнаружился пистолет, который был с собой у Вито прошлым вечером, чем нельзя было не воспользоваться в незнакомой обстановке — и плевать, что руки мелко трусились, как у припадочного… Проверить магазин, перехватить крепче рукоять, надеясь попутно не завалиться при попытке встать с постели, по ближайшей стенке добраться до дверного проема. К своему удивлению, обнаружить в здешней бежевой гостиной Джо, который в привычной манере развалился на диване и как раз с тихим бормотанием перевернулся на другой бок. Хорошо, одним вопросом меньше, но осталось еще несколько даже более важных: Генри просто так никуда бы вообще не поехал, никто не был в курсе, где он жил, а еще до сих пор было не особо ясно, что это за квартира. Из гостиной Вито попал в узкий коридорчик, прямо ведущий в чуть более светлую комнату, откуда снова долетел легкий звон ложки. Поморщившись от нового приступа тошноты и неприятного ощущения раскачки вместе с желанием лечь прямо здесь и не вставать, Вито все-таки добрался до кухни, держа пистолет наготове, и с легким изумлением обнаружил у окна Генри, как раз сделавшего глубокую затяжку. — Доброе утро, — ровно, хотя и с неким призвуком обронил Томасино, мельком глянул через плечо, выдохнул облако белого дыма. — Что, настроение ни к черту? — Доброе… — несколько растерянно отозвался Вито, неловко откладывая на стол пистолет, и прислонился к дверному косяку. — Мы вообще где? — У меня в квартире, гений, — хмыкнув, Генри сделал глоток из чашки, которую держал в другой руке, и до Вито дошел странно-смутный запах кофе, перебитый чем-то еще. — В ванную сходи, первая дверь по левой стене. Выглядишь ты, честно, хреново. Слабо соображающий Вито молча кивнул, насколько дозволял трезвон в голове, и отправился по указанному «адресу». Увидев в зеркале свою помятую наружность и слегка отекшее лицо в частности, Скалетта про себя поддакнул недавним словам друга и принялся за водные процедуры; вскоре уже почти почувствовал себя человеком, только вот когда разогнулся над раковиной резковато, его замутило так, что пришлось прилипнуть спиной к ближайшей стене, едва не сползая на холодный пол. Во второй раз добраться до кухни получилось быстрее, проще, и мозги вместе со зрением в этот раз работали куда лучше. Генри обернулся к гостю уже полностью, стоял все там же: поясницей он опирался на подоконник позади себя, его красная рубашка была полностью расстегнута, бычок от выкуренной недавно сигареты отправился в пепельницу, а чашка, довольно большая, еще оставалась в руке. Вито сел за стол и наткнулся взглядом на стакан с водой и две белые таблетки. Под наблюдением внимательных глаз Генри выпил лекарство, но покосился на холодильник с прозрачно-очевидным намеком; в ответ получил только снисходительный смешок и еще одну кружку, в которой был кофе, на чьей поверхности блестели гладкими боками обломки льда. — Никакого алкоголя с аспирином. — Безжалостный ты… — Сказал человек, сидящий в моей квартире, которого я из сочувствия приютил на ночь вместе с его другом-алкашом. Вито в ответ посмотрел почти с мольбой, надеясь, что дальше избиение мозгов и давление на совесть не продолжится: как выяснилось, Генри очень успешно мог проехаться по ушам и морально удавить, особо не прибегая к насилию. Тренировался он регулярно на обоих своих напарниках, доводя Джо до бранных тирад, а Вито — до душевного опустошения и взывающего к милосердию взгляда, который один мог остановить пытку. — Что вообще вчера было? — пришлось покорно отпить предложенный кофе. От холода напитка Вито скривился слегка, но ничего не сказал. — Вы нализались в баре так, что с трудом стояли. Джо ключи от своей машины благополучно профукал, денег у вас обоих не осталось, а на такси вас развозить я не нанимался. — И поэтому ты добродушно притащил нас к себе домой. Генри только сделал глоток из своей кружки, продолжая смотреть со своей особой строгостью, но Вито был готов поклясться: Томасино просто упрямо сдерживает усмешку и подколы, потому что сам никогда больше одного бокала или стакана за вечер не выпивает. Мужчины продолжали молча смотреть друг на друга в тишине небольшой кухни, пока с улицы иногда доносился только шум машин, и то редкий, а на полке в самой комнате негромко тикали часы, отсчитывая последние десять минут до семи утра. За это символическое время Вито смог понять, что было не так с кофе, который пил Генри — молоко, в него добавленное, исказило запах, хотя и не полностью изменило. — Надеюсь, мы ничего не натворили? — Совсем память отшибло? — Когда ты стал евреем? — Тот же вопрос. Уголки губ непроизвольно приподнялись на миг, и Вито позволил себе слегка покачнуть головой. — Так… ты расскажешь, верно? — Все было не так уж плохо. Джо стал безобиден еще в баре и потом быстро отрубился, мы закинули его в гостиную, а ты с порога заявил, что спать согласен только в кровати, потому что «после гребаных диванов не разогнуться». Я пожелание выполнил. Глубокий вдох. Пауза, чтобы осмыслить. Выдох. — Прости, если что сделали не так. — Я ведь молчу о том, что ты настаивал на сне исключительно в моей кровати, — все-таки усмехнулся Генри, полностью игнорируя тот факт, что после его слов Вито подавился и глухо закашлялся. — Ты шутишь? — Нет. Долгий взгляд друг на друга закончился новым коротким смешком Генри: — Ты бы видел свое лицо. — Твоего хватает, — Вито слегка нервно отпил кофе, ведь больше делать было нечего, понемногу ощущая, как крепкий вкус и холод разгоняют мозги, словно начал оживать старенький мотор. А в темно-оливковых глазах Томасино не плескалось ни капли раскаяния, одно только море сдержанного смеха, которому он почти никогда не давал звучать. И все-таки было как-то спокойно. Ничего лишнего — ни слов, ни действий. — Можно? — кивнул Вито на бледно-желтую пачку сигарет на столе. — К твоим услугам. Уже не особо трясущиеся руки позволили без проблем вытащить сигарету и принять протянутую Генри зажигалку. Металлическая крышка мелодично звякнула при открытии, а после первой затяжки Вито неторопливо провел подушечкой пальца по гравировке на серебристой поверхности — на одном боку был изображен небольшой равносторонний крест без лишних украшений, а на другом красовалась фраза: «Cave ne cadas»*. Генри сказал когда-то только, что это латынь, но перевода не назвал, лишь заметил, что эти слова ему частенько помогали в трудных ситуациях. Неудивительно, ведь смысл последнего слова до Вито смутно доходил и через итальянский. — В следующий раз, прошу, не давай мне напиваться. — Я подумаю. Белый дым от тех сигарет, что предпочитал Генри, окутывал довольно густым и ароматным облаком, чуть сладким в противовес легкой горчинке во рту, и этот запах здорово подходил к кофейной терпкости. Появилось желание сразу же потянуться за новой порцией табака, чтобы сохранить приятное ничто в голове. — Или я каждый раз с похмелья буду таскать твои сигареты и выкуривать по полпачки, как хочу сейчас. — Полегче, — слабо возмутился Генри, заслоняющий собой аккуратные лучи рассвета, все желающие пробраться в полусветлую кухню через окно, — они стоят вдвое дороже Джо. Вито хмыкнул, пока механически затушил бычок о грязно-серые стеклянные стенки граненой пепельницы, и поднял глаза к лицу друга. — Почему не дороже меня? Вместо ответа Генри одним глотком допил свой кофе, кружку вернул с приглушенным стуком на темную столешницу, сохраняя поразительно ровное выражение лица, лишь на секунду нарушенное мимолетной усмешкой, и сложил руки на груди. Глухая и пропитанная страданием брань из соседней комнаты оповестила, что Вито в который раз не довел разговор с Генри до логического конца.