Не вспоминай меня

      … В то утро их разбудили раньше обычного и собрали в столовой. Уже тогда маленькие обитатели одного из престижных детских домов Москвы начали подозревать неладное, а когда им на завтрак принесли кашу и стакан компота из сухофруктов, по комнате раздался протяжный стон. Проверка. Раз в месяц это страшное слово вводило в ужас всех детей, да и работников тоже. И дело было даже не в каше, а в Анне Владимировне, заместителе директора по воспитательной части, которая вошла в столовую вместе с кухонными рабочими. Следом за ними катилась тележка с огромной кастрюлей, из которой пахло той самой свежесваренной кашей.       Женщина ехидно улыбнулась и шлепнула себя по ладони указкой, обрывая детский стон, который звучал будто в унисон. Обычно она появлялась на завтраке крайне редко, но в проверку их «соглядатаем» была именно она. — Доброе утро, мои хорошие, — все еще улыбаясь, Анна Владимировна плавно курсировала меж квадратными столами на четыре человека, покачивая указкой и толстой задницей. — Доброе утро, Анна Владимировна, — нестройным хором раздалось ей в ответ. — Где твои манеры, Лидия? — гневно сверкнув глазами, женщина остановилась у одного из столов. Ехидная улыбка сползла с лица, а на её место пришло выражение полного превосходства и надменности. Черные волосы делали и без того хищное лицо более заостренным, добавляя бледности к слегка морщинистой коже лица. Холодные бесцветные глаза презрительно сузились, прожигая одну из воспитанниц сего учреждения взглядом. — Простите, — пролепетала девушка с копной прекрасных каштановых волос, поднимаясь. Она знала, что последует за этим, поэтому молча вытянула перед собой руки.       Резкий хлопок, разрезавший тишину комнаты, прозвучал словно гром среди ясного неба. Но Лидия даже не шевельнулась и не вскрикнула, как это было обычно. Она сжала зубы и позволила лишь на миг боли отразиться на лице. — Что вы делаете?! Ей же больно! — громкий детский крик закончился не менее тихим всхлипом. — Встать! — гаркнула женщина, резко обернувшись.       Она и так знала, чей голос это был. Ведь только эта оборванка могла так глупо нарваться на наказание, вступившись за свою сестру. Катя встала резко, одним движением уронив стул, но в её по-детски наивных глазах плескалось столько ярости и решительности, что Анна Владимировна на миг оторопела. — Пять ударов, — сипло прошипела женщина, указкой ткнув в сторону. Катя молча развернулась и пошла в указанном направлении. Краем глаза она увидела слезы в глазах старшей сестры, и как та потирает руки, горящие после удара.       В столовой это наказание считалось самым жестоким и позорным. У правой стены стоял стол, где обычно сидел один из воспитателей, наблюдая, чтобы дети вели себя «прилично» и съели все, до последней крошки. А рядом, да так, что все дети могли наглядно видеть со всех уголков столовой, что происходит, аккурат возле стола стоял низкий стул. Остановившись напротив него, девчушка стянула штаны и встала на колени, касаясь оголенным животом прохладной поверхности стула. Собравшись с духом, она вытянулась вперед, полностью улегшись на сидушку, и коснулась пола кончиками пальцев. Стук каблуков надсмотрщицы сильно бил по ушам, заставляя дрожать, и первый удар указки, пришедшийся куда-то на копчик, выбил из Кати громкий вскрик.       Второй, третий, четвертый... Удары сыпались с небольшим перерывом, а дети в столовой застыли от ужаса, видя в глазах воспитателя настоящее садистское удовольствие, которое она получала от происходящего. Девочка уже не плакала, она повисла на стуле безвольной куклой и, казалось, потеряла сознание. Но последний удар оказался особенно сильным, даже Анна Владимировна разочарованно цыкнула, когда указка со свистом рассекла кожу на спине девочки. Еще один хриплый из-за слез вскрик, и после него… небытие.

***

      ... Уже поздно вечером, когда адский день притворства подошел к концу, а на город опустилась тьма, Лидия беззвучной тенью скользнула в комнату самых младших.       У них было три спальни, распределение в которые происходило по возрасту. Те, кому уже исполнилось 15 и более, жили в самом конце коридора, ибо от них всегда больше всего проблем и попыток побега, в следующей комнате, справа, были те, кому от 10 до 15, и самая крайняя, у лестницы по правую сторону, была комната всех, кто младше.       Так как её сестра жила в крайней, Лидии пришлось миновать почти весь коридор, мельком взглянув на лестницу, и никого там не увидев, она с облегчением выдохнула и открыла скрипучую дверь. На пороге Лидия замерла, вслушиваясь, не поднимается ли кто-то по дряхлым ступеням, но было почти оглушающе тихо. В темноте она по памяти нашла кровать сестры у окна. Лунный свет тускло освещал худую фигуру Кати, что, лежа на животе, беззвучно плакала. Её плечи подрагивали, а подушка приглушала её громкие всхлипы.       Лидия опустилась на кровать и обняла сестру со спины, заставляя вздрогнуть. Она шептала ей на ухо успокаивающие слова, извинялась и сама не заметила, как тоже расплакалась. Ей было так жалко себя, Катю, их родителей, что погибли в автокатастрофе, поэтому она впервые за долгое время не сдержалась и дала волю эмоциям.       Спустя какое-то время, когда слезы у обеих просто «закончились», девочка чуть повернув голову с мольбой заглянула в глаза сестры. — Расскажи мне о маме, пожалуйста, — прошептала девчушка одними губами.       И Лидия рассказала. Вновь. Историю о том, как мама с папой любили их, как радовалась сама Лидия, когда родители сказали ей, что скоро у нее будет маленькая сестренка. Как после рождения Кати мама пела им обоим, сидя у окна в кресло-качалке, убаюкивая младшенькую и радуя старшую. Слова лились из нее бурным потоком, а слезы вновь наворачивались на глаза, когда история подходила к своему болезненному концу.       Это случилось, в день, когда Кате исполнился год. А так как её день рождение всегда радовал семью теплым июльским солнышком, то главой семейства, их отцом, было принято решение поехать на море. И поездка обещала быть долго и веселой, если бы их отца на въезде в Воронеж не хватил инфаркт, Лидия только помнила крик и визг тормозов, а еще вой ехавшей мимо фуры, и как падает на детское кресло, закрывая сестру своим телом. Катя не пострадала, Лидия отделалась шоком и ожогом во всю левую ногу, который за 5 лет стал просто коричневым пятном на бледной фарфоровой коже, а вот родители…       Даже родная бабушка, по маминой линии, прожив с ними всего лишь неделю, отказалась от них и отдала в приют. Лидия как сейчас помнит эту стройную и высокомерную женщину из богатой семьи, что всю жизнь ненавидела их с сестрой отца за происхождение и решение дочери выйти за него замуж. Уж тем более, втихомолку! И презрительный взгляд стальных глаз, что взирали на девочек, с ненавистью. А уж какими словами называла их «бабушка», когда пришла к органам опеки, отказываясь брать сестер под свое крыло. И что они выблядки, и что Лидия надоела ей тем, что молчит круглыми сутками, и что Катя ночами разрывается, не давая женщине уснуть.       ... Прошло уже пять лет, но это до сих пор сильно бьёт старшую по больному. — А давай сбежим? — стерев с щек девочки слезы, вдруг серьезно произнесла Лидия, борясь с душащими её слезами. — Куда? — младшая смотрела на неё с надеждой и восхищением. — Да куда угодно, лишь бы подальше отсюда. — У нас не получится, как и у всех, — тяжело вздохнула Катя, совсем не по-детски и опустила глаза.       В руках у Лидии что-то звякнуло, и она потрясла перед лицом младшей двумя маленькими ключами. — Утром, когда тебя унесли в лазарет, мне дала их Инна Ильинична. Это от задней двери, куда подвозят продукты, за кухней, — жарко шептала Лидия, торопливо натягивая на ноги Кати свои носки. Верхняя одежда и обувь были закрыты в раздевалке на первом этаже, и достать их не представлялось возможным, но то, что на улице стоял декабрь, пусть и его начало, очень пугало девушку. Её сестра с лёгкостью могла простудиться.       Услышав имя женщины, которая была добра к ним и всегда приносила даже на Новый Год втихую девочкам сладости, Катя ловко спрыгнула с кровати, невольно ойкнув от прострелившей в спине боли. Воровато оглядев кровати в комнате и не обнаружив ни одних любопытных глаз, наблюдающих за ними, она поспешно натянула халат прямо на легкую сорочку.       Сборы продлились недолго, хотя и собирать им было и нечего. Девочки беззвучно вышли из комнаты, потоптавшись на пороге и прислушиваясь к пугающей тишине ночного «замка». Лидия первой спустилась по ступеням на второй этаж и поманила Катю к себе. Впереди коридор был освещен лучом света из открытой комнаты, а также было едва слышно работающий телевизор и приглушенный смех. Наступив на скрипучую половицу, девочки побледнели и замерли, но к счастью, смех из комнаты стал громче, поэтому они не были раскрыты.       Спустившись на первый этаж, Лидия оставила сестру стоять на ступеньках, чтобы та, в случае чего, бежала наверх, а сама юркнула за лестницу проверить коридор, что вел к столовой, а там уже и до кухни рукой подать.       Катя чуть не вскричала, когда её кто-то потянул за рукав. Лидия сделала большие глаза и дернула сестру снова, чтобы та молчала и следовала за ней. Они на цыпочках дошли до столовой, минули соседнюю дверь, где был туалет, и толкнули дверь кухни.       Здесь было адски жарко, пахло приправами и теплым молоком. Катя почувствовала, как к горлу подкатывает комок, ведь она весь день ничего не ела, а Лидия стремглав бросилась в сторону шкафа, обогнув который можно было увидеть низкую дверь. Едва вставив ключ в замочную скважину и провернув, старшая услышала тихий вскрик, а затем раздался оглушающий грохот.       Выглянув из-за шкафа, Лидия на миг потеряла дар речи, Катя стояла у плиты, держа в руках кусок мяса, а у неё в ногах по полу каталась металлическая крышка от сковороды, которая создавала лишний шум. — Вы чего шумите? — шикнул кто-то, отчего девочки вздрогнули. В темноте не было видно лица невольного свидетеля их побега, а Катю, казалось, никто и ничто не сможет оторвать от сочного куска мяса в её руках, который она тут же поспешила запихнуть в рот целиком. — Инна Ильинична, — выдохнула Лидия, когда женщина из темноты вышла на свет, который падал сквозь приоткрытое окно. Откуда-то сверху раздался громкий крик, потом хлопок и топот ног. — Так, уходите, живо, — женщина судорожно сглотнула, и, сделав пару шагов к Лидии, отобрала у той ключи. Отперев дверь, она толкнула её, и оттуда сразу повеяло холодом. Катя и Лидия с готовностью стояли у неё за спиной. Топот чьих-то ног был уже совсем близко.       Пропустив девочек вперед, женщина захлопнула дверь и закрыла ту на ключ, оборачиваясь. — Лидочка, ты же была уже в городе? — дождавшись кивка, женщина сунула в руку девушки какую-то бумажку, — тут адрес моей знакомой, она будет вас ждать. Постарайся найти сама, ни у кого не спрашивая, передвигайтесь по освещенным улицам, но меньше привлекайте к себе внимание. Идти не так уж и далеко, всего пару кварталов в ту сторону, — руки женщины судорожно тряслись, но она указала примерное направление.       Схватив с полки два каких-то куска ткани, напоминавшие «колючие» одеяла, она накинула девочкам их на плечи и с ужасом уставилась на голые ноги Лидии. В её глазах, блеснули слезы, но она тут же взяла себя в руки, потому что в дверь начали с криком ломиться. Отперев ключом дверь на улицу и вытащив металлический засов, она подтолкнула девочек к выходу и когда те, сообразив, бросились на улицу, с грохотом захлопнула дверь.       Лидия что-то кричала, но Катя почти ничего не слышала. Воющий ветер бил ей в лицо, а быстрый бег создавал контраст холода и жара на коже, заставляя ту гореть. Они добежали до кованных ворот и протиснулись сквозь прутья калитки не останавливаясь ни на секунду.       Когда из калитки выбежали двое, было уже поздно. Сестры растворились в сумраке города, юркнув в арку через дорогу от детского дома, оставляя того белым пятном сиять в темноте, в контрасте с падающими хлопьями снега...