блудливая Калифорния

— Вам вменяются убийства, насилие с отягчающими, рэкет, организация проституции, ростовщичество, шантаж, взятничество, сокрытие информации, подкуп должностного лица, пытки, взятие заложников, ты хоть что-то, ублюдок, не попробовал из списка запрещенки? Занзас докуривает уничижающе медленно, молчит, пока коп пытается уместить жопу на узком стуле в камере допросов, куда его(не копа, Занзаса) вывели из ноль-целых-ноль-десятых-звездочной камеры предварительного заключения, читай, из клетки в участке, спасибо хоть, одиночной: пиздливый(!) алкаш(!) в лосинах(!) в соседях по комнате два на два не прожил бы долго в общей атмосфере повисшего пыльного омерзения. Коп теребит усы, похожие на небритую пизду, фасует свеженькие, только из принтера, листы с кучей федеральной инфы, которую смог нарыть на Занзаса за то время, пока тот прохлаждался в своей одиночке. Смотрит исподлобья, вот-вот готовый ощериться, — Занзас в ответ усмехается почти с налетом снисходительности и тушит окурок. Поразительно, как ему разрешили курить в допросной, ах да, это же Штаты, гребанные Штаты, где пока в помещении висят камеры, тебе едва ли не задницу подтирать будут с этим их наносным уважением к свободе проявлений личности. Правда, потом прострелят тебе на заднем дворе колени и скажут, что убежать пытался и оказывал сопротивление при задержании. Американская мечта, демократия, как она есть, а доблестные полицейские как ненавидели плохую статистику раскрываемости со времен сухого закона, так до сих пор и исходят на говно, лишь бы за поимку хоть одной гниды им накинули пару нулей к зарплате и пару звездочек на погоны. Занзас хочет закинуть ноги на стол, но уступает место крошечному диктофону и свеженькой, только из принтера, бумаге. Он вдавливает окурок в пепельницу, а хочет вдавить в стол ебальник предвкушающего расправу и повышение мистера-неподкупного-доблестного(нужное подчеркнуть) полицейского. — Не участвовал в обороте наркотиков, — подсказывает он великодушно. Во всяком случае, не напрямую, Вария все-таки мало тянет на притон с травкой и героином в пакетиках из ближайшего супермаркета.— Как тебе такое, Илон Маск? Мужик напротив не ссыт в штаны от его тона, как стажер, переправлявший его сюда по коридору, чуть не высадивший от испуга Занзасу в бочину половину обоймы, когда он обернулся и попросил воды из кулера. Что за отбросов набирают в стражи порядка, куда ушла эпоха. Занзас бы повздыхал, ему можно, он мается от скуки и бюрократического дерьма третьи сутки, потому что, ну, нам очень нужен этот контракт, твой авторитет непререкаем, переговоры пройдут в Лос-Анджелесе в среду, свой человек в правительстве, связи в ФБР, крупные сделки с недвижимостью, будь-так-сказочно-любезен. Пиздливый Савада, пиздливый переговорщик, решивший, что от мафии можно спрятаться, ебаные Штаты. Проклятая жара, туда же. — Что ж, хоть капля совести у тебя осталась. Занзас смотрит на него с гадливым весельем. Мужик, тебе на вид лет пятьдесят, налицо ожирение, проблемы с дыхалкой и с бабами, для кого ты тут стелишься? Все это его забавляет, это подзабытый цирк с конями, а федералы, как назло, все никак не прикатят — по официальной версии, неотложные дела почему-то все никак не отпустят забрать из заплеванного участка второго по разыскиваемости человека в мире. Второго после Реборна, это могло бы быть обидно, но тот же Сквало там значится четвертым, хах, просел, кретин. А совести у меня дохуя, больше чем надо, тебе немного сцедить из жалости? На бейдже у потного в жаре восточного побережья, страдающего от ожирения, проблем с дыхалкой и бабами копа значится «Саймон Роджерс», и это почти как гребанный Капитан Америка. У Занзаса целая коробка комиксов валялась в детстве в палаццо Вонголы, хотя ему, кстати, всегда больше заходил Тони Старк. — Ну, давай по порядку, — он включает на диктофоне запись. Занзас просит водички. — Как давно ты в мафии? — вопрос такой же риторический, как «есть ли вам 21» при входе на порносайт, но, раз уж это все похоже на ебаное утомительное представление, которое он до сих пор по какой-то магической причине не закончил, то так и быть. — Лет с семи. У Саймона Роджерса, как у моржа, дергается губа под завесой усов. Ей богу, ему не хватает только пончика в руке и зеркальных очков на роже, настолько он стереотипный коп из фильмов о Калифорнии. Занзасу это, мягко говоря, остохуевает минуте на двенадцатой, он пытается еще раз напомнить себе, за что ему пиздить при встрече Саваду Тсунаеши. Все, что могло пойти не так, пошло не так в момент, когда он вышел из самолета, но ведь это так важно, показать серьезность своих намерений, так важно, чтобы связи с американскими сенаторами налаживались только через его, блять, потраченное время. С куда большим интересом он бы сейчас рубился в приставку у себя в квартире в Милане или смотрел с тем же Сквало футбол. Кстати, этот(еще один) пиздливый уебок из его жизни сделал ручкой на пересадке в Барселоне, куда им волей судьбы угораздило добираться на пару. Из всех событий последней пятидневки быстрый перепихон в туалете аэропорта за полчаса до посадки на рейс, когда в соседней кабинке засел кто-то, обсуждавший закупку лодочных моторов для сетевого магазина, был самым приятным воспоминанием. Сразу после Сквало буднично швырнул в мусорку заляпанную спермой футболку, нацепил вместо нее тупую гавайку в голубой цветочек и смотался в направлении «пассажирам, следующим на рейс до Лас-Вегаса проследовать к терминалу 14». Давай, босс, увидимся скоро, не забудь прислать фотку из Голливуда. Саваде Тсунаеши, в свою очередь, следует дать по лицу(и ногами по почкам, например) при встрече 1)за кретинизм ситуации, когда 2)сенатор пересрался за свою репутацию и 3)послал вместо себя нихера не проверенного переговорщика, а тот, в свою очередь, 4)пересрался и слил все, что знал, в ближайшем отделении полиции, и 5)вместо тихого ужина в отеле на побережье Занзаса ждали 6)«руки за голову, оружие на землю!». Зато тоже — в отеле и на побережье. И теперь выходить на федералов и чиновников приходится, дожидаясь их в маленькой комнатушке наедине с запахом дешевых сигарет, которые ему одолжили, и Саймоном-мать его-капитаном-Америкой-Роджерсом с усами, похожими на небритую пизду. Все выглядело так, будто он почти дождался своей очереди в кассу, отошел поссать, а когда вернулся, то обнаружил себя отодвинутым на отшиб вселенной. Это могло бы веселить, если бы не бесило откровенным идиотизмом. Савада успел бросить в трубку «будем все решать» прежде, чем у него изъяли и телефон, и пистолеты. В принципе, он не торопился. Пусть решают, он и здесь неплохо себя чувствует, ему даже бургеры из макдака приносят, с картошкой, щедро политой химозным соусом барбекю. Так что пускай Савада там сперва охуеет как следует, поднимет на уши всех своей щенячьей истерикой капризной сучки, у которой не вышло сыграть в хорошенькую домашнюю девочку и склеить ебаря поинтересней. А потом начнет решать дела методами, которые действительно работают — деньгами и убийствами. Тупые вопросы Занзас игнорирует, на менее тупые отвечает лениво и односложно, ну серьезно, вы теперь тест Роршаха подсуньте, протипируйте личность, и потом еще — бил ли вас отец в детстве? Вы испытывали сексуальные желания к вашей матери? Склонность к насилию проявилась у вас в раннем возрасте? Занзасу хочется думать, что федералы приедут быстрее, чем этот уебан достанет свой девчачий дневник и попросит заполнить анкетку в графе «кто тебе нравится». Не хотелось бы рушить создавшуюся атмосферу криминальной брутальности фразами вроде «да знаете, такой с патлами до жопы, безрукий калека с талантом к отсосу». Ребята, выведите его, я недостаточно толерантен для этого дерьма, сейчас вьебу ему, у меня отец Вьетнам прошел, жена и двое дочерей, ей богу, я ему въебу. — Ты же понимаешь, какой срок тебе светит? — капитан Америка ставит диктофон на паузу, встает, расхаживаясь, и Занзас видит, поворачивая голову, двоих копов за стеклом допросной. Им явно не терпится, когда же шеф включит режим плохого полицейского и выбьет показательно все дерьмо из зажравшегося итальяского ублюдка: давай, Саймон, мы болеем за тебя, мы уже приготовили транспаранты в честь твоего торжества над насилием и бездуховностью этого прогнившего мира. Кретины, ну точно. Это тянет на три пожизненных, ты понимаешь, спрашивает капитан Америка. На все пять, подсказывает Занзас. Кто-то из вонгольских педиков, может, добавил что-то в духе "и я ни о чем не жалею", но, черт, это слишком красивые и слишком лживые слова для той действительности, в которой он существует последние двадцать пять лет. Не может не быть сожаления в искалеченных обожженных трупах, в умоляющих о пощаде женщинах, нет ничего красивого в том, что ради собственной жизни они предлагают убить или продать детей. Пока Савада говорит «мы занимаемся бизнесом» и предлагает колумбийским ребятам купить чистый кокаин со скидкой «ради дальнейших выгодных сделок», реальные люди идут и убивают других реальных людей, с завидной жестокостью и просто за деньги. Так что уберите свои транспаранты, сопляки, развернете их на гей-параде в центре ЭлЭй. Поразительно, как у мировой общественности выходит выставлять все красиво в умах широкой публики и в фильмах: вот это наш новый дом, Джованни, ты будешь ходить в новую школу, сынок, а еще мы заведем собаку и назовем ее Брандо, как актера, а когда нас настигнут плохие парни, мы разберемся с ними этим пулеметом. Кто вообще называет собаку Брандо? Кто вообще даст такому Джованни шанс разглядеть плохих парней прежде, чем они пустят ему кишки ради того, чтобы папочка работал в том, что вонгольские сосунки пытаются обозвать бизнесом. Занзасу почти хочется объяснить офицерам, как детям: вот смотрите, я — мудак, а вы — тупые. Но он вообще не страдает альтруизмом и желанием что-то кому-то объяснять. Офицер Роджерс смотрит на него устало, говорит: — Ты пойми, ты же можешь еще договориться с нашим правительством, ты еще можешь выбраться, защита свидетелей существует для всех. Только что прикуренная сигарета падает на стол, оставляя маленькую подпалину на дереве. Занзас не смеется, Занзас ржет, блядь, этот имбицил сорок минут вертит его дело в руках и после этого предлагает ему начать сливать все, что знает, чтобы жить в новом доме с новым паспортом, с новой собакой, в новой, с ярлычком из магазина еще, жизни. На улице раздается шум как раз когда коп убирает руку с табельного на поясе и говорит: тогда ты вляпался, парень, за тобой приехали, и идет к выходу. Взврыв отшвыривает их обоих в коридор, накрывает известковой пылью, оглушает на мгновение. Когда Занзас поднимается на ноги, в проеме разъебанной стены он видит, как с улицы ему сигналит самая пидорская тачка из всех, что он видел. Ярко-лазурный кабриолет отсвечивает оранжевыми мигалками врубившейся сигнализации, за рулем числится Хибари Кея, на штурманском Луссурия, с пассажирского скалится рожа ебанутого-на-голову-патлатого-калеки Сквало с двумя короткоствольными автоматами. Занзас идет к ним в приступе какой-то ебанутой гордости за этих дебилов, которые могут предать все свои принципы кроме того, в котором значится пункт об эффектном появлении. На Луссурии и Сквало наглухо дебильные гавайки в цветочек, на заднем сидении находятся его пистолеты, даже вместе с портупеей. Мы гнали сутки из того казино, говорит Сквало. Савада обосрался, когда твой мобильный перестал отвечать в полицейском участке, говорит Луссурия. Хибари Кея молча не одобряет. В жопу этих сраных сенаторов, говорит Занзас, усаживаясь на свободное заднее место. Они гонят по трассе, через пару десятков километров в зеркале заднего вида всплывают мигалки и в рупор орут о стрельбе на поражение. Долбоебы, говорит Занзас, мы в сраном кабриолете, и Хибари Кея, вильнув в бок, буквально выбрасывает их на проспект: пальмы, кафешки, солнечные блики над виднеющимся океаном, цветные флаги, толпы людей. Их реально выносит в центр какого-то пидорского шествия, мужики в чулках и бритоголовые телки рассыпаются в стороны, копы проталкиваются следом с просьбой не оказывать сопротивления при задержании, все, как в тупых комедиях для оплывающих на диванах Бобов. Или Ников. Или С а й м о н о в. Сквало ржет, Занзас ржет, Луссурия ржет, Хибари Кея не одобряет, но топит педаль в пол. Сто семьдесят, сто девяносто, может, доберутся до границы штата к вечеру. Они выскакивают из города, как пробка из бутылочного горлышка, пока Луссурия успевает сделать селфи на фоне голливудских холмов. Ситуация смешная до истерики, неподобающе киношная, вот смеху будет, если сейчас они въебутся во что-нибудь на такой-то скорости. Сквало целует его в перерыве между автоматными очередями, Занзас в ответ обещает пристрелить его, если он еще раз наденет рубашку в цветочек. — Пидорская Калифорния, — выдает Хибари веско, глядя на них в зеркало. Занзас с ним солидарен. Он помечает про себя дать Саваде по роже при встрече. Глядя на свой отряд боевых пидорасов(и Кею), оставшийся под пальмами гей-парад, весь сегодняшний день, всю свою блядскую жизнь, помечает в пункте «причина»: нетолерантность.