Босиком по пеплу

      На Поттера я старался не давить. Держался на расстоянии, не задавал вопросов, лишь наблюдал, ожидая, когда он успокоится и перестанет дергаться от любого моего движения.       Благодаря тому, что теперь я избавлялся от психотропного зелья почти сразу после приема, прекратились скачки и провалы сознания. Теперь я просыпался до того, как за Поттером приходили санитары, уводя его на утренние процедуры. Замечал, что временами посещения колдомедика проходят несколько дольше. Это меня напрягало, но спросить и развеять сомнения я не решался, боясь, что Поттер еще больше закроется от меня. — Красивый? — вывел меня из раздумий голос Полли.       Я перевел на парня вопросительный взгляд, отрываясь от созерцания точеного профиля Поттера, который вновь устроился на уличном столе в окружении своих зарисовок. Полли продолжил наблюдать за выверенными поттеровскими движениями. — Красивый, — сам ответил Полли, кивая собственным мыслям. — Красивый, — согласился я, впервые задумавшись о Поттере с этой точки зрения.       Нет, я не имел ничего против однополых отношений. Более того, неоднократно вступал в такие связи. Но вот Поттера, как возможного партнера не рассматривал даже в мыслях. Он же тот еще мужлан. Во всяком случае тот Поттер, которого я знал раньше. Или мне казалось, что знал… — Смотри, смотри, — затараторил Полли. — Смотри. Но трогать не смей. Нельзя. Плохо будет. Нельзя тебе. — А кому можно? — зацепившись за фразу, спросил я. Что-то мне подсказывало, что этот Полли не так прост. Как он говорил? Я здесь, я знаю? И, как много он знает, интересно. — Доктор, — дергано завертел головой парень. — Доктор может. Много может. И друг… — неожиданно замерев, словно вспомнил что-то важное, продолжил: — Да! Друг тоже может. Может… — Чей друг? — нахмурился я. — Доктора? Полли повернулся ко мне и, склонив голову на плечо, загадочно улыбнулся. — Чей друг? — повторил он мой вопрос. — Это я спрашиваю. Что за друг? — Плохо. — цокнул языком Полли. — Много знать. Нельзя. Плохо, — скатываясь в тихое неразборчивое бормотание парень побрел прочь.       Да чтоб его! Черт… Ладно. Во всяком случае, исходя из всех последних событий, можно точно сказать, что персонал здесь промышляет чем-то большим, нежели простое избиение пациентов. А заведующий отделением не только прекрасно осведомлен, но и сам прикладывает руку к происходящему. Ну, или не совсем руку…       Прогулка в тот день закончилась раньше положенного. В решеченное дверное окошечко палаты можно было наблюдать, как санитары бегают по коридорам, подобно обезумевшим муравьям, и спешно размещают пациентов по своим местам. Даже Лойз высунулся из своего кабинета, отдавая санитарам приказы подчистить хвосты, скрыв с глаз долой не вполне законные препараты, и дословно: «убрать все следы своих развлечений». Причина столь подозрительной активности выяснилась довольно быстро. Проверка. И, видимо, незапланированная.       Лойз влетел к нам в палату через пару минут после того, как я, насмотревшись на беготню в коридоре, устроился на своей кровати, занявшись изучением «удивительно интересного» потолка. — К стене, — приказным тоном велел колдомедик Поттеру и взмахнул палочкой.       Поттер, до этого тихо черкающий угольками сидя прямо на полу, молча отложил рисунки и забрался с ногами на кровать. В следующую секунду часть палаты, потеряв в размерах добрую половину, растворилась в стене, вместе с Поттером. — Отличный фокус, — поднял я вверх большой палец. — Вы бы его комиссии показали.       Недобро сверкнув глазами из-под очков, Лойз покинул палату. Хм… Интересно, а как давно Поттер избавился от своих стекол? Насколько мне известно, его «потерянный-брат-близнец», разгуливающий за пределами этих стен, до сих пор сохранил этот атрибут.       Возня в коридоре постепенно стихла, оставив после себя лишь плеск воды и шуршание влажной тряпки, издаваемые старым сквибом, моющим полы. Проверочная комиссия из трех человек прибыла во главе со статным пожилым мужчиной. Судя по скрежету замков, проверяли они не только составы зелий и документацию, но и выборочно постояльцев местных палат. Меня эта процессия тоже не обошла стороной.       Не ожидал, что они начнут задавать мне вопросы. Но, с другой стороны, в положении психа есть свои плюсы — отвечать можно все, что душе угодно. Что ни скажи, на все будут лишь кивать головой, ни слову не веря и не воспринимая на свой счет. — Добрый вечер эмм… Драко, — полистав папку с моей «историей болезни», поприветствовал мужчина. — Как ваше пребывание здесь? — Вы знаете, — устроившись поудобней, улыбнулся я, — очень даже миленько. Это лучшая гостиница из всех, в которых я побывал за последнее время. А доктор Лойз просто душка. И лекарством угостит, и поговорить с ним можно… Ну, а его кружевные чулки вкупе с халатиком медсестры вообще выше всяких похвал.       Седовласый мужчина на мою речь лишь снисходительно улыбнулся, а вот его коллеги украдкой бросали взгляды на Лойза, словно тот и правда мог прятать под брюками ажурные чулки. По выражению лица самого Лойза я мог без труда определить, что так просто он мою выходку не оставит. — Мхм-мхм… — кивал сам себе глава комиссии, осматривая палату. — Рисуете? — поинтересовался он, заметив на полу мрачные художества. — Мой сосед рисует, — спокойно ответил я.       Вы его не видите, а он есть. Разве не здорово? — Вот как? — продолжал бессмысленный диалог мужчина. — И как же зовут вашего соседа? — Гарри Поттер, — спокойно ответил я, в полной мере ощутив себя безнадёжной шизой. Знаете, из тех, что уверенно называют себя Наполеоном, например, или Мерлином. Ну, или утверждают, что говорят с самим Господом Богом? — Мхм… Гарри Поттер, значит?       Ага. Сам в шоке от этой сказочной хуйни. — И как он? — надо же, какой любопытный старикашка. — Такой, знаете, милый… Лохматый, как подкроватная бабайка. Ну, и злой, как ежик. — Интересно, я себе его несколько иным представлял, — поделился мужчина своим мнением насчет Поттера. — Значит, ежик… Зверек магловский, верно? А вы считаете, что ежики злые? — что ж ты к хуйне-то прикопался, дед? — Вообще, нет, но этот старается.       Мужчина мягко усмехнулся и, попрощавшись, покинул палату, шутливо пообещав оценить чулки Лойза, как выдастся свободная минутка. Лойз за это наградил меня свирепым взглядом, выходя из палаты последним. Наконец-то тишина. Проверка была закончена поздно ночью. Это я понял по тому, как бесцеремонно меня выдернули из постели, грубо обрывая сон. — Как спалось? — с издевательской усмешкой, поинтересовался ожидающий в коридоре Лойз. — Твои кружевные чулки снились, — передразнил я, тут же получив от медбрата — грёбанного Маркуса Вильберта — болезненный тычок дубинкой под ребра. — Ммм… По-моему, твоя дубинка ко мне неравнодушна, — процедил я сквозь зубы. — Объясни ей, что мое сердце уже занято. — Тебя предупреждали насчет твоего чересчур острого языка? — притворно ласково промурлыкал Лойз мне в лицо. — Ммм… — задумчиво протянул я. — Один из твоих флоббер-червей как-то заводил подобный разговор, — кивнул я на Вильберта. — Прекрасно. В таком случае, не обессудь, — шире улыбнулся Лойз. — В изолятор его, — велел он медбрату.       Замечательно, Драко. Давай, скажи еще что-нибудь, чтобы наверняка. Ты хоть понимаешь, на что подписался своей язвительностью? — Шагай, — подтолкнул меня Вильберт.       Снова безликий коридор, монотонный бубнеж вкупе с тихими вскрикиваниями и пророчествами всех мастей из-за дверей. Решетка с табличкой «сектор F», глухая дверь и палата без единого окна. Только мягкие сероватые стены, видимо бывшие когда-то белыми, и одинокая лампочка над головой, которая с неопределенной периодичностью начинала мерзко моргать, норовя вот-вот погрузить комнату в кромешную темноту. Раздражает уже с первых секунд. А, казалось бы, такие помещения созданы успокаивать.       Очередной тычок дубинки под ребра заставляет едва ли не влететь в палату. Заебал, гамадрил! Ощущение, что снова вернулся в одну из камер при аврорате. Бравые вояки не скупились на наказания. И не важно был на то повод или дубинки пускались в ход для профилактики или ради развлечения. Но то авроры, а эти… Недомедики, мать их, какого хрена вытворяют? — Вильберт, ты часом не немец? — как бы между прочим спросил я. — Мой отец немец. Тебе-то что? — Да так… — преувеличенно безразлично отозвался я. — Мне как-то магловский фильм попался. Немецкий. С очень занятным содержанием… Тебе бы пошло в таких сниматься, ты же практически сросся со своей резиновой подругой, — пояснил я, указав взглядом на дубинку в его руке. — Должно быть, и спишь с ней? — Говори, говори, — кивнул Вильберт, — скоро станет не до этого, — освободив мои руки от удерживающих ремней, он достал из кармана халата уже подготовленный шприц, — Не дергайся, — и протерев мне кожу на сгибе локтя ввел иглу в вену.       Вот здесь я попал, как ни крути. Что бы это ни было, ничего хорошего ждать не приходится. От внутривенного препарата так просто не избавишься, придется ощутить на себе все его прелести. — Отдыхай, — криво усмехнулся Вильберт. — Проверю чуть позже. — Какой заботливый, — съязвил я. — Просто прелесть. А вдруг мне водички захочется? — Поверь, в ближайшее время у тебя появится совершенно иная потребность, — многообещающе бросил он, оставляя меня наедине с собой. — Блять… — тихо выдохнул я, устраиваясь у дальней стенки изолятора.       Хорошо хоть мягко кругом. Удобно, как ни ляг. И чем обычно здесь занимаются? Головой об стену бьются, лишнюю дурь вышибая? Или в тишине рассуждают о сущности бытия? Ну да, чтобы потом в порыве прозрения закрепить пришедшую в голову светлую мысль, опять же приложившись затылком об стену. Философ из меня, надо заметить, как из Мерлина порнозвезда. Хотя, кто этого старикашку знает? Может, и промышлял чем-то подобным по молодости. Идеи… Одна бредовей другой. Сколько мне здесь торчать? Мерцающая лампочка уже действует на нервы. Не будь она так высоко, уже давно расколотил бы голыми руками. И где, кстати, мои обещанные глюки? Может, хоть с ними будет не так уныло.       Стена, стена, пол, потолок… В дальнем углу паук свил кружевную паутину и со знанием дела закатывал в коконы мелких мошек и непонятным образом попавшую сюда бабочку. Потолок, стена, пол, стена… Похоже кто-то повредил ногтями обивку. Пол, потолок… Лампочка заебала окончательно. Я прикрыл глаза, в попытке отделаться от противного мерцания, который, к слову, пробивался даже сквозь плотно сомкнутые веки, приобретая при этом красный оттенок и становясь еще отвратительней. Дрянь…       Вскоре тело начало отзываться на введённый Вильбертом препарат. Покалывание с кончиков пальцев стремительно расползалось по телу, преобразуясь в волну жара. Только, что-то было не так… Ощущения хоть и были схожими, все же существенно отличались от тех, что я испытывал, принимая зелья Лойза. В частности, очагами возникновения. Причина выяснилась довольно быстро… — Су-ука… — с досадой протянул я, сквозь отчаянный хриплый смех. — Какая же ты сука, Вильберт, — дикое желание прокатывалось по телу, оголяя нервные окончания и концентрируясь в паху. Воздух вокруг казался чертовски горячим, и легкие перестали справляться со своей задачей. Дыхание сбилось, став учащенным. С тихим стоном запрокинув голову, я старался взять себя в руки, справившись с неумолимым желанием получить разрядку. Наверное, не знай я бесполезность этого, давно бы запустил руку под резинку пижамных штанов. Но афродизиак для того и создан, чтобы одним разом ты не отделался. Впрочем, терпеть — тоже не вариант. А желание становилось нестерпимым, заставляя сгорать изнутри. К черту! Пальцы обхватили член прямо сквозь ткань пижамы, вызывая протяжный стон. Движения по стволу резкие и нетерпеливые, доставляющие почти болезненное удовольствие. Ткань штанов притупляет ощущения. Приспустив их, вновь обхватил член, обводя головку большим пальцем. Чуть согнув ноги в коленях, развел их шире. Несколько мучительных минут и я кончил, с глухим стоном выгнувшись навстречу своей руке. — Бля… — легкие горели, пред глазами все плыло, а член и не думал терять боевую готовность. — Кентавра за ногу… — Помочь? — с откровенной насмешкой, предложил, Мерлин знает когда успевший вернуться, Вильберт. — Катись к черту, — слабо огрызнулся я.       Вильберт с довольной ухмылкой на губах остановился напротив меня, присев на корточки. — Крайне неучтивое отношение к тому, кто может облегчить твое недвусмысленное состояние, — протянул он, обхватив пальцами мой член и тут же сжав его у основания. — Может, воплотить в реальность один из тех немецких фильмов, что ты смотрел? — Сука… — запрокинув голову, прошипел я. — Ну что, малыш, развлечемся? — от шеи по щеке мокро прошелся язык, заставляя поморщиться от отвращения. Отвращения к суке Лойзу, придурку Вильберту, к блядским афродизиакам и их создателям, к дыре под названием Мунго, к грязно-белым стенам, грёбанной мерцающей лампочке и ни в чем неповинному пауку в углу. Отвращения к собственному телу, столь подверженному действию зелья. К нестерпимому желанию, распаляющему нутро и плюющему на голос разума. И к самому себе.       Позволяю касаться себя, избавляя от одежды. Подаюсь навстречу чужим рукам, терплю, когда меня ставят на четвереньки, уткнув лицом в мягкий настил на полу. Выгибаюсь под грубыми ласками, но упрямо молчу. Ни одного лишнего звука, кроме тяжелого дыхания. — Не сдерживайся, сладкий, — велел Вильберт, окунув пальцы в смазку и попытавшись проникнуть в меня сразу двумя. — Давай же… Постони для меня. — Не дождешься, — издевательски усмехнулся я, задушив в себе желание заскулить. — Почему же? — приторно мило поинтересовался Вильберт. — Хуево стараешься, Маркус, — выплюнул я. Знаю я фетиш тебе подобных на громкие стоны. Именно поэтому и не доставлю такого удовольствия, что ни делай. Вытерплю.       Вошел резко, одним толчком почти до конца, и сразу взял быстрый темп. Я с силой закусил нижнюю губу и, судя по капельке крови скользнувшей по подбородку на пол, все же прокусил ее. Вильберт продолжал грубо вбиваться в меня, пока не дошел до пика, выйдя в последний момент и запачкав семенем мое бедро, навалился на спину. Ненавижу… Ме-ерлин, как же я все это ненавижу! Я кончил от пары рваных движений по стволу, да только конца чёртового возбуждения даже на горизонте не видно. — Отсосешь, сладкий? — гаденько ухмыльнулся Вильберт. — Только, если не боишься, что откушу твое хозяйство к богартовой матери, — в тон ему ответил я. — А ты постарайся по-нежнее. Сомкнешь свои зубки, я тебе челюсть сломаю, — пригрозил он. — Ну, сломаешь, — насмешливо хмыкнул я, — что это изменит? Один черт к тому моменту кастратом останешься, — глухо засмеялся я.       Зло рыкнув, Маркус подскочил на ноги, едва не запутавшись в болтающихся на коленях штанах, и, натянув их, нанес несколько крепких ударов ботинком по ребрам. Еще пара пришлась кулаком по лицу. И без того кровоточащая губа была разбита, да и бровь похоже рассечена. Дернув за волосы, Вильберт перевернул меня на спину, разводя ноги. Резкий рывок. Рваный темп. И вновь я лишил его удовольствия услышать хоть один мой задушенный стон. Вместо этого, запрокинув голову, я сорвался в дикий смех, каким обладают лишь полные психи. Знаете, из тех, что смотрят, как на их глазах с особой жестокостью расчленяют несчастное животное, и получают от этого удовольствие. Я никогда не ловил кайф от страдания других, но ассоциации с собственной реакцией были именно такие. Я смеялся назло. Смеялся вопреки. Это и бесило Вильберта. Выводило из себя. В попытке заставить меня заткнуться, его пальцы до боли сжались на моем горле. Смех стал хриплым, глухим, и от этого лишь более ужасающим.       Несколько часов жесткого траха вымотали нещадно. Поэтому, как только действие афродизиака сошло на нет, я буквально вырубился, провалившись в беспамятство. Как долго я спал, сказать сложно. Час, два? Может сутки? Сколько времени прошло с тех пор, как очнулся в пустом изоляторе, тоже не знаю. Ко мне никто не заходил. Натянув на себя перепачканную в крови и сперме пижаму, я устроился в углу и бездумно уставился в стену напротив. Провел языком по разбитой губе, чтобы убедиться, что она не распухла. Во рту пересохло, горло першило, кровь из рассечённой брови подсохла подтеками на виске рядом с глазом, отчего кожу неприятно стянуло. И, думаю, нет смысла говорить про такие же омерзительные ощущения от засохшей спермы на теле и саднящую задницу.