Ресницы и руки.

Си Чэнь не мог почувствовать, каков на вкус чай, не мог дышать, не мог отвести взгляд. Еще секунду назад он думал о том, какие дела ему нужно закончить до вечера, и о том, что один из адептов, которого он заприметил несколько месяцев назад, действительно оправдал ожидания. А потом он поднял взгляд. В легком шуме голосов за окном, звона посуды о стол и доносящихся из музыкального зала звуков чужой тренировочной игры, нефритовым изваянием застыл в великолепии белого Ванцзы. Он был один сейчас, но не был несчастен. О нет. Его брата буквально размазывало. Никто не видел. Да как этого можно не видеть? Смотреть на ресницы ВанЦзы было подобно любованию цветением сакуры под луной. Таинственно, мурашками по коже отзывался каждый судорожный взмах. На одежде, прямо на рукаве среди белоснежной дали и голубых, вышитых чьими-то чуть загрубевшими от работы руками облаков, образовался залом. Его адамово яблоко тяжело поднялось, становясь поперек горла и так же тяжело опустилось. Лань Чжань едва не рыдал от возбуждения, приподняв голову выше, успокаивая дыхание. Если бы Си Чэнь мог краснеть он сидел бы сейчас с лицом, подходящим скорее юной восторженной деве, столь упомрачительно красным от стыда за это бесстыдство, что это бы вошло в легенды. И не отвернуться, ни взгляда отвести. Фигура брата едва заметно приподнялась и опустилась - он напряг ноги. Сам толкнулся навстречу. Это осознание едва не заставило Си Чэня спрятать лицо в ладонях. Все что он смог, проглотить, не ощущая вкуса, рис и потерять свой взгляд в крест-накрест запахнутых одеждах на чужой груди. На чужой крайне, совершенно, греховно, непередаваемо медленно вздымающейся груди. О небожители. Сколько в конце концов им лет? Восемьдесят на двоих? И это бессмертные заклинатели! Ведут себя как дети. СиЧень с трудом отвел взгляд, прожевал ложку риса. Пытался заставить себя не смотреть. Не думать. Забыть. Но услышал. Вздох, который издал Лань Чжань, заставил Цзэ У Цзюня затрепетать и поднять голову. Никто не заметил. Ванцзы просто выдохнул чуть дольше, просто побелели от напряжения его длинные пальцы. Лань Чжань всего лишь на мгновение распахнул глаза шире, затопленным чернотой взглядом застыл на фигуре СиЧеня. Но тот мог сказать, что несравненный Хань Гуан Цзюнь не видел перед собой ничего. Скользнул к плечу локон, выдавая дрожь. СиЧень увидел и красные мочки ушей и выступившие от напряжения челюсти скулы. И видел, как он трепетно прикрыл глаза вновь. Сердце царапнула зависть. Сколько во всем этом смелости, безрассудства, доверия взаимного, жадности. Вот так вот любить друг друга не стесняясь никого, не оглядываться на чужие слова. Позволять друг другу себя истязать и наслаждаться каждым мгновением. Си Чень практически влюблен в их любовь. В беззастенчиво нагие эмоции, что все как одна зажигаются на лице Старейшины Илин, когда тот смотрит на Второго Нефрита. В дикий взгляд, в угрожающий словно у злобного волка-оборотня наклон головы Лань Ван Цзи для каждого, бросившего взгляд на Вэй У Сяня. В распутный тихий как крыло бабочки выдох, который донесся прямо сейчас до Цзэ У Цзюня, пробирающий до золотого ядра. И все же... какое бесстыдство!