Шепчущий ветер

Когда ты в первый раз обратилась ко мне с этой "просьбой", я на секунду подумал, что это такая шутка, так как звучала она странно и до абсурда неуместно. Такого рода предложения не часто были обращены в мой адрес. Особенно от тебя. — Хочешь... Сходим на пляж у Цетуса? В этом, наверное, не было ничего необычного, если бы до этого я не покидал орбитер лишь с целью сопроводить тебя на очередное задание. Все же, я не знал мира за пределами наших миссий и уж, конечно, никогда не посещал подобные места с целью... Развлечения? Ты и я, или по крайней мере эти же самые "ты и я", находившиеся в непосредственной команде, жили только по уставу бесконечных сражений. С четкой задачей, с четким планом, не нужно было гадать, что влечет за собой то или иное испытание, ведь исход и схема всегда были одинаковы. Нет прав на ошибку и, само собой, нет времени на отдых. Здесь же сама манера, сам твой вопрос выбивали из привычного состояния, чувства легкого напряжения перед самым началом вылазки, ощущения тревоги, но с какой то обреченной и обыденной ноткой, ведь мы в любом случае завершим начатое, наши враги упадут бесчисленным строем, а наши раны... Твои раны, раз за разом, они обязательно заживут. Зачем тебе было брать меня куда то помимо битвы? И зачем нужно было спрашивать, если ответ был очевиден: я не мог тебе отказать. — Оу, Оператор желает посетить Перьев? Нужно ли мне подготовить ядра для транспортировки и последующего обмена? — Нет, благодарю, Ордис, но это... Это исключительно развлекательно-ознакомительная поездка. Думаю, что Умбре будет интересно посетить Цетус, мы очень засиделись здесь в последнее время. К тому же у меня и правда есть парочка дел, но это так... Ты улыбнулась мне, отрывая взгляд от монитора. — Вторичная задача. Все эти внезапные поездки, миссии, лишенные смысла, развлечения, стиль речи, твоя излишняя шумность... Я не понимал тебя. Не понимал твои решения, твою тактику, а цели, которые ты преследовала, были для меня чем-то сокрытым за сотнями световых лет. Эти беспорядочные обряды, это пустые реплики ради реплик, твои шутки, твое понятие добра и справедливости. В молодости я часто сталкивался с такими, как ты, юными и лишенными всяческого порядка. Неограненные камни, еще не знающие ощущения бурного потока жизненных истин, сносящих и шлифующих твой разум до идеальной формы. Ты была, пожалуй, даже излишне незрелой, излишне "грубой формы". Не знай я тебя столько времени, то я был бы готов поклясться, что кто-то только-только вырвал тебя из теплой горной породы и забрал в этот серьезный мир без всякой подготовки, безжалостно пользуясь твоими составляющими. Удивительно, что ты так далеко зашла, словно одна из тысячи ты смогла совладать со своей натурой, обратить ее во что-то... Приемлемое? Это знал не только я, все, кто сталкивался с тобой, в их взгляде точно читалось это удивление, что кто-то такой молодой смог обуздать свои юношеские силы настолько... Хм... Насколько позволяло, судя по всему, твое изменчивое настроение. Признаюсь честно, меня тоже это зачаровывало. Да, я все еще много чего не мог понять и обосновать в твоих действиях, но это было так наивно, увлекательно. Ты как пестрая бабочка-воробей, которая ищет куда бы себя деть, поступающая только так, как хочет, как считает нужным сама, независимо от чужого мнения. Опрометчиво и одновременно так вдохновляюще. Я думал, что ты просто не боишься быть собой, не боишься принимать свои особенности, поэтому-то твой характер и действия для такой рациональной личности, как я, были чем-то вроде нового мира. Однако, каждый раз, тихо блуждая рядом, я мог слышать в твоем еле уловимом вздохе тяжесть того бремени, что бесповоротно свалилось на твои хрупкие плечи. Я видел усталость, от себя, от попыток что либо предпринять, борьбу с чем-то непреодолимо разрушающим, а каждый раз, когда мне удавалось ловить твои мимолетные движения рук или шеи, наугад я пытался высчитать, сколько же цепей ответственности ты повязала вокруг своего тела? Ты сомневалась в себе, ты уставала быть... Собой. Сдавалась своим же мыслям, поглощающим тебя с каждой неудачей. Что-то звало меня к тебе. Желание просто дотронуться. Разбудить ото сна. Вывести из потока всего плохого. Спасти. Мне казалось, что ты вот-вот упадешь. Сломаешься. Заплачешь. Но стоило мне просто дольше задержать на тебе взгляд, как ты оборачивалась, всегда так пристально глядя на меня. Сначала с испугом, а потом с самой теплой улыбкой, что я когда-либо видел. Улыбкой, полной грусти. Клянусь, в этот миг вокруг твоего лица складывался неощутимый силуэт беспечного ребенка. И твои глаза загорались янтарем, вновь и вновь. Так фальшиво. Этого не должно было быть, не с тобой, не с моим Оператором. Не с ребенком, которого я так любил. Нет, не снова. И ты знала. Ты все это знала. — Завтра я опять собираюсь к Конзу, пойдешь со мной? Там сезон дождей. День за днем и месяц за месяцем ты брала меня туда, отводила к прибрежным скалам, к песчаному берегу, и да, порой это правда был отдых, без всевозможных приключений. Так странно, но так спокойно. К этому быстро привыкаешь. Помню, как ты частенько опускала ноги в ледяную воду сидя у причала, а мальки окружали твои ступни, ты говорила, что это "забавно", а я же просто наблюдал, никак не реагировал, рассматривая как твоя кожа начинала дрожать от холода соленого прибоя. Я никогда не упрекал тебя в твоих действиях, как я мог? Кто я вообще был для тебя? Оболочка. Всего лишь варфрейм. Так меня называл твой цефалон, но ты... О, в эти моменты ты была похожа на малого ребенка, грозно и не без невинной обиды защищающего своего героя или кумира перед обидчиками. Хотя ты и есть ребенок в моих глазах. Ну а я... Я лишь твой подопечный, был и останусь до самого конца. И несмотря на все твои попытки отстоять меня, как нечто гораздо большее, нет, я никогда не подумаю о чем-то другом. Даже твои бесконечные слова привязанности, замаскированные под глупые детские ремарки, никогда не заставят подумать меня об обратном и... ...Это самая моя бессовестная ложь, самообман. Маска, которую я ношу повсеместно рядом с тобой. Так требуют правила. Ты моя спасительница, длань, которая направляет меня и делает сильнее. Я благодарен тебе за это, благодарен за спасение моего блуждающего во тьме рассудка. Да. Я всегда буду принимать твою сторону. Но я не могу сломать связь, которую уготовила нам судьба, роли, которые уготовила нам наша жизнь. И опять-таки... Все это наглая ложь. И ты это знала. Ты все знала. — Интересно, ты ходишь со мной сюда... Потому что не можешь отказать моей восхитительной улыбке, хмм? Просто... Не пойми меня неправильно, но мне так нравится пребывать рядом с тобой, твое присутствие успокаивает... Одной тут не так уютно, даже несмотря на завораживающие пейзажи и... Я вообще не надоела тебе всем этим? Глупый ребенок. — Нет, это... Это к тому, что мы уже больше года шатаемся сюда, даже после тяжелых недель мы... То есть... Тогда ты была очень уставшей. Иногда в день ты могла перелетать с места на место больше сорока раз, конечно, без учета всех твоих миссий и заказов, без учета тех стычек и ран, которые удавалось залатать лишь в перерывах. Когда ты использовала перенос, то краем глаза можно было заметить, как твое тело корчилось от боли, а взгляд бешено перебегал с места на место, отчаянно пытаясь зацепиться за любую цель, будто от этого зависело все. Твой цефалон в такие дни особенно напоминал обеспокоенную мать, чье чадо излишне отдает себя тренировкам, забывая об отдыхе. Это было понятно, мало кому понравилось бы видеть ценного для души человека за изнурительными занятиями, нежели за отдыхом. Мне кажется, что, будь его воля, он бы погрузил тебя в стазис на миллионы лет, просто потому что вид умиротворенной спящей тебя доставлял бы ему некий моральный покой. Хотя ты и правда казалась счастливой, когда спала, я убедился в том сам. Однажды. Именно в тот день, когда унес измученную тебя от экрана в каюту. Ты была легкой, вопреки всем твоим самоироничным шуткам о твоем теле, которые ты, почему то, любила отпускать чаще других и которые я тоже не понимал... Больше всего. И не знаю, можно ли это назвать нарушением каких-либо правил, но я позволил себе остаться на время. Какие-то пару минут. Просто чтобы еще раз убедиться, что ты спишь, что тебе ничего не угрожает. Хочешь правду? Я чувствовал себя как в блаженном покое. И я не боялся этого чувства. Просто находясь рядом. Ах, дитя звезд. Такое потерянное, но такое прекрасное. Впервые в жизни я снял иллюзорную маску, отдаваясь тому, что тревожило мой рассудок уже долгий период. Я погрузился в раздумья, просто глядя на тебя. Прошло... Столько лет, столько тягостных дней и месяцев. Знаешь ли ты, как это ощущается, помнить каждый кадр из своего прошлого, застрять в круговороте ошибок, кошмаров и вечного гнева без единой надежды на человека, который бы помог тебе забыться? Не иметь возможности ощутить умиротворение, но в итоге обнаружить нестабильный шанс? Нет, не думай, что я решил создать неуместный контраст на твоих и моих воспоминаниях, я лишь хочу сказать, что меня можно понять... Верно? Мою привязанность к такого рода моментам. К тебе. Ведь рано или поздно, вопреки любым принципам и учениям, но хочется поступать так, как до этого ты не поступил бы ни при каких обстоятельствах. Иногда... Просто хочется отдаться шаткому равновесию души. И когда мой разум дошел до этой мысли, я уже очнулся сидя пред твоим телом, сжимая твою ладонь и просто... Наблюдая. Ты не спала. Просто смотрела на меня своими уставшими, но все так же плавно переливающимися в темноте глазами. Истинными, полными тревоги и тургора эмоций. Цвет янтаря, огня, охры, цвет живой, благородной почвы, цвет новорожденной звезды. Я хотел уйти. Правда. Здравый смысл и сомнения кричали слишком невыносимо, последняя грань отчаянно держала меня под контролем, но что-то заставило меня остаться. Твой голос, словно шепчущий ветер Цетуса, словно глухая мольба, морской покой, что я чувствовал внутри себя. Я понял. Я наконец понял. И ты потянула меня к себе. — Умбра, послушай... Я знаю, что я кажусь тебе кем-то вроде упрямого и очень импульсивного ребенка, которому лишь повезло сглаживать удары судьбы не своим телом, но телом варфреймов. Глупой, вечно держащей эту позицию юношеской дерзости, даже когда, казалось бы, это совсем неуместно, но... Нет, пожалуйста, молчи. Ничего не говори. Ничего не говори. — Но я... Умбра, я... Не обесцениваю тебя, я не хочу... Переносить свои раны на тебя. Я знаю, у нас было много неудач в последнее время, я... По моей вине ты чуть не был захвачен, по вине моего упрямого плана мы лишились трех заказов за день и... Ты сделала пару робких шагов мне навстречу, так и не решаясь оторвать взгляд от земли. Ты сгорала в закате, твоя тревога рождалась вместе с восходящей ночью. Я хотел подхватить тебя и скрыть от всего, что нас окружало. Я хотел невозможного. — И ты просто должен знать, что... Если я правда так... Так ребячески ко всему отношусь, то прошу не думай, что я это нарочно, я лишь... Я лишь... В моей голове вспыхивали наши встречи. Битвы. Моменты вдвоем. И то, как я впервые увидел тебя без этой ложной натуры. Такую слабую и еле живую, вне всяких ограждений, вне всяких намеков на игру, жестокую игру жизни. Орокин, Лотос, Тау... Все это... Неважно, когда я смотрел в эти глаза, грустного, обреченного и очень одинокого дитя, вынужденного играть по приказам мира, полного взрослых установок. Так отчаянно пытающегося сохранить свою юность в этом притворстве. Ты хотела лишь... Остаться ребенком, хотела уберечь себя и близких тебе людей. Ведь ты, как и я, не смогла бы пережить такую потерю еще один раз. Потерю, что вырвет в тебе все живое. Будет съедать виной, как плотоядная чума. О, а ведь я так часто жаловался сам себе на эту наивность и ребячество, даже не задумываясь, а дается ли оно тебе так же легко, как казалось именно мне? Осуждение, без попытки понять саму суть. Обреченный я. Обреченное дитя. Знаешь ли ты, что я чувствую? Знаешь ли ты, что я вообще могу чувствовать? Знаешь ли ты, как я обязан тебе? Ведь ты та, кто спасла меня. Пробудила ото сна. Кошмара. — Я лишь хочу... Чтобы ты знал... Я не слабая, я... Я никогда не позволю чему-то плохому случиться, я никогда не дам тебе испытать все, что я видела в тот день, я не позволю им... Причинить тебе боль, я не позволю себе... Причинить тебе боль и если для этого нужно внезапно переломать свое нутро, стать кем-то другим, я это сделаю. Твои слова рассыпаются под ударами волн о скалистый берег. Ты замираешь и обращаешь ко мне свой умоляющий взгляд, неловко сжимая ладонь, прижимая ее ближе к груди. Твои глаза. Опаляющие, как огонь. Приковывающие, как звезды потерянных созвездий. Словно шепчущий ветер, ты стоишь здесь со мной. И твой голос умирает в шуме волн. Я хочу забрать тебя от всего на свете. Словно шепчущий ветер, но ты станешь моей. — Не... Оставляй... Меня... С приходом ночи все внутри разрывается. Грубеет. Но и приходит ясность. Да, я не понимал тебя. Не понимал твои решения, твою тактику, а цели, которые ты преследовала, были для меня чем-то сокрытым за сотнями световых лет. День за днем я видел, как ты растешь, как твои мечты угасают, растворяются под давлением все новых и новых испытаний. Ты тряслась за каждую пылинку, что падала в твои ладони, но боялась, что не сможешь сдержать свои цепи, дашь волю своей грусти и отчаянию, отринешь обязательства, которые, как и мне, навязали люди, давно похороненные в пучине прошлого. Ты думала, что я ненавижу тебя, думала, что я хочу сбежать. Помнишь ли ты... Как в тот день ты позволила мне остаться рядом, молча слушая, ты была убита тем, что кто-то посмел разоблачить тебя, убита чувствами, которых боялась. Или это я боялся их? Но простишь ли ты мне то, что я ушел, ощущая твою нежную ладонь на своем плече? Простишь ли ты мне, что я не смог объяснить, рассказать, почему я сделал это? Простишь ли ты мне, моя радость, моя любовь, мое дитя, что я запутал твои мысли и позволил сомнению, страху пред потерей родиться в твоем юном сердце? Ты простила. Ведь ты все... Все знала. Так дай шепоту ветра унести нас отсюда. — Становится холодно, пора возвращаться. Тьма опустилась на Цетус, заставляя огни вокруг мерцать особенно ярко, поджигая землю и воду магнитным сиянием. И ты здесь, со мной. Нежность взгляда, тепло дыхания, прошедшее мимо моего лица, и дрожь твоих прикосновений. Все ли это реально? Все ли это правильно? Был ли вообще смысл во всех этих играх и масках? Вопросы играют злую игру, теперь, когда ничего не угрожает ни мне, ни тебе. Безнадежная боль внутри наших душ отныне... Незаметна. Незначительна. И вновь все вокруг лишь твой голос, словно шепчущий ветер играющий на верхушках ветвей. И я вижу, как они качаются, когда ты стоишь рядом со мной, у бушующего моря Цетуса. Исчезая.