Оповещение

      Он никогда не доверял подобному, даже думать о таком не хотел… Никогда не хотел вставать на колени. Особенно перед ним…       Жестокий, с постоянной уверенностью в себе и лишь одной похотью на уме, этот парень не мог упустить шанса насолить в чьей-то жизни, но в основном объектом его развлечений и шуток был Томас, обыкновенный и незаметный парень, но курильщик так, по-видимому, не считал… — И почему я должен заниматься таким?! — недовольно фыркал алкоголик, пытаясь какими-то специальными металлическими инструментами починить душ, ведь вода так и брызгала в разные стороны из разбушевавшегося крана. — Ведь недавно вернулся наш Торд Ларссон, так что пусть он помогает!!!       Но, кажется, все присутствующие в этом доме лишь игнорировали слова юноши с пепельными волосами, что уже более часа пытался закрутить нужный ему болт в душевой, ведь приехавший спустя семь лет коммунист не мог не оставить без внимания своих добрых друзей. — То-ом, после того, как закончишь, освободи мне душевую! — прокричал где-то из кухни парень с веснушками на лице. — Моё лицо требует немедленного ухода!       И с огромной силой и, казалось, тяжестью Риджуэлл, опускаясь с носочков на всю поверхность ступней, поднял правую руку, сжатую в кулак, и, даже не повернувшись на раздающийся неким эхом по комнате голос, показал в его сторону средний палец, после чего на несколько секунд, лишь на несколько секунд смог расслабиться, ведь в тревогу юношу привела внезапная вибрация телефона в кармане худи, какая тоже угрожала намоканием от брызгающей воды. Но верхняя часть одежды лишь немного прикрывала довольно короткие шорты, которые отдал Томасу Мэтт. И зачем нарцисс носит такие вещи?       И, кажется, сам дьявол решил потратить несколько секунд своей смерти, дабы поговорить с таким незначительным и скрытым пареньком, ведь гаджет просто разрывался на части, пока черноглазый вытирал руки о полотенце. Но наконец перед глазами засветился экран, и что-то заставило замереть на несколько секунд. Что-то важное и такое ничтожное… А после гитарист лишь засмеялся чуть ли не во всё горло, совершенно наплевав на то, что может напугать остальных людей в доме.       Но такое незначительное и паршивое всё-таки заставляло пропустить через мозг какое-то сомнение, совсем маленькое, даже ужасное; но парень не собирался поддаваться таким ощущениям некого страха. Это было лишь неожиданно, ведь на экране устройства по-прежнему продолжало высвечиваться, даже отчетливо выделяться какое-то оповещение… 13:07 Неизвестный номер…

«Вам пришло сообщение о том, что в скором времени Вас изнасилуют… Желаете открыть его полностью?..»

      И лучше бы парень не смеялся так сильно, отчего начинал болеть живот, ведь он вовсе не услышал такого важного скрипа от закрывающейся двери, а после и щелчка… — Сегодня вроде бы не первое апреля, — начал рассуждать парень, немного придерживая рукой живот, и положил телефон куда-то на стиральную машину, рядом с насквозь промокшими из-за неких «взрывов» в ванной темно-тусклыми штанами. — Но у этого смельчака не плохие шутки…       Лучше бы он не комментировал, лучше бы он вообще не говорил, ведь ощущать после этого некое зажимание и даже надавливание в области шеи вовсе не хотелось. Это вызывало дрожь от внезапного прикосновения холодным металлическим предметом, но это было меньшее, что тогда забеспокоило Риджуэлла. Ведь тем смельчаком с такими неплохими шутками оказался он… — Я знаю… — его голос раздается резкими и даже нервными постукиваниями о рёбра, отчего грудь начала чаще вздыматься. Такой низкий, слегка хрипловатый от никотина, этот голос парализует тело, каждую его частичку, словно яд змеи проникает под эпителий жертвы. И Томас прекрасно понимает, знает, кто стоит за его спиной и слегка надавливает дулом пистолета на шею, ведь было понятно всего лишь по этому простому, даже слегка грубому прикосновению его предмета к коже. Да, он ничуть не изменился, ведь всё такой же дьявол. — Мои шутки всегда доводят до дрожи, согласен?.. — Что тебе, блять, надо? — но Томас не кричит, возможно, из-за того, что совсем недавно потратил все силы на смех от такого нелепого уведомления, которое он так и не прочитал полностью, а, может… именно из-за того, что понимал, от кого пришло это предупреждение. — Если тебе действительно было нечем заняться, то помог бы лучше Эдду. Он, между прочим, специально для тебя, скотина, разгребает заваленную хламом комнату. — Ох, по всей видимости, именно из-за таких разгромов в душевой и произошли помехи, верно?.. — но эта его язвительность… В каждом его отдельном слове, каждой букве и этом неуклюжем акценте на «Р» — это выбешивало, отчего так сильно музыкант начал бороться с желанием развернуться и хорошенько зарядить по этому наглому лицу. — Слушай, не мог бы ты уже съебаться из этой комнаты и дать мне спокойно закончить работу?! — он начинает срываться, дергает плечами, иногда вздымая вверх, но лишь хочет избавиться от этого неприятного холода от оружия, бесится, хотя так и не понимает, на кого просто повышает голос, ведь это может стоить ему сложных и тяжелых последствий. Но действия с агрессией были бы лишними…       Внезапно, Риджуэлл чувствует грубое столкновение грудной клетки с кафельной стеной, в некоторых местах которой скатывались прохладные, но не слишком холодные капли, ведь Ларссон так резко уперся рукой в спину черноглазого, явно не имея желания выпускать свою жертву, а пистолет по-прежнему оставался на шее.       Он так до сих пор и не понял, с кем разговаривает и на кого повышает голос, ведь так сильно ненавидел его. Простое его присутствие в одной комнате с британцем заставляло глаза нервно подрагивать, словно он был каким-то наркоманом, которого изолировали от всех этих порошков и амфетамина, синтетического психостимулятора, после чего тело просто не выдерживает, и человек начинает беситься, даже рвать на себе волосы. И вряд ли после этого на него с легкостью подействует успокоительное. В его случае бесполезно будет давать какое-либо средство…       Абсолютно все его действия и намерения действовали похуже наркотика, потому что хотелось провести несколько раз рядом лезвий у себя по гортани, да провести так глубоко, что через железо можно было бы почувствовать кость, только бы не слышать и не видеть его, не чувствовать этот запах никотина, его запах. А действия были далеко не безобидными… — Отпусти меня, блять!!! — и почему же именно в такой момент никто не приходит на помощь черноглазому пареньку?.. Всё просто — комната закрыта на замок; стены звукоизолирующие… — Что ты творишь?!       И Ларссон совершенно не хочет слушать гитариста. Парень лишь плотнее прижимает оружие к шее алкоголика, после чего начинает медленно приближать лицо к слегка покрасневшему пятну от пистолета. Каждая частичка его рельефного тела буквально вжимала бедного юношу в стенку, — и оба почти окончательно промокли под струями душа, который так и не прекращал разбрызгивать слегка прохладную воду во все стороны.       И вот, слегка жестковатые губы накрывают покрасневший отпечаток на шее, после чего парень слышит в ответ учащенное, но достаточно глубокое дыхание. Ему этого не достаточно, этого мало… — П… Перестань… — он кажется коммунисту настолько беззащитным, хотя он пытается оставаться равнодушным, отчего сквозь поцелуй в шею лидер приподнимает края губ, растягивая их в ухмылке. Такой скрытый парень, хотя разве не весело вот так попутно изучать его скрытые стороны?.. А вот и наркотик Ларссона. Оказывается, его не так и сложно найти, ведь он всегда рядом.       Он продолжает глубоко дышать, пытается восстановить дыхание, но ничего не выходит. Это далеко не из-за страха, нет. Он прекрасно знает, что Торд может с ним сделать, но это не делает его трусливее, ведь дело в другом… У каждого свой наркотик… — А что ты мне сделаешь? — музыкант не может выдержать этого голоса, ведь он слегка хрипловатый и он разносится около его уха с таким шепотом, отчего плечи не могут не вздыматься вверх, а параллельно в голове черноглазого зарождается ненависть не только к красноармейцу, но и к самому себе. Ненависть за такую слабость перед ним… — Мм? — Торд! — руки, что так давно находились на этой влажной изразцовой стене, начали одна сжиматься до побеления костей, другая — закрывать тыльной стороной слегка приоткрытый рот, ведь курильщик начал потихоньку спускать правую ладонь вниз по мокрой худи, словно проводил по какой-то глади, ведь от такого действия Риджуэлл попутно его прикосновению невольно начал выгибаться в позвоночнике, а следующее заставило вздрогнуть ещё раз: медленно, курильщик начал задирать ладонью эти нелепые и короткие шорты вместе с нижним бельем вверх, забравшись большим пальцем под тонкую ткань. — Скажи ещё раз… — пистолет уже давно выпал из рук русоволосого, раздаваясь неким противным звоном. По лицу скатываются прохладные капли, хотя это никак не может «остудить» Томаса, поскольку щеки так и наливаются пунцовым оттенком всё ярче и ярче, но так реагирует его тело. И реагирует оно именно на этого русоволосого парня с металлического цвета глазами. «Бесит…»       Он молчит, ведь вовсе не в его принципах вот так сдаваться в плен своему врагу, который при любой короткой или достаточно долгой войне будет выигрывать. Это тоже часто выводит из себя, но совершенно некогда думать о таких мелочах, когда Риджуэлл хотя бы голос пытается сдержать, но… Бесконечно сдерживать это у юноши вряд ли получится, ведь в конечном итоге проиграет именно он. — Мха-ах! — кажется, такая большая ладонь начинает сжимать ягодицу, отчего черноглазый издаёт слегка приглушенный стон. По спине пробегает табун мурашек, а он по-прежнему пытается стоять до конца, до последнего. Но вряд ли после этого он сможет стоять… — Сво-лочь, прекра!.. — Скажи… Ещё раз… — вот, Ларссон, слегка сгорбившись над пепельно-волосым, начал проводить поверхностью языка по шее, медленно добираясь до уже разгоряченного уха, а после и оно становится влажным. Да он издевается… — Произнеси моё имя…       И это молчание настолько надоедает сероглазому, что он начинает немного грубее мять ягодицы Томаса, отчего призрачно ощущал на ладони новую дрожь. Может быть, Ларссон перестарался к счастью для него, а, может, к несчастью для гитариста, но его прикосновения настолько задели черноглазого, что тот довольно сильно прогнулся в спине дугой, отчего даже немного скатился сжатыми кулаками по стене, но вследствие этого невысокого роста паренек почувствовал, как сильно уперся ягодицами в район паха коммуниста. С его стороны лишь на секунду послышалось некое кхыканье из-под сжатых губ. Кажется, теперь у обоих в том районе чувствуется некий дискомфорт… — Твою м!.. — по комнате раздается глухой шум, ведь оба парня приземляются на твердую поверхность в душевой кабинке, в которой было не очень удобно.       И он не сдерживается… Совсем разрывает границы всего дозволенного, хотя он сделал это уже тогда, когда просто вошел в ванную комнату. Одна рука довольно сильно зажимает его запястья где-то над головой. Такие хрупкие, его руки не в силах сопротивляться, но продолжают бросать попытки вырваться. Но плевать Ларссон хотел на всё это. Ему нужен весь Риджуэлл, абсолютно каждая его частичка, при обнажении которой юноша будет лишь стыдиться. А больше всего удовольствие доставляет именно то, что Риджуэлл ни под кем бы так не прогибался и не дрожал, ведь остальные наркотики на него не реагируют. Только этот сероглазый парень… — А-ах! — парень с вечно торчащими вверх рожками, проводя по ребрам, довольно быстро и резко задирает вверх уже насквозь промокшую худи, попутно снимая легкую сероватую майку, но эти вещи не летят в сторону, нет… Он оставляет эти вещи наполовину поднятыми, ведь ему порядком надоело держать эти хрупкие запястья. — Оста-новись, То-орд! — Забавно… — он и в правду останавливается, но только для того, чтобы рассмотреть Риджуэлла, разглядеть каждую его частичку и это красное от стыда лицо, которое так упорно пытается спрятать алкоголик, заворачивая голову в разные стороны. — Раньше ты всё время называл меня по фамилии. Что же теперь?..       Он касается языком того пятна, оставляя влажную дорожку, но снова призрачно ощущает эту дрожь, эти стоны, от которых у Ларссона словно крыша едет, и хочется слушать, слушать их без остановки, а после лишь доставлять более приятные ощущения этому черноглазому юноше. Так хочется попробовать этот психостимулятор снова…       На шее и ключицах остается, кажется, бесчисленное количество багровых, почти фиолетовых пятен, а после парень с вечно торчащими вверх рожками добирается до затвердевших от возбуждения розовых бусинок, принимаясь надавливать на них языком, обводить вокруг и даже кусать, только бы этот гитарист продолжал издавать стоны именно для него и именно из-за его действий.       Да, Риджуэлл прекрасно знал о том, что может вытворять Ларссон, что он уже вытворяет и что может сделать, но… Видимо, парень действительно начал соображать именно тогда, когда почувствовал, что те самые шорты, что были уже довольно влажными из-за брызгающей из душа воды (или не из-за воды), начали стягивать вниз такие знакомые ладони, вновь вызывая дрожь. — Если не… не перестанешь, то… — и он как-то хищно, но холодно поднимает посеребренные глаза на Риджуэлла, но улавливает лишь смещенные «домиком» брови, слегка прикрытые веки, но приоткрытый рот от возбуждения, после чего лишь снова улыбается. — То я… тебя ударю… «Не делай так… Твоя улыбка сводит с ума…» — Мха-ах!!! — коммунист проводит языком по возбужденному и довольно давно стоявшему колом органу, но явно на этом не собирается заканчивать. Руки блуждают по бедрам, потихоньку забираясь на внутреннюю сторону и начинают медленно раздвигать их, но только совсем немного… Он прекрасно понимает, что уже не убежит от красноармейца, он почти в его власти…       Вот, лидер уже вскрывает презерватив острыми клыками, надевает, а после возвращается к своей жертве, снова слегка наклонившись на локтях. Ему нравится абсолютно все, и этого всего Ларссон ждал достаточно долго…       Внезапно Риджуэлл чувствует, как в него постепенно проникают смазанные чем-то скользким пальцы курильщика, отчего по телу проходит некий ток, заставляющий запрокинуть голову назад, а колени рефлекторно сдвинуться, но черноглазый не допускает такого, ведь прекрасно знает, что тем сделает свое положение гораздо хуже, так что лишь стонет, стонет, приглушая это всё руками, закрывая лицо от коммуниста, ведь действительно стыдно лежать под ним практически обнаженным да еще и испытывать такие ощущения. И это всё вытворяет именно он…       Спустя какое-то время Ларссон вынимает пальцы из Томаса, теперь подставляя возбужденный орган, отчего сам тяжело выдыхает, закусив губу и немного вытягивая шею. Да, Риджуэлл наконец признал себя пораженным в этой войне, и никакой пощады ожидать не стоит, но даже этот лидер может удивить… — А-ах! То-орд! — поверхность твердая, а от этого еще больнее, ведь Ларссон вошел быстро, резко, грубо… По раскрасневшимся щекам начали скатываться слезы, а он не может перестать срывать голос. Ему больно…       Но обладатель вечно торчащих вверх рожек не двигается, а лишь накрывает губами губы Риджуэлла, и это действительно помогает… Как-то извиваясь, язык проскальзывает внутрь, проводит по ряду зубов, и Торд даже кусает капилляры под тонкой тканью, отчего слышит в ответ приглушенный стон. Но, кажется, более эффективными были слова… — Ты меня не ударил… — так тихо, отстранившись от губ черноглазого, коммунист шепчет ему на ушко такие раздражительные слова, отчего алкоголик лишь шипит, попутно чувствуя, как Ларссон начинает двигаться.       И всё, что тогда смог сделать гитарист, так это вцепиться в его шею, мгновенно притянув к себе, так что сам лидер опешил. Ногти как-то жадно впиваются в кожу, после чего явно останутся глубокие царапины и следы. Даже если и так, то это единственная месть, которую сейчас может сотворить британец, хотя положение было не самым лучшим. Но на лице норвежца снова растягивается ухмылка… И когда этот наркотик перестанет действовать на Риджуэлла? Вряд ли вообще перестанет…       Но он до сих пор не видит границ, ведь наращивает темп, ускоряется ровно настолько, насколько позволяет самому себе. Этот парень с металлического цвета глазами никогда не устанет слышать такие неприличные стоны Риджуэлла, будет вытворять и другие вещи, только бы продолжать слышать эти прекрасные звуки.       Они перестанут обращать внимание на всё, что происходит, пока они находятся одни в комнате. Они просто вычеркнут себя из жизни всех, но только не надолго, не навсегда… Они вовсе не будут замечать того, как несколько минут в дверь беспрерывно стучится нарцисс, которому необходимо принять ванну, но Риджуэлл, кажется, не сможет доделать возложенную на него работу до конца. Нет, явно не сегодня… И когда-нибудь этот норвежец дойдет до предела… — А-ах!!! — на немного впалый живот выплескивается тускло-белая жидкость, а Ларссон до сих пор не получил этого… До сих пор его не достиг этот приятный оргазм, будоражащий всё тело, как от головы, так и до кончиков пальцев. Слух по-прежнему ласкают милые стоны британца со слегка охрипшим голосом, а серебряные глаза так и не могут насытиться этим прекрасным видом: покрасневшее лицо, прикрытые глаза, учащенное дыхание, а иногда и крики, постоянно вздымающаяся грудь — это всё теперь принадлежит ему…       Спустя несколько секунд его настигает этот кайф, и бледно-белая жидкость расплывается по животу Томаса. Кажется, презерватив порвался... Этот юноша снова проиграл очередную войну. Она не была короткой, не была и длинной. Просто каждый из них посчитал это началом мира, но это не может быть точным…       Казалось, его день целиком и полностью зависел от одного маленького оповещения, текст которого Риджуэлл так и не прочитал полностью. Но он примерно знает, о чем там написано, он думает, лежа на груди Ларссона и чувствуя, как на талию ложится его рука. И от всего этого становится смешно, ведь признаться в том, насколько дорог Риджуэлл для русоволосого, можно было более простым путем, но разве это было бы весело?.. Он догадывается…