Грешница

      Я дышу часто и глубоко — и наконец замечаю Настасью Андреевну, пухлую румяную старушку в сером платье и шалью на плечах. Она улыбнулась, схватила со стола маленькие церковные свечки и пошла ко мне навстречу.       — Здравствуй, золотце, — Настасья Андреевна подошла ко мне и вручила три свечки, — иди, скоро служба начнётся.       — Хорошо, — шепотом ответила я, сжимая в руке свечи.       Я прошла по протоптанной тропинке к двухэтажному каменному храму: с шатровой колокольней издалека, он привлекал внимание своими богатыми архитектурными деталями. Храм был выполнен в стиле «московского барокко». Возле него росли яблони и сирень, за которыми присматривала Настасья Андреевна.       Возле входа в храм уже толпился народ, который хотел попасть на воскресную службу. Пройдя мимо толпы, я вошла в Казанский храм. В нос сразу же ударил запах палёного воска. Я поправила голубой платок на голове и три раза перекрестилась. Возле иконы я заметила стоящую бабу Веру, которая протирала канделу*. Я кивнула женщине и, не дожидаясь ответа, подошла к столику, на котором лежали церковные серебряные кольца, маленькие белые записки за упокой и просфора*. Я взяла одну записку с ручкой и села за стол. Написав корявым почерком имя своей покойной бабушки — Ангелины Андреевны, и брата, который три года назад утонул на озере, я аккуратно положила синюю ручку на место.       — Анечка, — обратилась ко мне Вера Семёновна, — что же у тебя вид такой уставший? Не уж-то опять твой папаша буянил? Ух, прости, Господи! — она перекрестилась и присела рядом.       — Не волнуйтесь, баб Вер, — тихо произнесла я, — папа на работу устроился и уже как неделю в завязке.       — Если что, — сказала женщина и взяла меня за руку, — я всегда помогу, Анют. Только мне бежать надо, а то внучек опять шалить будет.       — Да-да, конечно, — я встала и смутилась, не стоило отвлекать Веру Семёновну, она и так по уши в делах.       — Ну пока, если что, ты всегда знаешь как меня найти, — она обняла меня напоследок и пошла к выходу.       Я взяла свечки, которые так любезно дала мне Настасья Андреевна и подошла к иконе Божией матери. Покрестившись, я поднесла фитиль к горящей свече и, как только она зажглась, воткнула её в канделу. Ещё раз перекрестившись, я собралась уходить, но, почувствовав на плече грубую руку, замерла, как статуя. Только не это…       — Привет, малышка, — прохрипел мужчина на ухо.       — З-з-здравствуйте, — я почувствовала, как меня начала бить мелкая дрожь.       — Соскучилась? — он нагнулся ко мне так, что я могла почувствовать запах его одеколона.       — Мне идти надо, — сбивчиво прохрипела я, — Филипп, пожалуйста…       Мужчина поправил рясу и ухмыльнулся. Ему всегда нравилось моё сопротивление. Я повернулась к нему и заглянула в серые безжизненные глаза, в которых читалось, что сейчас он меня точно не отпустит. Дрожь всё никак не утихала, а наоборот усиливалась. Филипп не отрываясь смотрел на меня, на мою небольшую грудь и похабно улыбнулся.       — А я по тебе сильно скучал, — он осмотрелся и наклонился ко мне ещё ближе.       Я дёрнулась, чуть не задев канделу. «Только не сейчас» — проносилось в моей голове, — «только не здесь». Филипп, видимо, понял мои мысли и сказал:       — Подойди ко мне, ты же хочешь искупить вину? — он грубо ухмыльнулся и схватил меня за запястье.       — Святой Отец, не надо… — на глазах выступили слёзы, меня захлестнуло отчаяние. В церкви никого не было, а служба начнётся только через пятнадцать минут — мне некуда было бежать, поздно…       Филипп был намного выше меня и сильнее, поэтому ему не составило труда поднять меня над полом и прижать к стене. Я попыталась вырваться, но мужчина прижал меня с двойной силой. Он раздвинул мои ноги и засунул руку под платье, отчего я хотела заорать, но Филипп зажал мне рот рукой и прошептал на ухо:       — Только пикни и я быстро заткну твой милый ротик, — убедившись, что я не собираюсь кричать, он сказал, — хорошая девочка.       Из руки выпали оставшиеся свечки, но я не обратила на них внимание. В то время Филипп целовал мои щёки, шею, губы. Он посмотрел на платок, завязанный на моей голове, поморщился и сорвал его. Светло-русые волосы упали на худые плечи. Мужчина глубоко и возбуждённо дышал, не переставая гладить мой живот. Он спускался всё ниже и, добравшись до моих трусиков, очертил пальцем кружевной край. Я дёрнулась и попыталась отстранить его руку.       — Хватит, пожалуйста, — прохрипела я.       Филипп не ответил, он зацепил пальцем край моих трусиков и потянул их вниз. Я издала жалобный стон. Мужчина же, утробно зарычав, стянул их полностью. Он припал к моим губам, на что я попыталась увернуться.       — Не сопротивляйся, — возбуждённо проговорил Филипп, — ты же знаешь, что будет только хуже.       Через секунду, подняв подол рясы, он резко вошёл в меня. Я болезненно дёрнулась и громко заскулила. Это было неимоверно больно и унизительно. Мужчина получал удовольствие от каждого своего болезненного толчка, он упивался той болью, которую мне приносил.       Филипп укусил меня за мочку уха и утробно зарычал. Я почувствовала, как низ живота свело, мне было неимоверно больно, а Филипп продолжал свою пытку — с каждым его толчком боль усиливалась. Я молила Бога, чтобы это терзание поскорее закончилось.       — Тебе нравится? — выдохнул мужчина, продолжая свои толчки.       — Н-н-нет, — заскулила я.       — А мне о-о-очень, — с блаженством простонал Филипп и кончил.       Я чувствовала себя униженной, сломленной. Из глаз новым потоком лились слёзы. Мужчина посмотрел на меня, одним пальцем вытер слёзы с щёк и поставил меня на пол. Он наклонился и поднял мои трусики.       — Подними ногу, — попросил он и улыбнулся, как будто не было всего этого кошмара минуту назад.       Я послушалась Филиппа. Он одел на меня трусики и хлопнул по попе. Я дёрнулась и попыталась отстраниться.       — Сейчас ты можешь идти, — начал Филипп, поправляя рясу, — но, если ты пропустишь ещё хоть одно воскресенье — я тебя убью.       Я кивнула и побежала к выходу. Горло начало стискивать тисками, в висках стучало, а на глазах стояла пелена слёз. Я выбежала из храма, как ненормальная. На меня покосились прихожане. Я бежала и бежала, лёгкие начали гореть, но остановилась я только возле своего дома.       Я дышу часто и глубоко — и наконец понимаю, что осталась всего неделя до следующего похода в храм.