Запах мертвых бабочек.

Сердце Бэкхена не билось, кожа словно была покрыта инеем, болезненно бледная, пальцы рук были холодные, губы потресканные, вечно искаженные в усмешке, и запах... Запах мертвых бабочек, с которым Кай должен был прожить долгие два года. Холодные руки Бэкхена со спины обвивают сгорбленную фигуру Кая. Бэкхен вытягивает все тепло, весь свет, а взамен оставляет лишь холод. Кай живет одним инеем на губах и морозом на коже. Первое время было невыносимо холодно и темно, но ведь ко всему привыкаешь? Кая словно заморозили, одним лишь касанием, заставляя подчиняться, внимать каждому слову. Кай чувствовал себя некрофилом, а Бэкхена считал искусным некромантом, для которого чужая жизнь не больше чем игрушка. Каждая игрушка надоедает. Именно поэтому Кай не считал себя очередным сломанным сувениром... Ведь тогда остатки Чонина бы доломали и выбросили. Не доломали. Не выбросили. Хранили, словно часть дорогой коллекции, кусочек нужной детали от чего-то важного, без чего Бэкхену не выжить. Бэкхен блаженно закрывал глаза каждый раз, стоило Чонину коснуться еще теплыми губами холодных губ Бэкхена. Чонину было до дрожи в теле приятно ощущать твердый лед внизу живота, где-то, где должно быть пламя. Которое давно потушили изящными снежинками. Как обычно бывает в сказке? Все холодное и мрачное считают злом, а зло в светлом мире не любят. Его топчут. Унижают. Убивают. Кай никогда не ждал счастливого финала своей сказки, настолько он промерз изнутри. Боль разбитого сердца не знала каких либо границ. Узнавало мертво сердце один лишь холод... Родной холод... любимый холод. Его холод. По законам жанра явилось чудо, заменившее холод теплом, боль пустотой, а мрак – лучистым светом. Кёнсу излучал свет и отогревал теплом давно замершее сердце. Белая кожа ослепительно сияла, а губы, причудливой формы сердца, были алыми, словно весенняя роза. До везде вызывал восхищение. У всех. От зависти до восторга. Но теплые черты лица никак не вызывали восхищение у самого Чонина. Губы притворно искажались всякий раз, стоило теплым рукам коснуться еще холодного тела. Это не были яркие снежинки, как в случае с Беном, это был ледяной айсберг. На задворках сознания проскальзывали безумные мысли, образы. Ким Чонин охладел окончательно, незлонамеренно отравляя своим холодом все еще живое сердце Кёнсу. От самого себя стало до невозможности тошно. Кенсу пах душистой сиренью. Кенсу пах жизнью. Тогда как Бэкхен – пах исключительно смертью. Кай до холодящего кровь ужаса скучал. Скучал по мертвым бабочкам. Бэкхен пах тем, что было внутри, что было некогда живым. Чонин даже никогда не задумывался, кто убил всех бабочек Бэкхена, кто истоптал их в ужасное месиво. Он не знал... И не узнает, потому что Кай – пахнет живыми.