Ореховый мёд.

Гладь дорог рябила от резких капель дождя, падавших на нее. Совсем редкие, но такие… предвестники самого настоящего ливня. Вот — капнуло. А потом еще раз. И еще. Я скользил мутным взглядом по городу и хрипло дышал. Холодные капли будоражили сознание, затуманенное мягкими бликами наполовину скрытого за тучами месяца. В темно-голубых глазах — мое отражение, а я не могу даже ничего сообразить, попросту затянутый этим взглядом. Рубашка давно валяется где-то на земле, мокрая от дождя и уже, без сомнения, грязная. Но кто бы знал, как мне на это плевать…  — Не смотри на меня такими глазами, Слава, — шепот Мирона хриплый, почти умоляющий. Губы припухшие, как и у меня, покрасневшие, в крови. Я довольно улыбаюсь и наклоняюсь вперед, слизывая каплю. То, что к парку в любую секунду мог кто-нибудь подойти, волновало нас мало. Ну, а что, всего-то и увидят, как я, полуголый и возбужденный, сижу у своего — теперь уже любимого — на бедрах и беззастенчиво, прерывисто дыша обнимаю его за шею.  Пальцы Окси проходятся по позвоночнику. Щекотно. По спине вслед за пальцами бегут мурашки.  Его расстегнутая рубашка мокрая и холодная, неприятно липнет, зато кожа — безумно горячая. Невероятный контраст. По шее проходятся теплые губы, цепочкой поцелуев спускаются к груди, и мне приходится слегка отстраниться, чтобы дать ему продолжить исследовать мое тело. Приятно настолько, что уже страшно. — Не против слегка поменять позу? — его голос звучит насмешливо, и не успеваю я возмутиться, как он соскальзывает с мокрого камня, все так же удерживая меня на весу. Затем разворачивается, и я чувствую, как моя спина упирается в ледяной камень. Неприятный, скользкий. — Ну-ну, — из его горла вырывается хриплый смешок, когда я ногами и руками прицепляюсь к нему, повиснув и не желая отпускать. — Тебе же нравится. Я в ответ только слабо выдыхаю что-то, сам понимая, что это больше похоже на стон, чем на нормальные слова, и убираю руки от его шеи. Ноги он сам передвигает чуть выше, укладывая себе на бедра. Еще бы мне не нравилось. Все эти прикосновения, поцелуи — он как будто издевается. Никогда не думал, что возненавижу нежность, но сейчас это было именно так. Дико хотелось наорать на Окси, ударить его, заставить, наконец, перейти к более решительным действиям. И он это видел, видел, зараза, и специально издевался надо мной! Его пальцы проходятся по молнии джинс, расстегивают ее. Я ерзаю, чувствуя, что сдираю кожу на спине о камень.  — Хватит, — из горла вырывается почти что всхлип, и он вновь вскидывает на меня глаза. Черт… да не в том смысле! — Не сдерживайся, пожалуйста!.. — Вряд ли тебе это понравится, — он склоняется, обдавая дыханием мои губы, на секунду касается их — едва ощутимо. Нет, он точно издевается! Как же я хочу… Я протягиваю дрожащую руку к нему, обнимая за шею, стараюсь прижаться как можно ближе и тихо выдыхаю: — Пожалуйста. Мирон на секунду отводит глаза, облизывает губы, словно решаясь, и быстро кивает. Во взгляде так и читается: «Я тебя предупреждал».  Вся обманчивая нежность тут же слетает, я притиснут к чертовому камню так, что приходится выгибаться навстречу, только чтобы позвоночник прекратил болеть. Мягкие приятные поцелуи превращаются в болезненные страстные укусы. Сильные руки удерживают меня, впиваются в тело. Больно… И приятно. Восхитительно.  Крышу сносит. Какая, к черту, нежность, когда я могу получить такое?  Джинсы вместе с бельем стянуты резко, сразу же отправляясь к рубашке. Горячий язык скользит по бьющейся вене на шее, холодные же пальцы пробегают по низу живота, дразня. На лицо падают капли дождя, затекают в рот, и я ощущаю на языке приятную влагу. Перед глазами все сливается в единое темное пятно. Кончики пальцев касаются моего члена, размазывая капельки смазки. Из горла вырывается тихий стон. — Не надо, — мои дрожащие пальцы обхватывают его запястье, я подношу руку к лицу. — Я… сам, — касаюсь языком его пальцев, провожу по ним, щекочу кончиком языка ладонь и сразу же втягиваю указательный и средний пальцы в рот, посасывая их, проходясь языком. И так неровное дыхание Мирона учащается, и он просто не дает мне закончить — быстро освобождает руку и сам жадно впивается в мои губы, кусая их, не давая даже вздохнуть. Рука, между тем, скользит вниз. По телу — ток. Я выгибаюсь, и ладонью заезжаю Окси по плечу, но слабо. Рука, не удержавшись, скользит на спину, цепляясь за складки рубашки. Нечестно. — Сними, — требовательно выдыхаю я, разрывая поцелуй со вкусом орехового меда, которым совсем недавно мы заедали водку, стараясь отвлечься от тянущего ощущения внизу. — Нет, — по его губам скользит довольная улыбка, парень свободной рукой сжимает мои волосы в кулак, отклоняя голову назад и открывая беззащитную шею. Я застонал, а по шее медленно прошелся язык. Издевается… Даже сейчас издевается надо мной, показывая, что он хозяин положения. Как будто я этого не признаю! — Но, если уж так хочется… сам. Бесит. Как же меня бесит эта его наглость, как же она меня!.. Возбуждает, пронзает насквозь. Я тянусь руками к нему, но они тут же перехвачены и сведены у меня над головой. Мирон ухмыляется и качает головой, вынимая из меня пальцы, расстегивая ширинку и чуть спуская штаны. Я дергаюсь, вывернутые руки болят, но я не могу освободиться, хотя парень и держит меня только одной рукой. По телу разливается безумная слабость, ноги, все еще лежащие у него на бедрах, словно становятся ватными.  Страшно, но любопытно. И очень, очень желанно. Ну почему же он делает все так медленно, как будто нарочно? Возбуждение отдается во всем теле болью, а капли все усиливающегося дождя уже совсем не охлаждают. Я хочу его, Боже, кто бы знал, как сильно я хочу… — Хочу… Мирон, не издевайся! — я говорю вроде и не ему, а самому себе, но привычка озвучивать все свои мысли выходит боком… Или наоборот? Уже заранее больно и безумно страшно. Его рука, отпуская мои запястья, скользит по груди, слегка царапая, спускается вниз. Пальцы сжимают бедра, и я чувствую, что завтра появятся синяки. Ну и плевать. Лишь бы он прекратил так меня пытать. Ну пожалуйста… Я чуть приоткрываю глаза, тут же натыкаясь на его лицо — возбужденный взгляд, закушенная губа, стекающие по губам и по щекам капли. Как будто плачет — иллюзия. Ну же, не медли так… Резкое движение — и я запрокидываю голову назад, выгибаясь колесом, отчаянно желая закричать, но влажные губы парня не дают мне этого сделать. Крик, погашенный поцелуем, превращается в стон боли. Низ живота словно горит, и я сильнее обвиваю парня ногами за пояс, машинально притягивая его еще ближе и заставляя войти глубже. Он действительно… Больно, обжигающе больно. Челка, липнущая ко лбу и глазам, мешается, колется. Отвлечься на это неприятное покалывание почти невозможно — внизу все пульсирует, возбуждение просто невероятное. Хочу пальцами добраться до своего члена, принести себе, наконец, облегчение, но с удивлением отмечаю, что почти до крови впиваюсь ногтями в плечи Мирона. А он, стараясь ни на секунду не отрываться от моих губ, начинает двигаться. Сначала медленно, давая мне потихоньку привыкнуть, затем быстрее и, наконец, срываясь, насаживая меня грубо. Боль и наслаждение идут рядом. Смешиваются. Уже только это — невыносимо приятно. Я чувствую, как по щекам катятся горячие предательские слезы наслаждения. Он их не видит — слезы смешиваются с ледяными дождевыми каплями. Но целует нежно — резкий контраст с грубыми движениями. Три ярких контраста. Жар накрывает с головой, тут же сменяется холодом. Это вообще реальность? Нет, точно брежу… Тело выгибается само, меня бьет крупная дрожь, и я кончаю, тут же почти срывая голос стоном. Но длится стон недолго — Окси вновь затягивает меня в поцелуй, ласкает язык, небо. Дразнит. Его пальцы поглаживают мои бедра.  — Мирон… х-ха… — выдыхаю слабо, еще не придя в себя, встречаюсь взглядом с темными, голубыми глазами. Такими же мутными, как и мои. — Ты… Я тебя… Я люб… Он не дает закончить — прижимает к себе настолько сильно, что, кажется, еще чуть-чуть — и сломаются ребра. Внутри сразу становится горячо, и он выходит из меня, пальцами зарывается в волосы, растрепывает их, поглаживает меня по голове, приходит в себя.  Дождь все усиливается, капли бьют по макушке, но не остужают разгоряченного тела. Мирон что-то шепчет мне на ухо, бормочет. Слова неразборчивы, но я бы и так не понял — в голове каша. По телу волнами разливается слабость, хочется одного — упасть и уснуть. Дней так на пять, и чтобы никто не будил. Жаль, что это невозможно. Из моего горла вырывается смешок, и я устало повисаю на руках Мирона. — Все из-за тебя…