***
***
Пятнадцатое июня. Месяц третий. — Ка-а-ачча-а-ан, — тянет Изуку и пытается без помех встать с кровати, однако небольшой живот, словно камень, тут же притягивает её обратно. Или это лень? — Каччан, у нас в кухне что-то упало. — Что? — сонно переспрашивает Кацуки, закрывая уши подушкой и пытаясь вновь уснуть. Однако Изуку, будто серена, словно пищит ему на ухо: — Ка-а-ачча-а-ан… — Что, что?! — Каччан, иди, проверь, — щебечет Изуку ему на ухо и сталкивает его с кровати. — Мне стра-ашно… Кацуки звереет, впопыхах подрывается с кровати и давит желание придушить оторву, чешет макушку и идет в кухню, чувствуя запах глицерина на собственных ладонях и дыма. — Каччан, не дыми, пожалуйста, в доме, я этого не люблю, — кривится Изуку и мгновенно засыпает, громко сопя, а Бакугоу закусывает щеку изнутри и идет воевать с ветром, опасным преступником, который с самыми ужасными намерениями проник в их дом через окно, которое открыла минут двадцать назад Изуку, ибо «очень жарко, Каччан». — Там просто ветер, — заходит в комнату уже успокоившийся Кацуки, ожидая увидеть мирно спящую жену, однако та сидит на кровати в позе лотоса и тут же кивает на его слова: — Я знаю, — просто улыбается она, а Бакугоу давится воздухом. — Каччан, мне кажется, что я хочу понюхать злодея. Нет, я хочу его попробовать! Как думаешь, какая на вкус его кровь?.. Нет, не хочу кровь, я хочу его укусить! «Вот так борются с преступностью нынешние герои, да?» — заглядывает в окно их дома Тошинори Яги. — «Тогда миру нечего бояться».***
Шестнадцатое июля. Месяц четвертый. Очако радостно улыбается и наклоняется к животу Изуку, прислушиваясь. — Мне кажется, что я слышала сердцебиение! — счастливо заявляет она, а Изуку, жмурясь, кивает. — Тебе ничего не нужно? Ну там, за чем-нибудь в магазин сбегать? — взволнованно спрашивает сердобольная Урарака, а Изуку мотает головой, ласково кладя ладонь на живот. — Да ты что! Нет, мне ничего не нужно, честно, — прямо-таки светится Деку, а Кацуки, стоящий неподалеку, облегченно вздыхает от этих слов. Очако обнимает подругу напоследок и кивает Кацуки, оперившемуся о дверной косяк, а потом, прежде чем выйти за порог, на прощание поучительно кидает в сторону Бакугоу: — Вот повезло тебе с женой! Такая добрая, спокойная, скромная, даже не просит ничего! Вот бы и мне такой быть, — мечтательно улыбается она, Изуку смущенно хохочет, мол, я скромная, да, говори ещё, а Кацуки мысленно перекрещивается, нет уж, он такого больше не переживет. — Пока, ребята! Скоро ещё загляну! — Пока, Очако! — солнечно махает рукой Изуку ей вслед, а потом, когда дверь закрывается, долго смотрит в окно, наблюдая за удаляющейся фигуркой Урараки, и только тогда медленно поворачивается к нему полностью. Кацуки содрогается. — Каччан, — поджимает губы Изуку в плаксивом жесте, а Бакугоу думает, что бежать уже поздно. — Я резко захотела кальмаров со сбитыми сливками, а ещё я хочу понюхать осенние листья! — Но ведь сейчас середина июля! И почему ты об этом не попросила её?! — кричит Кацуки, а Деку сводит брови к переносице, весь её солнечный вид тут же пропадает. — Ты что, с ума сошел?! Как я могу попросить тащиться её в такую даль? Тем более, я это только сейчас захотела. Или ты меня не любишь?.. Кацуки с завистью смотрит на свободную и не обремененную этим Урараку, и… И собирается в магазин. Жену он все-таки любит.***
Двадцать третье августа. Месяц пятый. Врач водит каким-то прибором по её блестящему от воска животу, а на экране высвечивается какое-то темное пространство и какой-то белый комочек, похожий на куклу ребенка в супермаркете за углом, и Кацуки догадывается, что вот оно, их дитя! Изуку едва ли не пищит от радости, высматривая на экране ребенка, приговаривая, что «вот ручка, вот ножка, а нос, нос, Каччан, твой», и, слушая эти счастливые бредни, Кацуки готов хоть вечность жить с беременной женой, чтобы познавать такое счастье, а потом он узнает, что у них мальчик. И, он готов поклясться всевышнему Ками, что едва ли не зарыдал, как и Изуку, которую теперь принялись успокаивать и предлагать выпить воды, ведь волнение может навредить ребенку. — Ну чего это ты ревешь? — спрашивает он, присаживаясь на кушетку рядом с ней. Изуку всхлипывает и перехватывает его руку, тянущуюся к коротким черным волосам с целью их растрепать, и прижимает её к животу. У Кацуки падает сердце: он готов поклясться, что слышит характерный стук сердца! — Я от счастья… — Деку, его Деку улыбается, а по щекам её текут слезы, и Кацуки сам уже готов рыдать именно так, только для того, чтобы этот день никогда не заканчивался. Кацуки готов купить ей что угодно, бежать куда угодно и во сколько угодно, а Изуку готова терпеть все эти крики, всю его злость. Почему? Просто они оба любят друг друга. В этом у Кацуки будет уверенность всегда.***
Шестое сентября. Месяц шестой. А потом Изуку похищают. Кацуки оббегал всех, кого знал, да он даже к Тошинори заглянул, может быть, он видел его жену, однако его Деку не было ни у кого. У Кацуки в который раз сердце уходило в пятки, она же, мать их, беременная, беременная! Вдруг что-то случится?! Он не для этого оберегал жену все это время, не для этого он полюбил эту глупую простушку с зелеными волосами, чтобы её так просто потерять. Кацуки ищет весь день, а потом получает на телефон сообщение от неизвестного номера и даже не знает, вздыхать ему с облегчением или яростью. Он быстро находит адрес, указанный отправителем, и, к всеобщему счастью, находит жену целой и невредимой. Что, кстати, нельзя сказать о «похитителях». — Заберите её, пожалуйста! — слезно кричит какой-то новичок, возомнивший себя злодеем прямо в лицо Кацуки и держит на весу перебинтованную руку. Кацуки хмыкает, вот добилась же жена своего, и ищет её взглядом среди толпы таких же дилетантов-подростков, и находит в удобном кресле-качалке с куском какого-то торта в одной руке и большим куском с соленой рыбой в другой. Теперь и Изуку его замечает. — Ой, Каччан, а ты чего так быстро? — радостно спрашивает она, запихивая в рот остатки рыбы и торта, и подскакивает с удобного кресла-качалки. «Злодеи» от её жеста испуганно визжат и разлетаются по разным сторонам, пытаясь не подходить к беременной женщине даже на метр (вдруг это заразно!), а главарь только лелеет едва ли не прокушенную насквозь руку, как он сам сказал. Изуку надувает губы. — Да я же немного укусила! Она подхватывает мужа под локоток и под аккомпанемент облегченных вздохов и чьих-то рыданий удаляется из здания. Главарь благодарит Ками, обещает завязать со злодеяниями и уйти в монастырь, а перепуганные приспешники болванчиками кивают. От жены Кацуки потом узнает, что у «ребят» ей не очень понравилось, — кресло слишком жесткой было, её не предупредили, когда в гости забрали, люди какие-то зашуганные, а она ведь просто хотела попробовать вкус злодея, который ей, кстати не понравился — но она бы ещё навестила их. Так, из вежливости.***
Двенадцатое октября. Месяц седьмой. — Каччан, — пыхтит Деку, заваливаясь к нему на кухню, где он работал (читал, маялся дурью), строил какой-то карточный домик для спора, придерживая ладонями огромный живот и опирается на косяк, устало вздыхая. — Ну, Каччан! — Я занят! — сквозь зубы шипит Кацуки, пытаясь даже не дышать на свое творение, а Изуку тем временем недовольно хмурит лицо. — Качча-ан, — плаксиво тянет Изуку, неуклюже приближаясь к столу, а Бакугоу тем временем замирает, выставляя вперед ладонь и испуганно жестом останавливая жену. — Стой. Пожалуйста. На месте! Что случилось? — уже более спокойней выдыхает Кацуки, подравнивая какие-то выпирающие карты, а жена только горестно и долго вздыхает, лицом выражая вселенскую скорбь. — Ничего не случилось. Совсем. Ты ведь так занят, а я тебя, наверное, отвлекаю. Кацуки облегченно закатывает глаза к небу (потолку) и продолжает свое дело… пока не слышит вновь печальный и уж больно продолжительный вздох. Закатывает глаза он уже от безысходности. — Рассказывай, что случилось! Изуку снова вздыхает и заявляет: — Я же говорю, что ничего не случилось. — Деку! — Ты меня не любишь, да? — тянет Изуку и шмыгает носом, однако Кацуки не может не заметить, что она тяжело пыхтит, а раздувшаяся грудь быстро вздымается. — Люблю! — пытаясь не наорать на жену, цедит Бакугоу. — А теперь скажи мне, что случилось Изуку, радостная от прошлого заявления, только пожимает плечами и легко выдает. — Да так, ничего страшного, — она постояла ещё секунду. — Мне просто кажется, что я рожаю. Кацуки испуганно подрывается с места, карточный домик разлетается к чертям собачим, и быстро несется в комнату, собирая вещи и попутно набирая номер скорой. — У меня жена рожает! — орет он в трубку, когда кто-то отвечает на звонок с того конца провода, и спешно начинает собирать вещи, в таком же темпе диктуя адрес. — Быстрее давайте! Быстрее! Когда он влетает в кухню, собранный, в легкой куртке, теплой шапке с надписью «Любимый муж» (на улице середина октября, вдруг простудишься, говорила ему Изуку) и застает любимую жену, спокойно пьющую чай, с самым что ни на есть умиротворенным видом собирающую раскиданные карты. — Ты же рожаешь! Чего же ты сидишь, давай скорее, сейчас скорая подъедет!.. — взволнованно пытался напялить на неё зимнюю одежду Кацуки, однако Изуку только махнула рукой: — Я передумала рожать, — радостно выпалила она, а Кацуки выронил из рук все чемоданы и тяжелые сумки, которые сейчас держал. Жена, увидев его состояние, перефразировала. — Ну, мне показалось. Потом буду рожать, месяц ведь только седьмой, рано ещё. Кацуки молча попытался найти себе хорошую петлю. Ну и в скорую, конечно, позвонил, однако те все и так правильно поняли. «Ками, дай мне сил»…***
Семнадцатое ноября. Месяц восьмой. — Каччан, — серьёзно начала Изуку, запихивая в рот огромный кусок рыбного пирога и запивая его молочным коктейлем из клубники, — мы должны выбрать ему имя. — Кому? — устало спросил Кацуки, перевел сонный взгляд на часы и сдавленно застонал. Циферблат показывал четыре часа ночи. — В смысле, кому, Каччан?! — ужаснулась Деку и вдруг всхлипнула. — Пусть ты меня не любишь, но люби тогда, пожалуйста, нашего сына! Мне завтра-послезавтра рожать, а ты даже не думал об имени для нашего ребенка! Кацуки вытер тыльной стороной ладони слезы, брызнувшие из глаз, когда Изуку резко включила свет в комнате, и устремил хмурый взгляд на её огромный живот. — Давай назовем его «Моя Мать Не Дает Моему Отцу Спать»? — раздраженно кинул он и уснул. — Каччан! Вставай! Я рожаю! — растормошила его пыхтящая и красная от натуги Изуку, а он кинулся к шкафу и достал оттуда одежду, попутно набирая скорую. В приемной он прождал несколько часов, прежде чем из родильного зала не вышел мужчина в маске и не спросил у него, кто муж Изуку Бакугоу, бывшей в девичестве Мидорией. — Я! — взволнованно подскочил он и принял в руки кулек, откуда на него уставилось его собственное взрослое лицо. — Привет, старик! Меня зовут Моя Мать Не Дает Моему Отцу Спать-кун! — прокуренным голосом выдал младенец, перед глазами Кацуки промелькнула вся его будущая жизнь: как он будет мучаться с ним в детском саду, затем то, как его сына дразнят в школе, институт, какая-то малооплачиваемая работа, на которой его все равно будут травить, а затем смерть и дьявольский смех священника, которые будет отпевать его душу, и смех людей в похоронных костюмах, и Кацуки тут же проснулся в своей постели, обливаясь холодным потом и глубоко вздыхая, рядом с внимательно смотрящей на него своими зелеными глазами Изуку. — Ладно, давай выберем ему имя… — Не надо, — обиженно буркнула Изуку и повернулась к нему спиной, выключая светильник (она что, специально ждала того, как он проснется?!). — Я уже давно все выбрала.***
Восемнадцатое декабря. Месяц девятый. — Ну, как она?! — испуганно закричала запыхавшаяся Очако, хватаясь за его руку и до боли сжимая предплечье. Кацуки посмотрел на часы, затем перевел взгляд на дверь, ведущую в родильный зал, и глубоко вздохнул, даже не зная, кого первым успокаивать: самого себя или истеричную женщину, являющуюся лучшей подругой его жены. — Уже четыре часа прошло, — процедил он сквозь зубы и поднялся с холодного металлического стула, оставляя Урараку одну со своими мыслями. — Пойду, покурю. — Ты же не куришь! — возразила Урарака, однако Кацуки только махнул ладонью и нащупал в кармане зажигалку. «Найду где-нибудь», — буркнул он и уже собирался выйти, как из родильного зала вылетел взволнованный врач. Видя его состояние, Кацуки тут же присел обратно. Очако испуганно зажал рот ладошками и рвано выдохнула. — Что случилось?! — не выдержав, взревел Кацуки и, отталкивая врача в сторону, ворвался туда. У него упало сердце, когда он увидел… Живую и здоровую жену с прекрасным ребенком на руках? — Ты в порядке? — А ты меня любишь? — прищурилась Изуку, но на дне её прекрасных глаз резвились зеленые искорки и смешинки. — Если бы не любил, то не терпел бы все эти твои выкрутасы, — Деку выжидательно уставилась на него. «Она же крутит мною, как хочет» — восхитился Кацуки и тут же беззлобно улыбнулся. — Очень. Очень люблю тебя, глупая Деку. Кацуки опустил глаза на ворочавшийся кулек в её руках и даже затаил дыхание, когда ребенок открыл глаза и слепо уставился прямо на него. — Ты ему нравишься, — шепнула Изуку, а ему только и оставалось, что сморгнуть внезапную влагу. — Ты что, плачешь? О-ох, Каччан… — С дуба рухнула, Деку?! — рявкнул Кацуки и стер тыльной стороной ладони горячие слезы. — Ты, наверное, ослепла от своей бесполезности! — А вот сам попробуй родить мне сына, а я тогда посмотрю на то, как ты легко это сделаешь. Что я сделала? Да так, ребенка родила, а в основном я бесполезная, да… М! — Бакугоу нежно прижал палец к её губам и слегка надавил, закатывая глаза и пытаясь не слушать эти счастливые бредни. — Пх! Фекотно фе! — захихикала Изуку. Кацуки беззлобно улыбнулся и, фыркая, обхватил маленькое лицо жены своими ладонями, заглядывая ей в глаза. Подумать только! Совсем недавно, лет эдак десять назад, он мог с легкостью ударить в это лицо, разбить эти пухлые губы, а не поцеловать их. Совсем недавно Кацуки думал о том, как бы поскорее убрать эту прекрасную женщину (тогда ещё совсем девчонку) с дороги, сделать что угодно, лишь бы она не путалась у него под ногами. Подумать только… Что, если бы он, так и не переборов своё тщеславие и эгоизм, просто не обратил внимание на эту глупую девчонку, на волосы которой будто пролили пузырек зеленки? Бакугоу прикрыл глаза и оттолкнул позорные мысли прочь, а затем открыл их и посмотрел на своего (своего, слышите, своего!) сына, который беззубо разевал рот и что-то непонятно мычал. Зачем ему знать худший исход, если есть лучший? — Ну что, Деку, — ласково подразнил он её, а затем щелкнул по носу, слушая хохот Изуку, — я думаю, что нам пора домой? Всем нам.