diabolism

Эдди до дрожи страшно, когда он приходит на работу в первый раз. Может быть, на самом деле это здание было не таким ужасным, как его описывали, но всё-таки оно было не новым, большим, гладким и белым, вызывающим табун мурашек по спине. Внутри первым делом он познакомился с тучной женщиной, сидящей на ресепшене. Она смотрела на Эдди как-то сочувствующе, будто знала то, чего не знал он, и это незнание могло обойтись ему жизнью. "Конечно, это не так, хватит придумывать. Конечно, это не так..." Ему выдали ключи от кабинета. На него отныне сваливались не только обязанности помощника, но и некоторые документы, и, на самом деле, бумаги казались не самым страшным в новой работе. Может быть, он вообще преувеличивает. Может быть, действительно, больные спокойнее, чем он представляет, может их накачивают успокоительным до состояния овоща. И они его никак не тронут. Никак. Та самая тучная женщина начинает говорить, а Эдди начинает внимательно слушать. Она явно недовольна тем, что на нее повесили обязанности введения новенького в курс дела, но делать было нечего. – Ты можешь пойти в свой кабинет, сейчас только пять утра, мы поднимаем всех в шесть. Они поедят, там ты тоже не нужен, затем загоним всех в общую комнату, вот туда и придёшь. Ты знаешь свои обязанности, так что давай, парень, удачи. Эдди кивнул, не успев вставить в её пламенную речь и слова, и развернулся, чтобы пойти по коридору. – Стой, погоди. Он снова оборачивается и вздрагивает. Женщина выглядела испуганной, но одновременно спокойной, словно давно примирилась со своим испугом, будто жила с ним рука об руку. Она спросила: –Сколько тебе лет? – Двадцать три, мисс. Женщина поджала губы, вся скривилась, словно съела целый лимон, и лицо ее стало таким до невозможного старым и печальным, что Эдди, не услышав нового вопроса, рванул по коридору к своему кабинету. Он шел быстро, стараясь игнорировать давящие со всех сторон стены, уговаривал себя в том, что это невозможно, это здание – просто здание, ничем не отличается от других, ничем не лучше и не хуже. Он дрожащими руками вставил ключ в скважину. Все будто смеялось над ним. Смеялась мать, отправившая работать сюда потому, что Каспбрак закончил учится на психолога, а работы по специальности не было, а уезжать ему нельзя – мамочка будет волноваться, смеялась сама эта психушка, со своими этими давящими страшными стенами и женщиной на ресепшене, будто он сам смеялся над собой – снова не смог сказать "нет" матери. Эдди слышит щелк и наваливается на дверь, входит в кабинет и наконец спокойно выдыхает. Тут красиво. То есть не то, чтобы очень, но стены светлые, с бежевыми обоями, не как в школах, а скорее тепло-бежевыми, что бы это не значило, и тут есть небольшой дубовый стол, стул на колесиках, диванчик и книжный шкаф, полупустой, но ничего, у Эдди и своих книг много. Прямо над столом расположилось окно. Каспбрак разновесил его, и оказалось, что оно выходит во двор. Наверное, в тот самый двор, в котором будут гулять больные. Но пока тут никого не было, все выглядело спокойно, умиротворённо, и Эдди точно нравилось. Он первый раз за день улыбается. Он думает, что если задержится на работе надолго, то постелит ковер и поменяет занавески. Время до "судного момента" прошло быстро. Каспбрак навёл порядок в кабинете, расставил свои вещи, обустроил все так, как ему удобно, и ровно в шесть сорок пять пошел в так называемую "общую" комнату. На секунду он завис перед дверью но, решив, что чем больше он себе накрутит, тем страшнее будет. Он толкает дверь. Комната просторная, даже большая, светлая, с хорошим освещением. В одном углу стоят детские столики, на них валяются листы, карандаши, детские кубики, в другой части стоят обыкновенные кухонные столы, и за ними тоже сидят люди. Рядом со стеной стоит мужчина, он работает охранником, судя по бейджику, и Каспбрак первым делом решает подойти к нему. – Привет, – говорит Эдди и неловко обнимает себя за плечи, осматривая людей. Только сейчас замечая, что в с е на него смотрят. Охранник оказывается добродушным парнем. – Привет. Эдди как-то сразу становится легче. Они немного разговаривают, после чего Бен рассказывает, как оказался тут. И Каспбрак тоже поведал свою историю. – Твоя мама просто монстр, если закинула тебя в такую дыру, – усмехается Хенском. – Да, – Эдди, наоборот, серьёзен. – Просто монстр. Через некоторое время смена Бена кончается. Ему на замену должен прийти другой охранник, но тот опаздывает аж на двадцать минут, и пока что Эдди в комнате один. – Простите, – к нему подходит девушка. Рыжая девушка чуть старше его самого, красивая, но, боже, в белой длинной рубахе до колен, а значит больная. Она сжимает в руках рукав его рубашки, и Эдди пытается сделать вид, что все нормально, что ему не страшно, и поэтому выдавливает из себя что-то вроде "Вы что-то хотели?". Словно он не в психушке, а работает за кассой. – Вы не видели тут девочку? Маленькую, рыжую девочку, ей скоро исполнится семь... Эдди мозгом понимал, что тут не может быть никакой маленькой девочки, маленькой рыжей девочки-шестилетки, но почему-то посочувствовал ей. Наверное, она потеряла дочь, ту украли или она попала под машину, и девушка просто сошла с ума. – Нет, я не видел её, – Каспбрак положил руку ей на плечо, поглаживая, стараясь успокоить. – Мне нужна моя дочь...Мне нужна моя дочь, понимаете?.. Женщина начинает трясти его. Эдди кажется, что если она приложит чуть больше силы, то рубашка на Касбпраке порвётся. Рыжая быстро выходит из себя, начинает плакать и кричать. – МНЕ НУЖНА МОЯ ДОЧЬ. ПРИВЕДИ КО МНЕ МОЮ ДЕВОЧКУ. Но Эдди не может привести ее. Эдди страшно, он пытается отцепить ее от себя, он почти паникует и думает что вот, вот он – его конец, в первый рабочий день в психиатрической деррийской лечебнице. Он зажмуривается, а в следующее мгновение все прекращается. Парень с опаской открывает глаза. – Беверли, все хорошо, – голос говорящего спокойный, глубокий. Доверительный. – Она скоро придет. Я думаю, Алиса просто потерялась в коридорах. Женщина у него в руках обмякла, успокоилась, медленно кивнула. Темнокожий охранник-сменщик погладил ее по голове и отпустил, а затем подошёл к Каспбраку. – Если ты будешь таким мягкотелым, тебя тут просто сожрут. Каспбрак мысленно соглашается. – Я Майк. – Эдди. – Знаешь, Эдди, если ты так продолжишь, то... – То меня просто сожрут, – Каспбрак улыбается. – Ты уже говорил. – Да, прости. Каспбрак недолго молчит, всматриваясь в ту рыжую девушку, что так напугала его. Сейчас она уселась на диван, подогнув под себя ноги, и спокойно читала, даже не стерев с лица дорожки недавних слез. Каспбрак удивился, когда увидел что она читала "Убить пересмешника". – Что с ней случилось? – спросил он Майка. – Её ребенок пропал? – Беверли убила свою дочь сама. Майк тяжело вздохнул, а Эдди похолодел. Господи, сама? Он бы никогда не подумал...Никогда бы не подумал, что она убила свою дочь своими же руками. Стало как-то холодно. – Она говорит, что её дочь перестала быть её дочерью. Будто в нее что-то вселилось. Бев говорит, что это был сам Сатана. Каспбрак хотел заставить Майка замолчать. Только бы он замолчал, перестал говорить...Перестал пугать. – Она не сожалеет о том, что убила Сатану. Она сожалеет о том, что убила свою дочь. Иногда на нее накатывает. Ей кажется, что все можно исправить. В моменты этих приступов она не помнит, что случилось, она думает, что Алиса сбежала или потерялась... Она, на самом деле, действительно хорошая, если не брать во внимание историю с убийством собственного ребенка. Эдди усмехается. Да, теперь будет очень легко забыть об этом. – Мне говорили, что ты отучился на психолога. Прошу, прояви свою профессиональность и прекрати строить из себя жертву. Ты мог не устраиваться на работу сюда. Майк был абсолютно прав, настолько, что Эдди захотелось расплакаться, но он сдержался. Больше они не разговаривали. Только через некоторое время Каспбрак услышал громкие помехи, а затем из рации Майка раздался голос. Мужской, женский – было непонятно, он напомнила голос робота. – Привезли нового пациента. Первый день он будет в общей, дальше посмотрим по поведению. Приведи его, пожалуйста. – Без проблем. Жди. Майк уходит, а Эдди с интересом замирает. Интересно, кто это? Что он сделал? Почему оказался тут? "Нездорово, – думает Каспбрак.– думать о таком нездорово". Он осматривает комнату и понимает, что никто не реагирует. Все занимаются своими делами, только Бев смотри на дверь, пытаясь сделать вид, что это не так. Она натыкается на взгляд Эдди и смущённо прикрывает лицо книгой. У Эдди создаётся впечатление, словно она нормальная. Но потом он вспоминает, что произошло в её жизни, и резко передумывает. Через пятнадцать минут в комнату вводят парня, который смотрит ровно в пол, закрывая лицо кудрями. Майк ведёт его, заломав руки за спиной. Парень в белой рубашке до колен резко вскидывает голову в очках и широко-широко улыбается. Эдди почему-то переводит взгляд на Беверли. Она роняет книгу из ослабевших рук на пол и этими самыми руками прикрывает лицо, а затем кричит, так отчаянно и громко, что закладывает уши и болит сердце. Дрожащей рукой она тыкает в сторону новенького. – ЭТО ОН! ЭТО ОН! ЭТО ОН БЫЛ В МОЕЙ ДОЧЕРИ, ЭТО БЫЛ ОН! Майк вздрагивает, и Эдди понимает его. Как-то очень неприятно история Беверли о Сатане совмещается с этим парнем. Хэнлон не специально отпихивает кудрявого от себя, тот падает на худые коленки, шипит ("что ж-же вы так неаккуратно Х-х-хэнлон"), и снова поднимает голову, взглядом утыкаясь прямо в Эдди. Тот сразу думает, что Беверли не сумасшедшая. И не может отвести взгляда даже когда Майк приходит в себя и бежит к распсиховавшейся Беверли, и даже когда подходит к нему, Эдди, и трясет за плечи. Очкарик улыбается еще – хотя казалось бы, куда ещё больше – шире. – Привет, Эдди.