Что скрывает...

* * * У Даны Скалли есть секрет. Дни, проведенные в дороге, сливаются в один, ее новые имена, цвет волос и стиль одежды кружатся в безумной карусели - все это имеет смысл, только если ты скрываешься от кого-то, а они как раз в бегах. Жаль, что от мыслей не избавиться так же просто, как от водительских прав на имя Жаклин или Сары, не зашвырнуть их в ближайшие придорожные кусты, замотав для надежности в обрывки газет. Есть теперь и еще кое-то, с чем она не может расстаться, - знаки на ее теле, появляющиеся с пугающей Малдера скоростью. Следы от его ладоней на бедрах. Отметины зубов за ушами – там, где начинается линия роста волос, теперь то каштановых, то выжжено-белых. Красные, похожие на странгуляционные, полосы расцветают себе потихоньку, багровея на запястьях. И один раз, в туалете на автозаправке, уловив судорожное движение, которым она - сегодня Брюнетка Вэнди - одергивает рукава свитера, пряча предательские следы, к ней решительно обращается соседка по мытью рук в раковине. «Ты должна остановить это. Только ты можешь себе помочь», - доверительно вещает она, роясь в сумочке в поиске визитки Женского кризисного центра. И бывший специальный агент ФБР, доктор Дана Кэтрин Скалли, сегодня больше всего напоминающая сама себе мешок с мусором - старая одежда, гнилые мысли, - покорно сует визитку себе в карман. С тем, чтобы через пару часов вышвырнуть ее вместе с личиной Вэнди из окна несущегося по дороге в ад, прямо ко всем чертям, автомобиля. Надо отдать Малдеру должное: он согласился не сразу. Сначала просто не мог понять, зачем ей это: их секс не нуждался в улучшении, в отличие от всего остального. «Что ты», - бормотал он подавленно, желая ласкать вместо того, чтобы ранить. А она только вцеплялась в него крепче, как в последнюю надежду, и шипела: «Ну пожалуйста!», и выдыхала одним протяжным стоном удовлетворения, ощущая резко-обжигающее прикосновение его ладони к и без того разгоряченной коже. А потом этого снова было мало, и снова она понукала: «Жестче!», умоляя Малдера трахать ее вместо того, чтобы заниматься любовью. Любой психолог сказал бы, что она наказывает себя. Но все психологи остались там, в прошлой жизни, предательски продолжавшейся без них. А они неслись день и ночь по трассам и останавливались лишь ради душа и смены одежды в таких местах, где никто не обращал никакого внимания на их изможденные лица. Сколько времени проходит в этой безумной гонке - гонке не к чему-то, а от чего-то - она не знает. Но дальше так продолжаться не может. Любовные ссадины напоминают о себе, но боли в сердце они не заглушают. И то, что Малдер, потакая ей, делает в постели, или на заднем сидении машины, или в кабинке душевой случайного отеля, не избавляет ее от мыслей о сыне, о работе, матери - обо всём, что она потеряла. Дальше так продолжаться не может, повторяет она себе. Если они не сбросят скорость - во всех смыслах, то рискуют разбиться. Она скорее чувствует, чем видит, что Малдеру ничуть не легче. И, в том числе ради него, ради них двоих, теперь навсегда двоих, Дана Скалли решает остановиться. Не сразу: они постепенно будут снижать темп, пока не окажутся в состоянии покоя, что бы это непривычное слово для них ни значило. В конце концов, их не всегда будут искать. Она верит, что Скиннер позаботится об этом, он обещал. Она идет на это снижение, как опытный летчик: переезды становятся короче, время, проведенное в мотелях, - дольше. Теперь она позволяет себе заговаривать на тему "что дальше", а ведь недавно их единственным поводом для разговора была дорога и то, что на ней происходит. Но даже не эти перемены придают ей сил. Главное - тот секрет, что Дана лелеет внутри себя, еще не готовая рассказать о нем, выпустить наружу, дать ему возможность прозвучать, стать словом и делом. Малдер ни о чем не догадывается, но она потихоньку готовит себе путь для отступления из той жизни, в которой они оказались. Ее напарник, а он навсегда останется ее напарником, будет вполне счастлив, до скончания дней перебирая, как колоду карт, нераскрытые дела былых дней фэбээровской славы, но ей, ей нужен шаг в сторону от всего этого. Ей требуется не просто избавление от боли, это должно быть искупление, не связанное ни с Малдером, ни с сексом. В конце концов, именно она приняла решение отдать ребенка. Это ее вина и ее расплата. Позволяя теперь им выбирать гостиницы не на окраинах городов, а в центре, Скалли оставляет Малдера перед телевизором в очередном номере очередного мотеля, а сама вооружается солидным телефонным справочником, заглядывает в местную библиотеку, демонстрируя очередное фальшивое удостоверение в обмен на читательский билет, и покупает в книжных лавках профильную литературу. Она наводит по телефону справки, пока Малдера нет рядом, зная, что такая секретность не скомпрометирует ее, что в их отношениях - плотных, как прижатые друг к другу листы бумаги, - нет места ревности. И все же она еще не готова открыться. В тот вечер, когда Скалли наконец-то объявляет, что собирается подать документы на медицинскую переквалификацию, специализация - детская хирургия, они впервые за долгое время занимаются любовью как раньше. Отчаянию, смешанному с болью и забвением, нет больше места в их постели. На смену им вернулась нежность, и, плавясь в ней, Малдер шепчет: «Боже, Скалли», заставляя ее всхлипывать после долгожданной эмоциональной разрядки, покачиваясь на волнах удовольствия. Все меняется. Но теперь она и сама в силах решать, что именно будет по-другому в ее жизни. *** У Фокса Малдера есть секрет. Странно, но они приходят, только когда Скалли нет рядом. Скажем так, отливать в придорожных кустах ему давненько уже не случалось в одиночестве. Спасибо хоть на том, что эта троица не заявляется к нему в душ; впрочем, душевые кабинки в тех местах, где они останавливаются на ночь, едва вмещают двух человек. Двух обнаженных, мокрых, плотно прижатых друг к другу человек, ее колени стискивают его бедра, его пальцы вцепляются в ее запястья, прижатые к кафельной плитке на стене. «Сильнее», - рычит она, оттягивая зубами кожу на его плече. И он подчиняется. Эти внезапные воспоминания о прошлой ночи, и позапрошлой, сейчас как нельзя некстати, ведь он стоит на видавшем виде балконе их номера: вышел подышать воздухом, пока Скалли беспробудно спит на невысокой кровати. А Стрелки уже тут как тут: Лэнгли облокотился на перила, разглядывая что-то в небе, Байерс, напротив, вперился взглядом в свои ботинки. Только Фрохики весело-настырен и любознателен, прямо как при жизни. Малдер не задается вопросом, почему он - очевидно, единственный - видит их. Слишком многое можно размотать, потянув за эту нить. После его собственного возвращения из мертвых жизнь уже не представляется ему чем-то завершенным, с обозначенным финалом. Скорее, временным ценным даром, который, как врученный тебе в детстве блок жвачки, стоит того, чтобы растянуть его «на подольше». А что он делает со своей жизнью сейчас? Что они делают? - Со Скалли что-то происходит, - наконец, выдавливает он. Говорить со Стрелками о ее внезапной тяге к садомазохизму в постели, как и о причинах этой тяги, невозможно. Но он может хотя бы намекнуть, поделиться с кем-то, иначе его голова взорвется. Скалли слишком «в порядке», чтобы обсуждать это с ней, да и Малдер откровенно трусит при мысли о последствиях такого разговора. Какие-то вопросы лучше не поднимать, правда? Особенно когда ты живешь и намерен жить дальше с женщиной, которая отдала вашего общего сына чужим людям, в то время как ты болтался непонятно где с целью, которую так просто и не объяснишь первому встречному. Так что он обходится общими словами и фразами. Такими, как «мне кажется», «у нее депрессия» и «не знаю, что делать дальше». - Ты просто недостоин этой крошки, - на автомате фыркает Фрохики, но Малдер решает проигнорировать застарелый выпад. Теперь, когда Фрохики умер, ему можно все. Ну, или почти все. - Вам нужно остановиться. - Байерс, наконец, отрывается от изучения своей обуви. - Осесть. Вам нужен дом. В комнате Скалли приглушенно стонет, и Малдер бормочет: «Я сейчас, ребята». Но, когда возвращается, через продолжительное, надо сказать, время, на балконе уже никого. Итак, у него теперь есть секрет. Когда днем в очередном городе Скалли уходит прогуляться (очевидно, ей нужно побыть одной), он ведет долгие телефонные разговоры с поверенным своих родителей. Что ему нравится в мистере Стэнли - за долгие годы работы тот привык задавать вопросы исключительно по делу. И вот спустя несколько городов и с десяток телефонных звонков Стэнли задумчиво - хороший признак! - говорит, что, кажется, у него на примете есть подходящий дом. Все требования к уединенности соблюдены, мистер Малдер. В Западной Вирджинии, да. *** У Уолтера Скиннера есть секрет. Хотел бы он сказать, что сделал это ради их безопасности, но говорить это некому, а врать себе Скиннер не привык. Так что он сделал это ради себя, чтобы быть уверенным, что они переживут хотя бы еще один чертов день, и сейчас несутся где-то, словно вне времени и пространства, на машине, которую замдиректора ФБР, как последний воришка, выделил им из стратегических запасов автопарка «не-числится-в-угоне-и-вообще-нигде-не-числится». На той самой машине, куда он собственноручно установил жучок, выбрав местечко, которое Малдер точно не станет осматривать на предмет прослушки. Это для их же безопасности, успокаивает он себя, хотя совершенно не представляет, что будет делать, если они все же попадутся. Но Малдер - он как тот младший брат, которого у него, Скиннера, никогда не было. Вечно попадает в неприятности, только успевай выручай. И даже когда клянешься себе, что это - в последний раз, больше ты за него не в ответе, сам знаешь, что это не так. С Даной Скалли все гораздо сложнее, и он не решается даже мысленно заходить на эту территорию и анализировать чувства, которые... Хватит с него и того, что он дал отставку - во всех смыслах - своей миниатюрной рыжеволосой секретарше, верной Ким. Его стараниями она ушла на повышение, потому что заслужила это. И потому, что оставлять ее при себе было просто нечестно по отношению к ней самой. Это для их же безопасности, твердит себе Уолтер Скиннер, когда слушает, как его бывшие агенты едут, жуют что-то по ходу или слушают музыку. Иногда разговаривают. Он еще не выжил из ума и не растерял остатки совести, поэтому всегда снимает наушник в тот момент, когда понимает, что дело идет к сексу или хотя бы к поцелую: паузы становятся тяжелее, многозначительнее, голоса – ниже, дыхание - ощутимее. И все же парадоксальным образом он чувствует себя куда лучше, как только Малдер и Скалли пересаживаются в другую, купленную с рук, машину. Дальше они - сами по себе. Тем более, что ему и так есть о ком позаботиться. Этот секрет, он не вполне его, и все же замдиректора Скиннер чувствует себя причастным. В конце концов, он только передал некоторые сведения, все, что знал. Она действовала практически самостоятельно. Что самое удивительное - успешно. Он улыбается, думая об этом. *** У Мэгги Скалли есть секрет. Дважды в неделю, по вторникам и субботам, она приезжает сюда, оставляя машину за пару кварталов. Удачно, что общественный парк подходит для прогулок как с детьми, так и с собаками. Еще более удачно, что вскоре после того... события она завела себе Куки. Маленьких пушистых собачек любят все. У Даны когда-то был песик такой же породы. Неспешно, делая вид, что пришла из соседнего квартала, а не ехала несколько часов, встав еще затемно, Мэгги идет по дорожке мимо домов, позволяя малышке Куки натягивать поводок и высматривает издали своих новых друзей по прогулкам. Почти всегда ожидания ее оказываются вознаграждены. Миловидная темноволосая женщина кричит: «Посмотри, Джексон, Маргарет уже здесь!», и малыш, только недавно начавший ходить, старательно топает к ней, улыбаясь во весь рот. Сердце Маргарет Скалли пропускает удар в этот момент. Когда Дана решила... когда она отдала ребенка, своего долгожданного сына, Мэгги почувствовала, как что-то буквально надломилось в ней. Даже смерть Мелиссы ощущалась по-другому, быть может, потому, что в нее пришлось поверить, а в это она поверить никак не могла. Проще было думать, что Дана временно помешалась от шквала несчастий, преследовавших ее последние годы, что Фокс все же умер, а не сбежал, оставив ее дочь с малышом на руках. А ей, Маргарет, выпало остаться в здравом уме и в состоянии постоянной, не проходящей боли от череды потерь. Билл с Тарой и мальчиками жили теперь в Европе. На Чарли не приходилось рассчитывать. Мелисса лежала в сырой земле, а Дана… Дана звонила из придорожных, судя по звукам, кафе и бормотала: «Мама, я в порядке» таким тоном, что хотелось сжать зубы и завыть. Но она не имела на это права. Мистер Скиннер не просто согласился встретиться с ней (уж конечно, это был не телефонный разговор), он рассказал все, что знал, и довольно уклончиво, но весьма здраво подсказал, что можно делать с этой информацией дальше. В конце концов, что странного в том, что одинокая пожилая леди устраивается волонтером в агентство по усыновлению? Сколько действительно интересных и полезных для общества часов провела она там, сколько чаю с испеченными ею булочками они выпили с девочками. И сколько историй, сколько судеб несчастных детей, получивших второй шанс, прошло через нее, прежде чем в очередной истории за чаем она услышала то, что ждала. «Оставьте взлом сейфов шпионским романам, - сказал тогда мистер Скиннер. - Человеческий фактор - вот что важно». *** У миссис Ван де Камп есть секрет. Такой пустяк, на самом деле, она сама не знает, почему не рассказывает об этом мужу. Новая знакомая в парке, где они с Джексоном гуляют дважды в неделю, оказалась настоящей находкой. Развлекает ее ребенка без устали, так что у вымотанной матери есть возможность заглянуть в журнал или просто закрыть глаза на минутку, подставив лицо солнцу. Видит бог, Джексон - чудо, но она чувствует себя перманентно уставшей. И собачка у Маргарет - прелесть. Настоящее утешение для пожилой леди, чьи собственные внуки живут так далеко. Нет, все, решительно все ей нравится в Маргарет... как же ее фамилия? Даже некоторая рассеянность, свойственная пожилым: иногда она оговаривается, называя Джексона - Уиллом, но при этом так очаровательно извиняется! «Вы же знаете, - говорит она, - моего сына зовут Уильям». Конец