I'm a ruin

      Что ж, не знаю, зачем пишу это. Я не горю желанием называть это дневником, поскольку все же хочу считать это чем-то вроде ежедневника, но, по сути, это одно и то же. Мой психиатр посоветовал мне писать обо всем, что меня беспокоит. Он считает, это должно помочь. Я уверен, если бы они прочли все те тетради, которые я исписал, когда мне было двенадцать, то назвали бы меня ненормальным. Мысли, которые я хранил изо дня в день, просто не могут быть нормальными. Но, черт, был ли я вообще когда-нибудь таким?       В любом случае, я не особо хочу исписывать “дневник” одним и тем же унылым дерьмом. Большую часть времени я просто думаю о самоубийстве или о том, чтобы убить кого-нибудь. Каждый раз, смотря на свои шрамы, мне хочется увеличить их количество, закрепить их на моем теле навечно, ох. Все мы слегка поехавшие, но я особенно. Я детально прокручивал в своей голове, то как убиваю людей, которых вижу каждый день и, честно говоря, ненавижу… Я не могу никому об этом рассказать. У меня всегда был беспочвенный страх перед тюрьмами и психиатрическими клиниками. Может, просто пересмотрел телевизор. Так или иначе, без труда можно было понять, как я ненавижу все то дерьмо, что творится у меня в голове. Я по горло сыт голосами, которые звучат в голове без умолку. Похоже, они ничего не знают об отдыхе. Но мне словно нравятся вещи, заставляющие меня наступать на одни и те же грабли. Нравится день за днем кромсать себя как бисквитный торт. Нравится, что я могу спокойно встать на край моста и не бояться прыгнуть вниз, потому что если я умру, кого это будет вообще волновать? Я не боюсь смерти, черт, я давно ее принял. Может, именно поэтому заполняю себя сигаретами и выпивкой больше, чем должен нормальный человек. Но кто является нормальным? Нормальные люди – это люди с прекрасной жизнью, которых ты видишь по телевизору. Но действительно ли их жизни идеальные и такие уж прекрасные, а? Я не верю в этот бред. К черту нормальность, к черту всех людей, считающих меня безумным. Я всего лишь честен с самим собой – я действительно сумасшедший. И это пугает меня сильнее чего-либо еще на этой земле.       Мне всегда было плевать, насколько сильно я разбит. Всем похуй на меня, так почему мне не должно быть? Каждый раз, когда я сближаюсь с кем-то, то отталкиваю их. Голоса в моей голове твердят: “Ты не можешь им доверять”. В принципе, они правы. Мне всегда было все равно на то, жив я или нет, как впрочем и на все остальное. Есть что-то прекрасное в игнорировании происходящего, прекрасное в обычном похуизме. Мне не было дела до остальных, что уж говорить о себе.       Так было до появления Фрэнка Айеро в моей жизни.       Этот парень невероятный. В самом чистом, самом невинном смысле. Я встретил его, когда впервые за несколько месяцев вышел на улицу. Погруженный в свои мысли, я искал винил “Smiths”, и когда перебирал пластинки, наши руки соприкоснулись. Это напоминало момент-клише из какого-нибудь фильма. Разговоры с людьми никогда не были моей сильной стороной, поэтому я просто улыбнулся. Наши взгляды пересеклись, а голоса в голове утихли. Его прекрасные черные волосы с одинокой свисающей на лоб прядкой заняли все мои мысли. У него были карие глаза и мягкая бледная кожа. Через какое-то время он заговорил со мной, и его голос был таким, что я не мог точно описать. Он был мягким и дарил чувство безопасности. Может, я был слишком уязвим, а может, отчаянно нуждался в любви.       Фрэнк Айеро мертв. И знаете, что хуже всего? Это, блять, моя вина. Я не смог помочь ему. Должен был стараться лучше, но не стал. Я уничтожил его, ведь никогда не задумывался, что если я счастлив, то это не значит, что и он тоже. Просто потому, что просыпаясь рядом с ним, я каждый раз улыбался, чувствуя, что все наконец-то начало налаживаться. Но я не мог даже предположить, что он не чувствует того же. После нашей встречи в музыкальном магазине, мы обменялись номерами и виделись практически каждый день. Я был старше него и не ходил на учебу, но мне нравилось встречать его после занятий. Иногда мы ходили в парк, и Фрэнк брал меня за руку. Он никогда не выглядел переживающим насчет этого. Порой он целовал мою шею. Губы – никогда. Бывали моменты, когда он целовал меня в щеку, растерянно и смущенно. Это был быстрый и легкий поцелуй, который я просто не мог не заметить. Не было ничего, что я бы не подмечал в Фрэнке: как его глаза сверкали от счастья и были полны надежды, как он надевал перчатки, когда начинал замерзать, как периодически запинался и нервничал в окружении незнакомых людей. Он был прекрасен во всех смыслах. Временами мы сидели в его спальне, и я слушал как парень играл на гитаре. Мне нравилось наблюдать за ним в этот момент. Даже сейчас я прекрасно помню тот день, когда Фрэнк впервые сыграл для меня, и как это легко выглядело в его исполнении. Именно тогда я почувствовал, что он показал мне всего себя.       Я заметил гитару в углу комнаты и начал колебаться, стоит ли вообще обращать на нее внимание.       – Ты играешь? – спросил я.       Фрэнк, не двинувшись с места, кивнул. Я знал его слабости, так что прислонился к нему, убрал волосы с его лица и шепнул: “Сыграешь для меня?” Он поднял растерянный взгляд. Я улыбнулся.       – Только потому, что я люблю тебя, – сказал Фрэнк и поцеловал меня в щеку.       На протяжении всех тех лет, мы говорили друг другу, что наши отношения были строго платоническими. Мне нравилось его дразнить, не доводя до точки кипения. Каждый раз, когда он говорил мне, что любит меня, я чувствовал пробирающую меня дрожь.       Прошли месяцы, прежде чем Фрэнк позвал меня к себе домой. Тот факт, что он готов открыться мне полностью, вскружил голову. Я знал, что он нервничал, а это означало, что он доверял мне. Кто-то мне доверял. Я доверял ему. Каждый раз, когда парень доставал свою гитару из чехла, мой взгляд был словно прикован. Было заметно, что Фрэнк обращается с ней очень бережно. На гитаре имелся стикер “PANSY”, который я не мог объяснить, но он все равно забавлял меня. Вместе со своим инструментом он садился на кровать и начинал играть, переводя взгляд на меня после каждого сыгранного им аккорда. Я одобрительно кивал, давая ему понять, что все здорово. В ответ я рассказал ему о своем таланте – рисовании. Ну, как рассказал, это произошло случайно. Он остался один у меня в комнате и наткнулся на мой скетчбук. Кроме того, он увидел изображение спящего себя. Я был рад, что Фрэнк нашел это лестным. Некоторые из моих бывших считали, что мои рисунки пугающие. Но и Айеро не был моим парнем, он был чем-то больше, чем просто парень.       Мы никогда не заявляли, что являемся официальной парой, даже когда это начало набирать обороты. Даже когда он случайно назвал меня “малыш”. Это было что-то вроде нашего маленького договора. Естественно, мы называли друг друга парнями и не встречались с другими, но я не уверен, что это был полноценный роман. Или любовь. Наши отношения были чем-то настолько глубокими и темными, что нет ни одного слова, чтобы точно их описать. Мы были ничем без друг друга, и всем, когда были вместе. Были неразлучны, словно являлись одним человеком. В моей жизни не было никого, кто бы значил для меня так много, как Фрэнк.       Сейчас я впервые говорю кому-то о наших отношениях без всякой лжи и прочего дерьма. Да, я упоминал некоторые моменты для врача, но только то, что ей надо было знать. Только то, что она, по сути, вытянула из меня. Не могу описать то, как Фрэнк заставлял меня себя чувствовать. Я всегда считал, что никогда никого не подпущу к себе, не дам завладеть моим сердцем. Честно говоря, я полагал, что никто не полюбит меня. Поэтому решил сделать так, чтобы они не смогли даже попробовать. Однако Фрэнк не просто занял мое сердце, он вырвал его из моей груди. Я так скучаю по этому гребаному идиоту. Неважно, как много раз мы спорили или кричали друг на друга, как его “друзья” говорили, что я им не нравлюсь. Все это неважно. Даже то, что парень уже однажды оставлял меня, аргументировав свой поступок тем, что больше не может терпеть. Мы все равно тянулись обратно друг к другу. Но не в этот раз. Фрэнк никогда не найдет дорогу обратно, он ушел. Он ушел и никогда больше не вернется. Как бы эгоистично это ни было, но я ненавижу его за то, что он оставил меня.       Боже, я звучу как блядская плакса. Ненавижу. Я всегда говорю себе: “Хватит себя жалеть. Жалость ничего не даст. Она просто заставляет чувствовать себя дерьмом, которое ни гроша не стоит”. Я отстаиваю эту позицию, сколько себя помню. Но сейчас я потерял человека, значащего слишком много для меня. И теперь я тону в самоненависти, не имея понятия, что делать дальше. Я построил свою жизнь вокруг этого уебка, а сейчас он ушел.       Помню ту ночь, когда проснулся и нашел предсмертную записку. Мне нравилось засыпать рядом, мне нравилось обнимать его. Он говорил, что это дарит ему чувство защищенности. Все, что я хотел, так это уберечь его. И облажался. Я пиздец как облажался и ненавижу себя за это.       Однажды, проснувшись в районе трех утра, я ожидал увидеть Фрэнка рядом. Начал искать его, и нигде не найдя, меня охватил ужас. У нас было правило: оставаться в кровати до пробуждения другого. Как-то я проснулся, и Фрэнка не было дома. Я не на шутку испугался и готов был звонить в полицию. Благо, все обошлось, он просто отошел в аптеку, из-за того, что почувствовал себя плохо. Но я все равно продолжал орать на него, потому что думал, что Айеро бросил меня. Одна только мысль об этом пугала меня до костей. Собственно, вот почему мы создали такое правило, что если кому-то необходимо отойти, то он разбудит второго. Я начал паниковать, когда обнаружил, что Фрэнка здесь нет. Облазил весь дом вдоль и поперек, его нигде не было. Я кричал, бил стены – мир рухнул. Как он мог меня оставить? Смотря назад, понимаю, что ответ находился в самом вопросе. Я вернулся в спальню и уткнулся в свою подушку. Он бросил меня. Конечно, он бросил. Я должен был знать, что он слишком хорош для меня. Помню, что калечил своё тело и чувствовал себя безумно глупо. Перевернувшись, я заметил кусок бумажки под подушкой. Глубоко вдохнув, схватил помятый листок и по первым буквам понял, что это. Я не смог дочитать записку из-за слез. Помню, меня трясло так сильно, что можно было подумать, что началось землетрясение. Я кричал и плакал, и плакал, и еще сильнее плакал. Какой нахуй смысл в слезах? Я вопил имя Фрэнка, пока мой голос не сел. Бил двери и стены, оставляя вмятины. Я был разочарован, подавлен и не знал, что делать дальше. В записке не говорилось о его местонахождении. Там было написано только то, что ему нужно уйти, и что он сожалеет. “Прости”. Что мне с этого “прости”? Зачем мы говорим это слово в подобных ситуациях, зная, что оно ничего не изменит?       Мое дыхание стало прерывистым, а слезы даже не думали останавливаться. Я ненавидел его. Ненавидел за то, что он бросил меня так. Мы могли бы пройти через все вместе. Могли бы все наладить вместе. Он просто оставил меня в одиночку бороться с этим дерьмовым миром. Мне так хотелось выпить горсть таблеток и наконец-то покончить со всей этой хуйней, но я не мог. Я останусь жить ради него. Фрэнк попросил жить дальше и продолжать бороться. Бесспорно, я был зол на него, но уважал его последнее желание. Я ненавидел его, безумно ненавидел, но в тоже время и любил. Чувство любви было сильнее ненависти. Я просто не хотел придавать этому значения.       Помню, как пошел в душ, включил горячую воду и лег в ванную, поддаваясь рыданию. Все время, которое я сидел здесь, думал о тех произошедших недавно вещах. Что же было последней каплей, заставившей его покончить со всем?       Я до сих пор не нашел ответ. Могу только предположить, что последние пару месяцев выбили его из колеи. Бывшая девушка Фрэнка умерла, а так как она была его первой любовью, это сильно пошатнуло его состояние. Я был таким мудаком, когда завидовал, потому что он плакал из-за нее, хоть и не говорил ничего. Пытался его успокоить, целуя его макушку и повторяя, что все будет в порядке. Не думаю, что он смог бы когда-нибудь оправиться после ее смерти, поэтому я просто надеюсь, что он любил меня сильнее. Еще Фрэнк был вымотан нашими вечными ссорами и, кажется, это стало отправной точкой. Весь последний месяц его жизни мы только и делали что ругались, оба понимая – это просто так не забудется. Я ненавижу себя за то, что причинял ему боль, но по каким-то причинам просто не мог остановиться. Мне нравилось чувствовать власть над Фрэнком, осознавать, что он никуда от меня не денется, потому что он не хочет причинить боль мне. Я признаю, что взял над ним преимущество. Мною что-то движило, твердило о том, что я должен продолжать. И я просто не мог остановиться. До тех пор, пока парень не рявкнул на меня. Он огрызнулся и сказал, что больше не может терпеть. Я сделал все, чтобы не дать ему уйти, но это не сработало. Фрэнк сказал, что любит меня, но ему нужно время. Кроме того, что мне нужна помощь, после чего я снова начал на него орать и требовать уйти сейчас же. Ясное дело, что не хотел. Фрэнк знал это, но все равно ушел. Вернувшись спустя семь дней, он сделал вид, будто ничего не произошло. Всю неделю он не звонил и не писал. Было ощущение, что часть меня умерла. Я старался меньше защищать Фрэнка. Мне хотелось, чтобы у него была счастливая жизнь. Но в то же время, я хотел быть уверен, что являюсь единственным, к кому он захочет вернуться. Мы оба жили в вечном страхе потерять друг друга, поэтому делали все, дабы увериться, что этого никогда не произойдет. У нас были друзья, но с каждым месяцем мы виделись с ними все меньше и начинали проводить друг с другом больше времени вместе, а компании других людей считали душными.       Я слишком много думал о себе. Помню, как смотрел на Фрэнка в слезах и ничего не делал, потому что не хотел тревожить его. Я не обращал внимание на его новые шрамы, потому что не хотел знать, что заставило его снова нанести себе увечья. Я просто хочу вернуться назад и не дать себе быть настолько эгоистичным. Быть может, тогда Фрэнк был бы жив. Может, я не причинял бы себе боль, чтобы чувствовать хоть что-то. Я скучаю по его прикосновениям, по его поцелуям, по всему нему. Я оцепенел, после того, как он ушел. И сейчас являюсь не более, чем просто оболочкой. Оболочкой, готовой сломаться в любой момент.       Даже спустя год я думаю о том, как мог бы предотвратить смерть Фрэнка. Я мог больше слушать. Меньше ругаться с ним, ведь знал, что он просто ненавидел это. Но ничего из этого не делал, поэтому сейчас отплачиваю за свои грехи. Каждую ночь, перед тем как заснуть, я читаю письмо. Однако из-за того, что сейчас сплю плохо, мне приходится вливать в себя водку, чтобы я вырубился и смог нормально, блять, поспать.       Я недолго пробуду здесь. Если и не убью себя, то всю работу за меня сделают наркотики. Моя жизнь сейчас: рисование, которое я теперь ненавижу, курсы терапии и пичканье себя выпивкой и наркотой. Это не жизнь. Настоящий я умер вместе с Фрэнком. А сейчас просто призрак – тень, оставшаяся от прошлого меня.       Похороны были худшей частью. Время от времени, его семья бросала на меня взгляды. Я слышал “урод” и “психопат” тысячи раз. Знаю, они винят меня. Я тоже. Единственное, что для меня важно – Фрэнк не винит меня. Он знал о моей любви. Знал, что я сделал бы абсолютно все для него. Наши отношения значили для меня слишком много. Но я бы не смог его спасти, как и он меня. Мы просто два безнадежных дурака, которые искали свой путь. И мы потерялись. Пиздец как потерялись.       Если жизнь после смерти существует, Фрэнк, я надеюсь, ты читаешь это и знаешь, что без тебя запутался. Я скучаю по тебе, гребаный ты идиот. Мы же хотели создать группу, помнишь? Я бы пел, а ты играл бы на своей гитаре, с нами – мой брат. Я был так счастлив с тобой, а сейчас от меня остались лишь осколки. Ты не признал бы меня таким. Я уже не тот парень, в которого ты влюбился. Ты разрушил меня, Фрэнк, как и я тебя. Мы два поезда, столкнувшихся в пути. Но все равно скажу: если бы я мог позволить кому угодно разбить мне сердце, то рад, что оно разбито тобой, чертов идиот. Я люблю тебя. Мне жаль, что не смог спасти тебя. Жаль, что даже не смог спасти себя.       К черту этот дневник. Здесь уже достаточно слез на страницах. Я сказал, что не буду писать всякое депрессивное дерьмо, похоже, соврал. Может, я должен попробовать написать о веселом дерьме?       Ха. Если бы я мог.       Джерард.