three
23 сентября 2019 г. в 17:08
Я осторожно пригладила юбку и повертелась перед зеркалом. Форма средней школы, в которую меня собирались отправить, была… нормальной. Обычная школьная форма. Тёмный пиджак, серая юбка; под пиджак предполагалось надевать блузку, но уже из своих запасов. Только этим и будем друг от друга отличаться. Я придирчиво присмотрелась к себе ещё раз и сняла форму. Начало учебного года стремительно приближалось, я не менее стремительно пыталась впитать в себя всё, что мне могли дать в «государственной программе». В основном, конечно, это были не просто тренировки, но и методы.
Опытным путём было выяснено, что «Эффект бабочки» действительно прослеживает последствия заданных действий, а не самостоятельно создаёт результат. И заданные действия должны исходить именно от меня. Почему так, я примерно для себя объяснила: причуде, вроде как, нужна была «гарантия», что запрашиваемое «если» осуществимо. На вопрос «Что будет, если я подпрыгну и достану до потолка» не находилось ответа точно так же, как и на «Что будет, если Хори пнёт стул?». Но, полагала я, это не самое плохое ограничение, которое могло мне достаться.
Возвращаясь к методам? Они были простыми. Если ты хочешь просто проверить, что произойдёт — проверяй. Если ты хочешь достичь некоего результата, но не знаешь, как — иди от самого логичного в данной ситуации (того события, которое реально может потянуть за собой нужное) и, каждый раз пользуясь полученными выводами, сужай круг поиска нужного варианта. Активируя причуду, не думай ни о чём, кроме своих «если» — зачем терять время и представлять полную картину, если куда легче будет сосредоточиться на одной детали? Собственно, на деталях сосредотачиваться и учили. В то, насколько быстро я прикидываю в голове варианты, не вмешивались, единогласно решив, что с практикой скорость повысится; в том случае, если не повысится, то ни на что повлиять и так нельзя, скорость мышления, когда я активировала причуду, и без того зашкаливала.
В остальном, два года до выхода «в люди» прошли достаточно продуктивно. Приходилось изнывать от недостатка полноценного общения со сверстниками (и не теми, кому от десяти до двенадцати, а теми, кому ближе к двадцати), тут ничего не поделаешь, но интернет, где скорость ответов была не так критична, и общение с Кейко скрашивали моё время. Приятели из музыкальной школы не только не перешли в разряд друзей, но и отдалились, а в секцию по стрельбе из лука ходили подростки и взрослые, которым я была совершенно неинтересна. Стоит заметить, что стрелять из лука у меня получалось куда лучше, чем играть на скрипке — и я совершенно не понимала, с чем это было связано. У меня талант? Скрипка настолько сложный инструмент? Нет, она, определённо, не из лёгких, но всё же… Я не была ребёнком, шел не первый и даже не третий год моего обучения, а стать лучшей на потоке так и не получалось. Такое называется, в какой-то момент предположила я, антиталантом.
— Ты уже примерила форму? — постучав, заглянула в мою комнату мама, и на мой кивок улыбнулась и помотала головой. — Надень-ка ещё раз, хочу на тебя полюбоваться. Такая милая!
На самом деле, я уже начинала выходить из того детского и милого возраста, что было несколько обескураживающе. В прошлый раз пухлые щёчки исчезли несколько позже, а тут — миловидность уже сменялась чем-то другим. Я принципиально не заглядывала слишком далеко в будущее (не то чтобы я могла сделать это контролируемо, но, благодаря годам тренировок, определённые рамки всё же получалось ставить), а когда всё же получалось заглянуть, не слишком сосредотачивала внимание на себе, и гадала, повезёт или не повезёт с внешностью. Я видела фотографии своих родителей: у матери внешность была обычной, а вот отец был красавчиком. И цвет волос мне достался именно от мамы.
— А тебе идёт! — оценила Мика. — Не слишком ярко, так что с твоими волосами тоже смотрится хорошо.
Ещё одна проблема природно-яркого цвета волос: одежду приходилось подбирать достаточно осторожно. Слава причуде матери, цвета всегда можно было поправить. Но вечное изменение цвета отбирало у неё куда больше сил, чем те же изменения на несколько дней или неделю. Кстати, «выцветали» временные изменения очень интересно, плавно, медленно и почти незаметно.
Кубота очень одобрил мою идею заняться стрельбой из лука, заметив, впрочем, что мне нужно уметь отстоять себя и в ближнем бою. Лук ему понравился тем, что это дальнобойное оружие; оружие, воспользоваться которым можно ещё до того, как злодей приблизится или даже обнаружит меня. Да, с сожалением подчеркнул он, стрела легко убивает, а на самосуд в среде героев жесткое табу — но для того скорость просчета вариантов и быстра до невозможности, что я действительно могу увидеть, чем закончится мой выстрел. На данный момент система всё ещё несколько несовершенна, так как я банально не научилась достаточно часто попадать в цель, но с годами…
— Если станешь героем, то никогда не будешь работать одна, конечно, — говорил он. — С тобой обязательно будет напарник, имеющий атакующую или защитную причуду. Но даже так, ты должна уметь защитить себя и обезвредить врага сама.
Мы, конечно, уже обсуждали мою предполагаемую роль в геройском сообществе: находиться на поле боя, прикидывать, что будет, если я всё-таки окунусь в гущу боя, и сообщать как можно больше информации о противнике своим союзникам. Опционально: на самом деле вступать в бой. Скорее всего, обязательная и основная функция: патрулировать, пресекая возможные действия злодеев. Увы, законодательство не разрешало людям без геройской лицензии каким-либо образом помогать героям или даже заменять их, так что жить своей жизнью и время от времени позволять себя выдёргивать на какие-либо особо важные миссии было нельзя. Да и, признавала я, такой подход был бы глуповат: в таком случае я стала бы не просто лёгкой, а наилегчайшей целью. Нужны были тренировки.
Так что, тепло, но, в целом, без сожалений прощаясь с учителями из «государственной программы», я по итогу получила: лучшее понимание причуды и хорошие методы её применения и настоятельный совет хорошо учиться, чтобы меня взяли в одну из геройских школ. Я сомневалась, что меня не возьмут даже со средними оценками — я нужна им сильнее, чем они были нужны мне, не так ли? — но и не-учиться было бы скучно.
Как и ожидалось, никаких друзей в секции по стрельбе мне найти не удалось. Да и каким бы образом? Понятно говорить я так и не научилась, только и могла, что кивать или выразительно мычать на слова тренера или других участников, так что ко мне быстро потеряли интерес. Возможно, имей я доступ к своему альбому… но руки постоянно были заняты луком, так что времени на то, чтобы достать альбом и открыть страницу с нужным ответом (или даже дописать его самостоятельно!) у меня не было совершенно.
Именно поэтому, даже постоянно находясь в социуме, я одновременно могла назвать себя очень одиноким человеком. Кейко уехала в другой город, поступила в хороший университет, а родители не могли дать мне того общения, которого очень хотелось: дружеского и равного. Конечно, совсем общаться с сестрой я не перестала: она достаточно часто звонила мне, болтала, задавала вопросы и, щуря глаза, вглядывалась в мои жесты, ведь говорить иначе, чем с помощью видеозвонка, у нас бы не получилось. Но это было уже не то. К тому же, учеба на ветеринара (а Кейко решила пойти по стопам отца) оказалась достаточно сложной и отнимала много времени.
Линейка моего первого учебного года в японской школе прошла обычно. Все выстроились аккуратными рядами в школьном дворе, послушали воодушевляющие речи, похлопали директору и остальным говорившим и направились по своим кабинетам. Забавное дело: классы закреплялись за учениками, а не учителями, и именно последним приходилось ходить по школе. Я запомнила расположение кабинета, номер и покорно юркнула на одно из немногих оставшихся к моему приходу свободных мест. Как главный герой аниме, на ряду возле окна, правда, за второй партой, не за третьей. Места тоже ведь закрепляются за человеком, если я не ошибаюсь?.. Я попыталась вспомнить, что мне говорила по этому поводу Кейко, но заметила подходящую ближе фигуру и машинально улыбнулась. Направлялись не в мою сторону, а именно ко мне, это я хорошо умела определять и без вмешательства причуды.
— Ты ведь новенькая, так? Меня зовут Аюджиру Миюки!
Девочка была… интересной. Со светлыми волосами, грубоватыми чертами лица и рогами, имеющими чуть более розоватый, чем волосы, оттенок. Ногти на руках были, судя по виду, достаточно крепкие, а схожий с рогами цвет, я уверена, им придавал не лак, а генетика. Улыбалась достаточно дружелюбно. Я улыбнулась в ответ. Если я не могла или не хотела тренировать причуду, то тренировала способ её использования: подмечала детали, чтобы потом отталкиваться именно от них.
Ответить ей я, к сожалению, ничего не могла, так что потупилась и покачала головой, указывая себе на губы и скрещивая указательные пальцы обеих рук перед лицом. Лицо Миюки в ответ вытянулось. Я наблюдала, как быстро в чертах проглядывает сочувствие, и, не прекращая слегка виновато улыбаться, пожала плечами. Миюки тут же замахала руками, привлекая к нам внимание находящихся в классе:
— Нет-нет-нет, ты не должна извиняться, всё хорошо! Это как-то связано с твоей причудой? У тебя очень громкий голос? Или длинные зубы? Не стесняйся, у меня есть рога, так что я точно не стану тебя осуждать!
Интересно, подумала я, воспринимают ли люди этого мира хоть какие-то проблемы, не затрагивающие причуды? Потому что моя «болезнь» — это не только результат пробудившейся причуды, но и то, что преследовало Лейко ещё до моего вселения. Раздумывая, как бы получше ответить, я потянулась к своему альбому, который уже уложила на парту, когда в класс зашла учительница. Миюки тут же осеклась, заозиралась и шмыгнула за одну из последних парт. Я уселась на стуле ровнее и начала щёлкать варианты будущего. Мне нужно подготовиться к тому, как меня будут представлять классу — а что это произойдёт, я даже не сомневалась.
Если я сейчас облокочусь на спинку стула сильнее… если я чуть притопну ногой… если переверну альбом… почему парень, сидящий передо мной, такой высокий… если я открою вторую страницу альбома… то результат того, что произойдёт в классе, будет примерно одинаков, отличие заметно лишь в небольших деталях. Я тут же осторожно, стараясь не шуршать страницами (навык уже был выработан), открыла в альбоме то, что мне было нужно, прижала эти места пальцами и благовоспитанно застыла на стуле, каждый раз проверяя, не изменится ли что-то в уже представленном будущем. Нет, ничего. Может, построить из себя пай-девочку и начать буравить взглядом учительницу?.. Нет, не стоит. Тогда всё пойдёт по совсем другому сценарию.
Сначала разговор пошел о новой школе, о правилах, о том, чем средняя школа отличается от младшей. Я слушала без особого интереса. Всё было достаточно обычно, правила не отличались шокирующей строгостью. Я мысленно прикидывала, сколько ещё осталось до того, как меня вызовут на всеобщее обозрение. С помощью причуды я уже, конечно, установила примерные временные рамки, но точность всё ещё была не слишком хорошей, особенно, когда счет шел на минуты.
— Также советую поприветствовать новую ученицу в вашем классе! Сугавара Лейко, пожалуйста, выйди сюда, — с доброй-доброй улыбкой попросила меня учительница. Я ответила ей такой же доброй-доброй улыбкой и послушно подошла к ней, благовоспитанно держа альбом за спиной. — Прошу, не будьте к ней слишком строги и по возможности помогайте! Сугавара-чан имеет проблемы с письменной и устной речью, хотя понимает вас хорошо.
После такого исчерпывающего представления мне ничего не оставалось, кроме как вытащить из-за спины альбом с аккуратной (я так старалась!) надписью «Пожалуйста, позаботьтесь обо мне». Фраза на все случаи жизни. Я сосредоточенно перевернула листы к следующей «закладке» из пальца, осчастливив одноклассников ещё одной универсальной фразой: «Я не могу нормально говорить и писать». Перелистнула опять: «Если хотите у меня о чём-то спросить, пожалуйста, задавайте вопрос так, чтобы я могла ответить «да» или «нет»». На этом моё представление было закончено, и я скользнула обратно на своё место.
К чести находящихся в классе людей стоит сказать, что подавляющее большинство восприняло полученную информацию с сочувствием или интересом. Несколько девочек насмешливо скривились, несколько парней, казалось, вообще на меня и не посмотрели — но с этим можно жить. Я с благодарным кивком приняла от учительницы наше расписание, листочек с которым она протянула каждому, и без интереса положила на парту. Всё равно не всё пойму с первого раза, так чего сейчас, у всех на глазах, залипать в несколько столбцов иероглифов?
На начало уроков, то есть следующего дня, о классе у меня не сложилось никакого впечатления. Я разве что отметила, что людей с ярко выделяющимися причудами было не так много (около четырёх человек на весь класс, включая девочку с рогами). Ещё я примерно запомнила лица своих одноклассников, но не была уверена, что вспомню всех. Да и нужно ли мне это? По мере обучения они будут постоянно крутиться поблизости, их имена — звучать рядом, а кто-то даже сам подойдёт и представится.
Так и случилось. Дети, когда в их знакомом мирке появлялся кто-то новый, были до жути предсказуемы. На большой, обеденной перемене ко мне подошла, по крайней мере, половина класса. Миюки, девочка-с-рогами, взяла надо мной негласное «шефство» — как только дети столпились у моей парты, она тут же всех растолкала, подошла поближе и зорко следила, чтобы мне не задавали вопросов, на которые я не смогла бы ответить. Ребята как раз находились в процессе угадывания, на каком же инструменте я умею играть (странно, что скрипку не вспомнили одной из первых, а вот шуточных вариантов предложили море), когда Миюки решила, что мне стоит узнать имена и всех остальных учеников в классе.
— Всё, всё, кыш! — словно надоедливых домашних животных, отогнала она своих одноклассников и облокотилась на мою парту. — Смотри, Сугавара-чан, сейчас в классе находятся не все, но я буду указывать на парту и говорить тебе имя сидящего там человека, хорошо? Если нужно будет повторить, дёрни меня за рукав.
Способ, сказать по правде, был достаточно жизнеспособным. У меня была хорошая память и хорошее воображение, так что я как бы «закрепляла» имя за определённой партой, потом пообещав себе соотнести его и с лицом сидящего там человека. Миюки не помогала тем, что считала нужным давать какие-то пояснения то о внешности, то о характере каждого человека, но я её не прерывала, печально размышляя о том, что поесть мне, похоже, так и не удастся. Когда девочка дошла до парты, стоящей перед моим местом, она замешкалась.
— А это… Шинсо. Хитоши Шинсо, — растерянно сказала она. — Он, ну, мрачный тип.
Я мысленно соотнесла понятие «мрачный тип» с достаточно высоким уже в первом классе средней школы ростом, фиолетовыми волосами, бледной кожей и хорошими такими, «студенческими» синяками под глазами. Я с похожими ходила в те дни, когда использовала причуду слишком часто, но они быстро проходили. А у него-то что?
— Ещё он злодей! — заговорщицким шепотом поведала мне Миюки. Я моргнула. Простите?.. — Ты знаешь, какая у него причуда? Он промывает другим людям мозги! Сугавара-чан, если ты заговоришь с ним, то он сможет заставить тебя делать всё, что угодно! Родители сказали мне держаться от него подальше. Ты, конечно, не говоришь, — она замялась, — но, как я поняла, можешь?
Я кивнула. Да, верно. Если не вдаваться в детали.
— Так вот! — приободрилась Миюки. — Если захочешь что-то сказать, то точно не ему!
Когда перемена закончилась, я с печалью подытожила, что сидеть мне ещё целый урок голодной. Обступили, ироды, в несколько волн: одни отходили поесть, другие присоединялись к развлекательной игре «пообщайся с новенькой», потом роли менялись. А меня-то кто заменит? Я, тихонечко сидя на уроке литературы, так же тихонечко грустила о своей тяжелой жизни. Счастья не добавляло и то, что для литературы мне надо будет очень, очень стараться: сначала читать все эти книжки (впрочем, идея аудиокниг давно не была для меня новой, главное — подобрать приятный голос), потом ещё писать сочинения. И то, и то — жуть. Уже было обговорено, что сроки сдачи письменных работ для меня будут расширены, но делать их всё равно нужно.
Сосед спереди — Хитоши Шинсо — был достаточно высоким, чтобы скрывать своей спиной меня, и уже за это я была ему заранее признательна. Ну что за странные порядки в этой школе! Оставить такой шкаф на первой парте… Более чем уверена, что у нас его пересадили бы если не сами учителя, то возмущенные из-за закрытого обзора на доску одноклассники в добровольно-принудительном порядке. Почему не возмущена я? А какая разница, что там на доске написано, слышу я всё равно лучше, чем читаю.
И вообще, бедный ребёнок! Все уроки сидел тихо, записывал, на переменах тоже не буянил, лицо совсем не злое — скорее, выражающее полнейшую усталость от происходящего. Ещё один Изуку Мидория, что ли? Помнится, зелёненького в его средней школе травили, а раз тут существует традиция всем скопом из младшей в среднюю переходить, то травили и в младшей. Я положила подбородок на ладони, поставив локти на парту. Может, сделать доброе дело, очистить карму? Подружиться с пацаном, я имею в виду. Причуда ведь, если Миюки ничего не перепутала, ого-го какая, я с таким хочу дружить. Даже если он не станет героем, то просто приятно иметь знакомого, который, словно Наруто, может из врага сделать друга, только намного быстрее и эффективнее. А то, что парня не любят, а значит, по законам общества, и друзей его любить не будут, мне было не особо важно. Я сдержала небольшую улыбку. Сколько времени единственной моей подругой была сестра, неужели изоляция сможет меня напугать?
Это всё при условии, конечно, что Хитоши действительно просто несправедливо обидели. Я стекла чуть ниже на стуле и уставилась в его фиолетовые волосы. Хм. Смотрим на перспективу, так? Значит, как можно дальше: хоть пару месяцев, хоть пару лет. Что будет, если я сейчас подброшу ему записочку… что будет, если я попробую с ним заговорить?.. Ах, не получится… Да не страшно, что дальше-то будет? Я пролистала, один за другим, с сотню итогов, которые предоставила мне причуда. Только один из них дал мне информацию о нашем общем будущем — впрочем, информации этой хватило сполна.
Мы оба сидим в гостиной моего дома. Правда, я не сразу её узнала: некоторые цвета, расположение мебели немного поменялось — впрочем, типичная процедура, учитывая, что в доме живёт скучающий дизайнер. Я жестами что-то надиктовываю Хитоши, а он записывает, и из-за ограниченности по времени отрывка будущего разобрать удаётся только: «…и из-за этого лирический герой произведения…».
Я кинула взгляд на часы. До конца урока — пятнадцать минут. Итак, получается, если я подружусь с ним, то всё будет достаточно хорошо. По крайней мере, изменится немногое: некоторые события (точнее, похожие места, где эти события происходили) я уже видела, в тот период, когда ещё пыталась заглянуть подальше в своё будущее. Получалось далеко не всегда: контролировать временной промежуток «заглядывания» я могла, пока что, от десяти минут до месяца. То, что меньше десяти минут, требовало куда большей сосредоточенности — хотя результат всегда получался куда более точный, чаще выпадало именно то, что мне нужно было, а не, к примеру, смерть кролика в Австралии. Если же говорить о том, что происходило, если я пыталась посмотреть результат действия, уходящий дальше месяца, то начинался рандом. Меня могло занести вперёд как на месяц и один день, так и на пару лет, а уж о точности (то есть, выпадения именно той темы, которая меня в данный момент интересовала) и говорить не приходилось.
Как только прозвенел звонок, я подхватила свою сумку и метнулась к чужой парте, за пару секунд оказываясь прямо напротив опешившего от такой прыти парня. Я смогла получше его разглядеть, быстро выхватывая детали: стандартная, как и у всех мальчишек, школьная форма, но сидит аккуратно, не как на некоторых; большие глаза, тёмная — фиолетовая — радужка, а ресницы светлые, почти и не видно; достаточно грубые черты лица. В целом, понятно, почему его могли невзлюбить. Дело тут даже не совсем в причуде, а во впечатлении? Даже когда он удивлён, он, как правильно тогда выразилась Миюки, мрачноват. С другой стороны, откуда я знаю, может, мрачноватым его сделала как раз-таки изоляция.
Кейко давно уже начала говорить, что у меня лицо постоянно «застывшее» в вежливо-отстранённом выражении, и, когда я не улыбаюсь или не расстраиваюсь, почти не двигается. Я как-то проследила за собой — сестра оказалась права. Зато мои руки, являющиеся единственным средством коммуникации, выполняли функцию лица и голоса одновременно. Все эмоции легко было прочитать по ним, и я не особо даже хотела это менять. Зачем? Я не против, если те, кто знают, куда смотреть, будут читать меня лучше, чем другие.
— Что? — коротко спросил Хитоши.
Я зачем-то кивнула, подняла альбом на уровень груди и показала ему с таким трудом выведенные за пятнадцать минут слова: «Я в любом случае тебе не отвечу, так что давай дружить». Глупо? Ага. Просто? Безумно. Но почему бы не начать сразу, спросила я себя, пока, сидя за его спиной, перебирала варианты. Это не принесёт ничего плохого, и желаемый результат — общение! — будет достигнут быстрее.
— Тебе незачем шутить, — протянул он. Я ещё раз кивнула. На самом деле, он мыслит неправильно: я новенькая, мне вполне могли устроить проверку по типу «Пни того, кого пинают все». Но я давно уже отвыкла даже пытаться объяснять свои мысли тем, кто не понимает жестового языка. — Почему бы и нет. Только что ты собираешься…
— Сугавара-чан, пошли, не надо с ним говорить! — от двери позвала меня Миюки. — Ты где живёшь? Покажешь мне, в какую сторону идти, возможно, нам в одну!
Миюки была общительной девочкой. Я не умела определять характер людей за один диалог, — никогда не умела, а тут ещё накладывалась долгая почти-изоляция, — но выглядела она доброй. И достаточно легкомысленной. Может быть, отходчивой? Может быть, если я не пойду с ней сейчас, мы ещё сможем подружиться? Я проверила, перебирая различные «если». Удивительно, но нет. Казалось бы, чем я её так сильно обижу, если останусь здесь. Смогу ли я подружиться с Хитоши, если уйду? Я опять использовала причуду. Удивительно, но нет.
На самом деле, конечно, возможности наверняка были: я же не могла использовать все возможные «если» стоя тут. Пройдёт секунда, минута, и условия уже изменятся, я смогу попробовать снова. Но, опять же, вероятность не найти нужную возможность есть всегда. Одним из советов, который мне дали, пока я обучалась контролю причуды, было «Никогда не жалей — лучше ищи, как это исправить». В конце концов, это я сейчас не вижу возможности — может, я увижу её чуть позже. Может, не увижу никогда — но в этом случае тоже не стоит жалеть, потому что моя способность далеко не про прошлое, а про будущее. Так что, не желая метаться туда-сюда, я повернулась к Миюки с извиняющейся улыбкой и покачала головой. Кажется, такой ответ её задел. Не помогало и то, что из класса вышли уже не все ученики, то есть, свидетелей в прямом смысле немой сцены было достаточно.
— Почему это «нет», я же тебе помогала! — возмутилась она. — Или у тебя тоже страшная злодейская причуда, и ты именно поэтому не говоришь? А? Если так, то и не говори дальше!
Мне только и оставалось, что пожать плечами. А что ей отвечать? Альбом не содержал фразы, которая помогла бы именно в этой ситуации (ведь, с утра просматривая будущее на день, причуда ещё не учитывала факт того, что, опять проверив будущее, я полезу к Хитоши — а значит, и не учитывала этого диалога). Жестовой язык? Если бы хоть кто-то его знал! Писать — долго, говорить — смешно. Так и не дождавшись ответа, Миюки покраснела, взяла под локоть рядом стоящую девочку и пулей вылетела за дверь. Я вздохнула. Рядом мне вторил Хитоши.
— Нехорошо получилось, теперь она будет тебя игнорировать, — пояснил он мне. — Но можешь ещё догнать её. Это только кажется, что Аюджиру убежала: на самом деле, она сейчас идёт очень медленно.
Опять пожав плечами, я кивком указала на его лежащие на парте вещи: в отличие ото всех, Хитоши ещё совсем не собрался домой. Он кивнул в ответ. Интересно. Раз его причуда заставляет людей подчиняться ему посредством разговора, и причуду эту не любят, логично, что Хитоши не будет большим болтуном. Я бы на его месте тоже говорила как можно реже: тогда, глядишь, и всякие задиры отстанут, и у остальных поводов придраться будет меньше. С другой стороны, надо, наоборот, научиться правильно болтать: так, чтобы всегда получать ответ. Например, выстроить раздражающую манеру речи.
Для вынужденного молчать человека такой же молчаливый собеседник, возможно, не самый лучший вариант, но очень уж мне запал в душу увиденный с помощью «Эффекта бабочки» эпизод. Мне очень импонировала мысль, что кто-то, кроме моей семьи, выучит жестовой язык ради меня. Не факт, что Миюки не сделала бы этого — в конце концов, я не так внимательно вглядывалась в наши с ней варианты будущего. Но с Хитоши я была уверена, что существует вероятность такого исхода, так что собиралась за неё держаться. Судя по тому, какой именно себя и его я видела, события не могли происходить позже второго-третьего года средней школы. Сомневаюсь, что кто-либо смог бы выучить жестовой язык с нуля менее, чем за год, не испытывая в этом большой нужды — значит, он должен начать в этом или следующем году.
— Итак, первый пункт нашего «давай будем друзьями» — это?.. — с лёгкой насмешкой спросил Хитоши.
Я на мгновение растерялась, но тут же махнула рукой в понятном всем жесте «иди за мной». Итак, что я могу сегодня с ним сделать? Особенно учитывая, что у меня ничего не готово к встрече: в альбоме только самые распространённые фразы, вряд ли сослужащие хорошую помощь, если я попытаюсь завести разговор. А разговор — обязательная часть любого времяпровождения, не так ли? Даже самый плохонький. Особенно он нужен, если мы выберем просто пройтись по улицам. Уже стоя у школьных ворот, я остановилась, прекрасно слыша, что Хитоши всё ещё идёт за мной, и начала листать свой альбом. Наконец, нужная страница была найдена.
«Я расскажу тебе позже, мне надо подготовиться». Тоже очень нужная фраза: неопределённое «позже» соседствует с таким же неопределённым «подготовиться». Уточнять детали уже можно угадайкой, на пальцах или же кардинальным способом: собственно, покидать собеседника и начинать готовиться. Хитоши прищурился и скривил губы. Удивительно, как такое выражение лица может идти человеку — но оно ему шло. Очень уж сочеталось с синяками под глазами.
— И сколько займёт это «позже»? До завтра?
Несмотря на то, что тон явно не предполагал ответа, я, чуть подумав, кивнула. Мне повезло: он сам подкинул наиболее правильный вариант, более того, именно в той форме, на которую я могла адекватно и понятно среагировать. Хитоши нисколько не удивился моему ответу, только пожал плечами и спросил, в какую же сторону мне идти. Я, невольно вспомнив, что это же предлагала Миюки, указала направление. Больше ничего не спрашивая, он неторопливо пошел именно туда, куда я показала. Я тут же пристроилась рядом, смутно раздраженная: у меня никак не получалось найти тот ритм шага, чтобы идти с ним наравне. На одном из поворотов мы расстались, и я, прикинув расстояние, посчитала, что это примерно половина пути до моего дома.
Вечером, к своему разочарованию, я не смогла просмотреть достаточное количество вариантов: стоило мне начать заполнять десятую страницу черновика (фразы пока были написаны с ошибками, но я собиралась переписать их правильно, пусть и не с первой попытки, попросив Мику проверять), как в голову толкнулась лёгкая боль. Я тут же перестала использовать причуду и едва слышно вздохнула. Лимит. Если продолжу, то уснуть не получится, а Хитоши, кажется мне, не из тех людей, что воспримет похожие синяки под глазами как один из способов подружиться. И так понятно, что согласился он из интереса и, может быть, скуки — сделай я что не так, общение мигом закончится. Или же, наоборот, он, как и я, оголодал по дружескому общению, и теперь с удовольствием схватится за любую подходящую запросам соломинку — и, судя по всему, мы оба запросам друг друга соответствуем.
Большую часть фраз, к сожалению, пришлось просто брать из головы. Но я не зря постоянно пользуюсь своей причудой в том числе и для рассмотрения таких тонких деталей, как диалоги — предугадывать, что мне может понадобиться, самостоятельно оказалось задачей сложной, но не невыполнимой. Только и нужно было, что подключить воображение и не отбрасывать даже самые идиотские варианты, ведь, как показывает практика, случаются и они. И в процессе «случения» могут даже не казаться идиотскими.
В классе меня встретили точно так же, как и вчера: любопытно. В конце концов, познакомились со мной ещё не все. А вот Хитоши, как и в прошлый раз, почти полностью проигнорировал, хотя прогресс был налицо: вместо молчания мне досталось почти неразличимое «Привет». Я тут же среагировала, открыв альбом на странице с аналогичным словом, и подсунула его под нос Хитоши, так как он уже сел на своё место, спиной ко мне, и просто показать было бы затруднительным.
Правда, возвращать альбом он не захотел, вместо этого вцепившись в него — я отметила для себя, что у него длинные, паучьи пальцы — и потянув на себя. Я покорно отпустила своё средство социализации в чужие руки, тут же чуть прищуриваясь. Альбом у меня был такой, что листы из него можно было вынимать и вставлять обратно по желанию, соответственно, порядок написанных фраз я определяла сама. То, какую страницу откроет Хитоши после той, что со словом «Привет», определял случай. Случаи умела определять моя причуда. Именно поэтому лист где-то посередине, который открыл Хитоши, гласил «Кстати, с помощью причуды я могу узнавать последствия своих действий. Расскажешь мне подробнее о своей?». Неудивительно, что альбом вернулся ко мне после небольшой паузы, ушедшей на осознание.
Возможно, Хитоши подумал, что я знала, что он вернёт его обратно — но на деле цепочки событий всё ещё были мне недоступны. Возможно, когда-нибудь я смогу просматривать целые фильмы из последствий какого-то «если», но на сегодняшний день моим максимумом были полторы минуты, что, конечно же, не обнадёживало.
— Поговорим на большой перемене, — сказал он.
На большой перемене — так на большой, мирно рассудила я и засела слушать. Долго слушать не пришлось, так как учитель математики, не ведая жалости, на первом же уроке в году решил вызывать учеников к доске, чтобы проверять знания. А ведь к доске — это даже не обычная самостоятельная, совершенно спокойно раздумывала я, нисколько не беспокоясь, это перед всем классом. Да, ребята достаточно давно знакомы друг с другом, но всё равно будет более чем неприятно ошибиться. Математика — тот предмет, в котором я плавала, как рыба в воде. Никаких букв, никаких иероглифов, исключительно цифры, которые не путались ни в голове, ни на письме.
Когда я быстро и правильно записала и решила указанный учителем пример, тот начал было выпрашивать, куда делись мои «проблемы», о которых ему сообщали, но я сбегала за альбомом и показала ему одну из страниц. Заполнена она была не моими каракулями (а моя каллиграфия, даже когда иероглифы выходили верно, страдала нещадно), а ровным почерком Мики. Моя универсальная «справка» — краткое, понятное, удобное объяснение того, что я делать могу, и того, что я делать не могу. Вопрос сразу же признали решенным.
Остальные уроки я просидела спокойно, слушая и иногда даже пытаясь что-то записывать, но больше для того, чтобы хоть чем-то себя занять и создать видимость работы. Материал средней школы казался не только знакомым, но ещё и скучным. Жаловаться, впрочем, я не собиралась: я ведь изначально пошла сюда не для учебы, а для социализации. Учеба — лишь способ, единственный минус которого — времязатратность. Но не то чтобы из-за школы я переставала что-то успевать. Просто расписание стало ощутимо плотнее.
Правда, пришлось признать мне с внутренним смешком, моя социализация пошла совсем не по плану: вместо того, чтобы заводить как можно больше друзей и знакомых, я пошла по наиболее лёгкому пути и решила уцепиться за одного человека. Но, может, это не самый плохой вариант? От чего-то иного я отвыкла. Кто знает, как быстро мне стало бы некомфортно или просто слишком скучно из-за невозможности поспеть за чужими словами?
На большой перемене, как и обещалось, Хитоши молчаливо повёл меня подальше от класса. Не на крышу (признаться, я была несколько разочарована отсутствием этого клише, мы ведь уже сидим на ряду у окна!), а на улицу. Школа, в которой мы учились, была достаточно большой, и территория использовалась учениками как место, где можно пообедать или пообщаться. Тут и там на пригодных для того местах расположились подростки от двенадцати до четырнадцати лет. Я потеребила Хитоши за рукав и, когда он обернулся, помотала перед его глазами коробочкой с бенто. Он растерянно уставился на собственные руки. Я еле слышно вздохнула. Не взял свою. Ну, всё с ним ясно. Буду делиться, всё равно Мика, волнуясь за меня, клала еды намного больше нужного. На что она надеялась, было за пределами моего понимания. Что еда придаст мне дополнительных сил? Что я поделюсь с новыми друзьями?
— Ты знала, что я забуду своё бенто?
Я отрицательно покачала головой и, полистав страницы, открыла альбом на самой заполненной. Если обычно я старалась делать иероглифы как можно более большими, чтобы и на страницу всё вместилось, и собеседнику не пришлось слишком пристально вглядываться (а множество попыток писать правильно развили навык «разместить текст так, чтобы всё влезло» до максимума), то именно эта страница отличалась. Это было описание моей причуды. Была ли я уверена, что Хитоши можно его показать, и это сослужит мне хорошую службу? Да, он оценит доверие. Была ли я уверена на все сто процентов? Нет, конечно, нет. И моя причуда, бывало, ошибалась — но учитывая, сколько лет я тренировалась, я всё больше была склонна считать, что причина этого влияние на реальность чужих причуд, а не осечки моей.
Да, его собственная причуда была несколько пугающей, если всё так, как сказала Миюки, но я не планировала болтать вообще с кем-либо — а значит, я была в безопасности. А говоря о каких-либо злодейских планах… Только дети могут считать, что такие же, как они, дети могут стать злодеями — по крайней мере, именно в том значении, в котором это слово употребляется тут.
— На самом деле, у тебя тут несколько ошибок, — внезапно заметил он. — Да и в остальных фразах точно были… Это те самые проблемы, из-за которых у тебя сложности?
Мои руки дёрнулись, но застыли в воздухе. Я хотела было что-то ответить, но споткнулась — так и не придумала, что именно говорить, и осознала, что он не поймёт. Заявление было каким-то слишком… неожиданным и бесцеремонным. Казалось бы, я сама всегда свысока смотрела на японскую вежливость, мысленно величая всех не по фамилиям, а по именам, но растерялась, когда те же самые нормы вежливости нарушили при мне. В конце концов, я просто кивнула, а потом постучала пальцем по губам.
— Речь тоже, да? Но писать учатся позже, чем говорить, это сложнее, — заметил он. — Получается, со словами у тебя должно быть лучше?
Я отрицательно покачала головой. Его логика была интересной, но, всё же, не подходила моему случаю, потому что тот был связан с причудой. Как показывает практика, всё то, что связано с причудами, в большинстве случаев алогично. И как бы я не жаловалась иногда, что у всех на умах одни лишь причуды, они достаточно часто являлись объяснением многих странностей. В конце концов, это была почти магия: я искренне сомневалась, что такие мутации, которые мне уже приходилось видеть, научно объяснимы.
Долгим разговор не получился, мы вскоре поспешили обратно в класс, но начало было положено. Я уже прикидывала, какую бы страницу открыть завтра, точнее, что бы спросить завтра. А может, не надо дожидаться завтрашнего дня и вытащить Хитоши погулять сегодня? Родителей я предупрежу, еженедельный разговор с Кейко у меня завтра, так что… Но Хитоши, когда я предложила ему прогуляться (соответствующая страница, конечно же, у меня имелась), наградил меня скептичным взглядом и отказался.
На следующий же день он подробно рассказал о своей причуде. Как только Хитоши завёл об этом разговор, я спрятала улыбку. Не любит оставаться в долгу? Хотелось бы сказать «И как люди могут думать о нём плохо», но я отлично представляла, как.
— Я никогда не пытался анализировать свою причуду так подробно, как ты. У тебя она полезная. У меня… достаточно проблемная, — задумчиво начал он. Я вскинула брови и щелкнула пальцами, привлекая его внимание, после чего изобразила в воздухе, как пишу, а потом указала себе на рот. — Подожди… что?
Несколько минут ушло на то, чтобы пояснить ему, что мои «проблемы» — от причуды. Технически, это даже не было ложью — не будь у меня, именно у меня, причуды, я бы могла свободно говорить и писать. Но, так же технически, там, где у меня нет причуды, я нахожусь не в том положении, чтобы хоть как-то использовать эти качества… Так что, посчитала я, это была полуправда, а полуправда — не ложь, так что всё честно.
— Значит, обе наши причуды — те ещё проблемы, — усмехнулся он. — Но у твоей есть плюсы, а Контроль разума только и делает, что заставляет людей меня опасаться. Не самое приятное ощущение. Тебе всё равно, но ты просто совсем не говоришь, даже случайных звуков не издаёшь, только руками дёргаешь. Уверен, не будь так, тебе тоже не хотелось бы со мной общаться.
Возможно, он рассчитывал, что я отрицательно помотаю головой, но я пожала плечами. Как знать. Может, я решила бы, что игра стоит свеч. Может — что мне слишком страшно попадать под действие причуды, которая захватит надо мной контроль. Даже при условии, что контроль временный. Даже при условии, что позже человек с такой причудой станет моим другом. В любом случае, раз уж я решила, что стоит быть честной, нужно оставаться такой до конца.
Можно было бы проверить, какая меня ждёт реакция, с помощью причуды, но я уже давно пообещала себе: как можно меньше вмешивать её в отношения с людьми. Выискивать фразы, которые нужно написать в альбоме? Легко. Но не предугадывать реакции на ответы. Соблазн был велик, но я смутно понимала, что это явно не очень хорошо отразится на моём восприятии самого принципа отношений с людьми.
— Честно, — неожиданно положительно оценил он. — Если расписывать свою причуду так же, как это сделала ты… Она, как ты уже знаешь, позволяет контролировать людей. Достаточно обратиться ко мне, и не важно, как — хоть по имени, хоть «Эй, ты!», можно даже «Хэй!». Главное, чтобы посыл был направлен на меня. Одновременно я могу захватывать только одного человека. Держать контроль?.. Когда пробовал в последний раз, было двое. Но выполнять они могут только простейшие приказы. Такие, для выполнения которых не надо думать. Использовать причуды не могут, — он ненадолго задумался. — Я сказал всё, не так ли?
В моей голове сразу возникли вопросы, и я беспомощно поёрзала на месте, не имея возможности их задать. Если обращающийся не видит Хитоши, будет ли считаться, что обращались к нему? А если перепутает его с кем-то? Как давно был «последний раз», и насколько сильно Хитоши продвинулся к данному моменту? Приказы надо отдавать мысленно или вслух? Как долго держится контроль? Как далеко подчинённые могут отходить, чтобы контроль не спал? Можно ли выбраться из-под действия причуды? А так же, действует ли она на животных, или подчиняет только людей?
Конечно, я задала все вопросы, просто несколько позже и в письменном виде. Конечно, Хитоши на некоторые из них ответил — без видимого удовольствия, но со слабым интересом. Казалось, он никогда и не думал так ответственно подходить к своей причуде. Одновременно с его ответами меня неожиданно ударило осознание: он не может тренировать свою причуду так же, как я. У него не было не только советчиков, готовых работать индивидуально, но даже возможности совершенствоваться — даже осознавая возможную полезность такого разбора причуды, он сразу понимал, что у него нет возможности её улучшать.
Причуда действовала только на людей, и для её развития, понятное дело, нужны были люди. Толп добровольцев, ожидаемо, не находилось, а если Хитоши и брал кого-то под действие «Контроля разума» — случайно или намеренно — то этот кто-то не спешил делиться впечатлениями. Именно поэтому и знания о собственной причуде у него были размытыми.
Если человек не видит Хитоши, но обращается к нему (даже не зная, кто он такой), то причуда подействует. Если думает, что обращается к другому, но на самом деле к нему — тоже подействует. Приказы можно отдавать мысленно, но это требует больших усилий, тогда как приказы, отданные вслух, просто исполняются. Время и расстояния до прекращения действия «Контроля разума» ему не были известны. Последний раз, когда он использовал на ком-то причуду, был пару месяцев назад, именно тогда он захватил двоих. Это было тяжело, но выполнимо. Лимит был смутен, потому что Хитоши ни разу не контролировал кого-то так долго, чтобы выбиться из сил, но явно существовал, потому что затрата сил на применение и усталость после завершения действия имелись.
— Я ещё не видел никого, кто смог бы сопротивляться Контролю разума самостоятельно, — как-то объяснил он мне. — Я… честно говоря, несколько раз специально попробовал на взрослых. Подумал, что, если дело в воле, то она у них больше, чем у детей, верно? Но они тоже подчинились.
Единственный способ вырваться из-под действия способности, за исключением желания самого владельца причуды прекратить, — почувствовать боль. Причём ни об интенсивности болевого ощущения, ни о возможном наличии других способов Хитоши не знал. Я испытывала… растерянность, пожалуй. Моя причуда была замкнута на меня же, я могла совершенствовать и изучать её постоянно. Это было одним из моих главных занятий на протяжении нескольких лет. Не иметь возможности исследовать собственную же способность — это, должно быть, ужасно разочаровывающе. Так и развиваться не получится, ведь постоянно нужна «жертва», а потенциал высок.
Спустя полтора месяца нашего знакомства я, наконец, решилась. Хитоши давно привык к моим ошибкам, так что я не относила листы с предназначенными ему фразами на проверку Мике, а старалась писать правильно своими силами. В этот раз проверка была бы излишней: мама точно не одобрила бы того, что я собиралась сделать. Я решила: чтобы точно не словить погрешности, проверю будущее прямо перед тем, как задам ему вопрос. Хитоши мне нравился: он был достаточно спокойным и умным парнем, чтобы не чувствовать себя рядом с ним слишком уж взрослой, но и никогда не выставлял это напоказ, что тоже импонировало. А что может быть лучше, чем привязать понравившегося человека ещё ближе, хотя бы и с помощью благодарности?
Несколько «если» показало, что через несколько дней наши отношения останутся такими же тёплыми, так что я, больше не раздумывая, показала Хитоши кривенькое, зато душевное «Я подумала, что тебе тоже стоит тренировать причуду. Ты можешь делать это на мне».
Тем удивительнее было то, что первым же словом, которое произнёс Хитоши, было «Нет». Я заморгала. Залистала альбом к началу, к самым распространённым фразам, и ткнула в «Почему?».
— Понимаешь, идея достаточно заманчива, — признался он. — И я, вроде как, не против, но у меня есть несколько причин. Первое: мы друзья. Я не верю, что ты убежишь от меня далеко-далеко, как только я возьму тебя под контроль, но шанс, как ты говоришь, всегда существует, верно? Второе: ты всё ещё одна. Я смогу развиваться, верно, но половинчато, только качественно, а не количественно. И ситуация вряд ли изменится.
И если с первым аргументом я была хоть как-то согласна, то второй для меня выглядел сущим бредом. Не он ли только что тыкал меня носом в мои же фразы о шансах? К тому же, что плохого в том, чтобы развиваться только качественно? Это всё ещё развитие, которое может помочь попасть в геройскую академию, где и качественно, и количественно, и ещё что-то третье найдут. А Хитоши хочет стать героем — мы ещё не говорили об этом всерьёз, потому что я никак не могла понять, как сообщить о своём «точно стану героиней» положении, но это было заметно. Я наградила его долгим взглядом, потом потерянно опустила глаза на свой альбом.
Давно я не испытывала этого душащего желания что-то сказать вместе с, собственно, невозможностью это сделать. Родные уже наравне со мной владели жестовым языком (хотя, конечно, нам то и дело внезапно приходилось доучивать слово-два, но это не было проблемой и случалось всё реже), а разговоры с остальными людьми я уже привыкла не воспринимать слишком близко к сердцу. И вот незадача, моё искреннее желание помочь наткнулась на глупое, плохо обоснованное упрямство! Я взяла было в руки ручку, но тут же положила её обратно — нет, если я начну по сто раз писать-переписывать несколько предложений, пытаясь добиться читабельного результата, Хитоши это не поможет.
— Ты даже не учла, что я могу отказаться, — констатировал он факт. Я мрачно кивнула. — Забавно. Сначала я думал, что с такой причудой ты просчитываешь каждое действие, а потом понял, что ты просто сошла бы с ума от такого. А общение с людьми ты даже не пытаешься контролировать, верно?
Я опять кивнула. И чего он так упрямится, тут ведь мне решать, я же свои мозги предоставляю, подумала я. Потом подумала ещё, взяла альбом и пошла к родителям: мне нужно было написать много и максимально читабельно, чтобы было убедительнее. Принимать отказ Хитоши не хотелось, а без чужой помощи шанс убедить его стремился к нулю: поподробнее рассмотрев варианты, я так и не увидела ни одного, где самостоятельно смогла бы склонить ситуацию в свою сторону. И это было так странно! Неужели он настолько упрям?
Сначала, правда, нужно было убедить самих родителей: как я уже понимала, они будут категорически против моей затеи, но, хотя бы, не против общения с самим Хитоши. Томоки как-то встречал его, и впечатления остались достаточно хорошие: несмотря на усталый и мрачноватый внешний вид, Хитоши умел быть вежливым.
У синяков под глазами, кстати, тоже была своя причина. И, как бы это ни было шокирующе, крылась она далеко не в причуде, а в банальной бессоннице. Судя по мимолётной оговорке Хитоши, его родители также страдали от неё. Я тогда искренне посочувствовала и оставила тему. Ведь что я могла сделать? Запретить ему спать меньше пяти часов в день? К сожалению, бессонница работает не так, да и промывать мозги из нас двоих умела далеко не я.
«Он хочет стать героем!» — пыталась доказать свою точку зрения родителям я. — «И он может им стать. Вы же видели, как ведут себя злодеи, постоянно болтают! А раз уж я тоже пойду в эту профессию, то пусть у меня там сразу будут друзья. Сильные друзья».
— Станешь ты героиней или нет — это всё ещё обсуждаемый вопрос, — сухо поправила меня Мика. Я опустила взгляд. Спорить с человеком, который может видеть будущее, пусть и не напрямую?.. Я знала, что буду работать героем. Без подробностей, но знала. Не хотела проверять, но иногда просто видела слишком далёкое будущее, приметный костюм, всего один раз — раны. И, кажется, мама это поняла, потому что голос у неё стал ещё строже: — Даже если откинуть этот вопрос, тебе не стоит попадать под действие чужой причуды.
— Я даже не буду начинать о том, что это незаконно, потому что… — Томоки пожал плечами. Да, действительно, пока причуда не имеет видимых эффектов или не вызывает жалоб, основная масса людей не подчинялась законам о контроле над причудами. — Но это банально опасно. Да, он выглядит, как хороший парень, но «эксперименты» могут завести вас не туда. Я знаю, что ты хочешь сказать! Что ты экспериментировала со своей причудой. Но сравни «Эффект бабочки» и, как же она называется, «Контроль разума»? Небо и земля.
Первый раунд был за родителями. Но я уже давно перестала бояться долгих процессов: обучение игре на скрипке требовало времени, обучение стрельбе из лука — тоже. Читать приходилось медленно, писать — по три раза. Я прекрасно справлялась с ожиданием, зная, что, если делать всё правильно, награда в конце будет достойной. А уж как «делать всё правильно», я всегда была готова проверять.
То ли от желания предложить нечто равноценное в обмен, то ли просто из интереса, Хитоши осторожно начал дёргать меня, прося показать то или иное слово на жестовом — я уже давно рассказала ему, что в кругу семьи общаюсь именно так. Как-то раз попросил даже «сказать» что-нибудь, чтобы увидеть, как я обычно общаюсь. Показать несколько связных предложений было не сложно, ему ведь важно было не то, что я говорю (всякую чушь тогда накидывала, потому что после просьбы в голове резко стало пусто), а сам вид процесса.
— Быстро, — прокомментировал тогда он.
Я пожала плечами. Это только кажется. Для всех не понимающих язык, или понимающих его плохо, чужая речь звучит быстро. Но стоит только хорошенько его выучить, как те же фразы становятся понятными, а темп — приемлемым.
Забавнее всего оказалось то, что победить в споре с родителями мне помог сам Хитоши, и даже не своими действиями, а тем, что его нашла Кейко. В прямом смысле нашла: после моих рассказов о друге она перерыла социальные сети, расспросила знакомых и добралась до бедного Хитоши. Когда я об этом узнала, то даже не сразу поняла, что лучше делать: засмеяться или начать сочувствовать. Кейко могла быть очень, очень навязчивой и невыносимой, когда ей того хотелось, и хорошо, что они общались дистанционно: её причуда, позволяющая читать чужие эмоции, усиливала навязчивость и невыносимость в разы. Но Хитоши она неожиданно понравилась, как и он ей, и уже эту информацию сестра поспешила донести до родителей.
К летним каникулам я, наконец, смогла подбить его на первую попытку.
— Хорошо, ладно, — покивал Хитоши сам себе. Мы находились у меня дома. Томоки был на работе, мамы просто не было, а вот Кейко любопытно наблюдала за нами с другого конца комнаты. На каникулы она всегда приезжала домой, нормально пообщаться со мной и с родителями, встретиться с друзьями. — Просто скажи что-нибудь.
— Ты так нервничаешь, поверить не могу, — захихикала Кейко. — А Лей-чан такая спокойная! И кто из вас тут собирается применять причуду?
«Ну, я уже с сотню раз наприменяла свою, вот и спокойная», — ответила я сестре, на что та опять засмеялась. Это было частичной неправдой: я попробовала, как и заявила, раз сто, но, что странно, так и не смогла достичь того результата, которого хотела, постоянно вылетая на ненужные итоги. Такого уже очень давно не случалось. Хитоши смерил мои руки мрачным взглядом, а потом уставился на свои. Я мысленно вздохнула. Нехорошо, конечно, говорить, когда кто-то не понимает тебя, но в обратном случае меня не понял бы никто.
— Хэй, — наконец, выдавила из себя я, зная, что с таким простым словом точно не напортачу. Хотела было закашляться от долгого молчания — обычно я хотя бы раз в день распевалась, чтобы не потерять навыки (не зря ведь страдала!), да и чтобы связки не атрофировались, но сегодня я этого ещё не успела сделать… только кашля не прозвучало.
Ощущение потери контроля было странным. Я всё ещё смотрела своими глазами и чувствовала своё тело, но меня будто принудительно расслабили и двигали подчиняющимися конечностями. Я встала, прошлась вокруг дивана, отмечая, что походка не изменилась: я хожу так же. Взяла со стола яблоко, повертела в руках.
— Очень естественные движения, будто правда Лей-чан, — задумчиво протянула Кейко у меня за спиной. Я дёрнулась повернуться, но не смогла; Хитоши, впрочем, приказал мне сделать именно это всего парой секунд позже. Сестра теперь стояла совсем рядом с Хитоши. — Я думала, что она будет похожа на зомби, Шинсо-кун.
Он пожал плечами. Я была согласна с такой вялой реакцией. Смысл причуды частично бы потерялся, будь тот, кем управляют, «похож на зомби».
— Осталось только попытаться выбраться, так?
— Нет, знаешь, что? — внезапно опять вмешалась Кейко. — Прикажи ей что-нибудь сказать! Может, у тебя получится.
— Не получится, — тут же отрицательно помотал головой Хитоши. Впрочем, после он на несколько секунд замолчал, явно пробуя, а потом раздраженно цокнул. — Я не могу заставить говорить, писать или использовать причуду. Это слишком сложные действия. Даже, к примеру… велосипед! Или ролики. Это уже слишком сложно.
— Уже?
— По крайней мере, было несколько лет назад, когда я пробовал отдать такие приказы в последний раз, — внезапно засомневался Хитоши. — Может, сейчас что-то изменилось.
— Ну, учитывая тренировки, если не изменилось, то точно изменится! — оптимистично заметила Кейко и наградила меня внимательный взглядом. — Дай Лей-чан ещё пару минут, потом убирай.
Несколько минут не сделали погоды: как слушая, как не слушая чужой диалог, я так и не смогла восстановить контроль над собственным телом. И вот это уже было неприятным ощущением, чувствовать, как любая моя попытка сопротивляться — словно на стену натыкается. Что ещё хуже: причуда молчала. Я напряглась ещё сильнее, умом понимая, что, в целом, такой эффект логичен. Развивая причуду, Хитоши наверняка научится приказывать людям использовать свои способности в том числе, и их блокировка — закономерная предпосылка. Только вот ощущения…
«Переводи!» — торжественно показала я Кейко, как только опять получила контроль над своим телом. Кейко шутливо скривилась, но послушно начала пояснять Хитоши о моих ощущениях:
— Я не смогла выбраться, и не думаю, что смогу. В следующий раз надо будет попробовать выбраться с помощью боли… Эээ, нет! А, начать с щипков… Ладно, щипаться можно, — разрешила сестра. — Синяки тоже разрешаю, как раз прекрасный возраст для сине-желтого цвета кожи. Да перевожу я, перевожу! Когда Хитоши пытался… Почему ты называешь его по имени? Прости, Шинсо-кун, — обратилась сестра к Хитоши, печально качая головой. — Она такая невоспитанная! Думает, если её никто не услышит, то можно говорить всё, что душе угодно.
— Ничего, я просто буду называть её Лейко, — невозмутимо ответил он. А уши-то, уши покраснели! Кейко тоже это увидела и незаметно мне подмигнула. — Что-то ещё?
— Ах, да! — вспомнила о своей должности переводчика сестра. — Когда ты пытался приказать мне заговорить, я что-то почувствовала, так что, с большой вероятностью, когда-нибудь ты сможешь отдавать такие приказы. Что, правда? Круто! Так… Причуда блокируется, так что, я думаю, в перспективе ты сможешь управлять и ей тоже. А раз Кейко сказала, что мои движения выглядели естественно, полагаю, что ты диктуешь действия не в деталях? Просто говоришь, что делать?
— Если приказ недостаточно конкретный, то меня не послушаются, — немного подумав, ответил он. — Хочешь сказать, что, возможно, когда-нибудь…
Он не договорил, но мы все поняли. Я улыбнулась. Думать о таком, конечно, ещё очень рано и слишком уж самонадеянно, но если это правда, то Хитоши получил в свои руки чудо-причуду, которую стоило бы назвать не «Контроль разума», а «Империо». Если он сможет давать людям даже не приказы, а цели, способ достижения которых они будут осуществлять сами, в своём характере, то станет одним из самых полезных героев. Правда, не на передовой, но какая разница?