Absorption by the strongest

Жизнь каждого человека может сложиться совершенно по разному — одних находит богатство и состоятельность, развращающая душу и мысли, других погубная бедность, что как темное болото, затягивает любого попавшего в него и почти никого не отпускает из своей хватки. А третьих, чья численность представляет большинство на этой планете, забирает стабильность, качающаяся на границе между первыми двумя. И у последних, пожалуй, самое неопределенное положение, ведь кто знает, когда их толкнет на какую-то из сторон. Раньше, в то далекое время, которое смутными обрывками неохотно всплывают в коротких беззащитных снах, ее не звали Адой Вонг. Она еще не была опасным спецагентом, а лишь обычной маленькой девочкой, живущей вместе со своими родителями в не самом благополучном квартале одного из больших городов Китая. Ее семья, маленькая и состоящая всего из трех человек, как раз была из числа тех третьих, что опасно свисали с грани острия. Многие семьи находились в таком же положении, и не одни они имели минимальный доход, необходимый для хоть какой-нибудь еды, одежды, а в особенности, жилья. Они жили в коробке из маленьких квартир, кучками набитых разносортными людьми, но их квартира по чужим меркам была ещё очень даже неплохой, с одной небольшой комнатой, кухней и ванной, а ванна могла быть отнюдь не у всех. Соседям, не имевших подобных удобств, приходилось ходить в общие душевые на первом этаже, и честно говоря, она им не завидовала — так много чужих людей вокруг, тем более, когда на тебе ничего нет. Неблагодарность не была ее чертой, поэтому она ценила тяжкий труд ее родителей, что старались добывать каждую юань для безмятежного сосуществования их семьи. Если посмотреть со стороны, то ее папа работал много и усердно, так, что порой она его едва видела. Когда ей все же удавалось его застать, он почти с ней не говорил, не смотрел, будто физически не мог ее видеть и велел не мешать ему, всегда по приходу домой доставая прозрачную бутылку и сразу начиная пить. Он много пил этой пахучей воды, которая, как она догадалась, была явно нехорошей — от нее разило чем-то гадким, острым, но не как от ароматных сычуанских специй,а чем-то противным и резким. Из-за нее папа всегда сильно расстраивался и начинал громко кричать, его лицо странно краснело и словно припухало от накопившегося недовольства, что будто готово было бомбой взорваться у него изнутри, выплескиваясь на всех вокруг. И на них с мамой в том числе. На ее взгляд, мама при этом вела себя странно, вздрагивала, будто замерзла от сквозняка, хотя в доме лишь по ночам бегал морозящий ветерок, и отправляла ее поиграть на улицу. Она, девочка еще не зовущийся Адой Вонг, послушно шла вон из квартиры, быстро и ловко перепрыгивая через одну ступеньку, спускаясь по ветхой деревянной лестнице. Стараясь не наступать на всякий шуршащий мусор под ногами, она руками крепко хваталась за ржавые перила с облупленной зеленной краской чтобы не упасть при следующем прыжке. Скрипнувшая от натуги тяжелая дверь выпустила ее на свежий воздух улицы, где в любое время суток было оживлено. Их многолюдный квартал состоял из небольших внутренних площадей — исписанных меловыми рисунками двориков в окружении многоэтажных новеньких домов, отбрасывающих длинные тени на их маленькие строения. Иногда она ходила в соседний двор, которому повезло чуть больше, и у них была детская игровая площадка с множеством заржавевших железных конструкций. Она просто обожала лазить по множеству перекладин, висеть вверх тормашками и перепрыгивать на другие близстоящие конструкции, не касаясь земли. Но она не всегда могла там поиграть — на парапетах едва ли не каждый день сушилось чистое белье, чужие простыни, одежда и даже обувь, что ни в коем случае нельзя было трогать. А если еще и скинуть, то тетушка Мо, которая следила за ними в обмен на несколько юаней, приходила в ярость, когда видела на земле разбросанный ворох белья. Тому, кто попадётся на хулиганстве, не поздоровится. Соседский мальчишки часто соревновались в игре "скинь вещи и не попадись страшиле Мо". Они и ей предлагали присоедениться, но она пусть и была по характеру немного проказливой, однако предпочитала не рисковать лишний раз. Поэтому не-Ада ходила туда довольно редко и чаще сидела в своем дворе, где вместо площадки была стоянка для велосипедов и мелкие склады с различными вещами, которые потом местные продавали на рынке. Но помимо этого, в любом тихом уголке, не занятым всяким мусором, стояли грубо сколотые табуретки, отсыревшие деревянные ящики или бочки. Когда бы девочка не выходила на улицу, она всегда видела сидящих за ними стариков с морщинистыми лицами, игравших днями на пролет в домино, шашки или какими-то непонятными черными и белыми камушками*, что замысловатыми рядами расстилались по клетчатому полю. Заняться было решительно нечем, и она всегда подходила и следила, как сухие узловатые пальцы со стуком переставляли фигуры. Другим могло показаться, что ей это быстро могло наскучить, однако не-Аде нравилось смотреть за задумавшимися лицами, что расчетливо просчитывали дальнейший ход, как старческие, мутные глаза под густыми седыми бровями с блеском сузились, а потом один из игравших внезапно делал ход. Она действительно долго сидела и смотрела за игрой двух стариков день за днем, пока постепенно, она не стала замечать определенную последовательность в чужих действиях. В какой точке лучше поставить камушек или шашку чтобы получить неожиданное преимущество. Ей это безумно нравилось — думать над тем, как бы она сделала ход. И однажды, девочка не молча следила за ними, а попросила попробовать тоже. В первое мгновенье один из стариков, дядя Джао, скептически прищурил блеклые, словно под мутной сеткой глаза, на палец накручивая свои длинные усы. Второй, дядя Сонг, наоборот раскатисто рассмеялся, будто от хорошей шутки похлопав по колену дряблой рукой. —Девочка, лучше не мешай и помол… — начал недовольно дядя Джао, но его соперник внезапно остановил его. —Погоди, Джи-Джи. Эта малышка уже долгое время сидит со скучными стариками, — он улыбнулся тонким обветренными губами и подмигнул ему. —Дай девочке шанс. Пусть попробует партейку. Дядя Джао презрительно хмыкнул, неохотно уступив ей место. Он начал пристально следить за ее неумелыми ходами, но постепенно, когда она стала все увереннее ставить камни, он принял задумчивый вид, что-то неразборчиво бубня себе в усы, а дядя Сонг казался чем-то невероятно доволен. Ей позволили играть аж до самого вечера, даже терпеливо объясняя, где она сделала ошибки, и пригласили сыграть на следующий день. И девочка с радостью согласилась, в приподнятом настроении поднимаясь домой. А затем наступал и следующий день, а потом и другой, и она стала на ежедневной основе играть со старыми опытными игроками, учась у них мудрым и хитрым стратегиям разных классических игр. Они оба были неплохими учителями, пусть и со своими причудами. Например, дядя Джаю часто ворчит и придирается, но он хорошо объяснял ей непонятные вещи, порой улетая в свои мысли и начинал задумчиво рассказывать не только об настольных играх; дядя Сонг же был хоть и веселым, но порой он слишком много болтал, скача с тему на тему, и еще больше шутил, раздражая тем самым другого старика до белого колена. Ей было очень смешно наблюдать за их перепалками со стороны, что разносились громкими спорами на всю округу и уже были чуть ли не местной шуткой среди соседей. А когда она, уставшая, но радостная, приходила домой, ее ждала заботливая мама, всегда пусть и не много, но вкусно кормившая ее ужином. Она укладывала ее спать и рассказывала разные истории, одна из которых была ею самой любимой — рассказы про хитрую королеву пиратов, Мадам Вонг**, суровая леди, смело бороздившая бескрайние опасные моря и нагоняющая трепет на все судна, что смели идти против нее. Но никто не знал ее в лицо, и поймать пиратку так никто и не сумел, а она, раскатисто смеясь, ловко ускользала от преследователей с большим, украденным из под носа, кушом. Образы свободолюбивой и умной женщины, сила которой была не в хрупких руках, а ее в уме, будоражили ее мысли и чувства. А когда она все же успокаивалась и начинала медленно соскальзывать в сон, ей всегда запоминался последний момент перед взором —склоненая над ней мама, что почти беззвучно и долго шевелила губами. Да, сейчас она почти не помнит лицо матери, но ее ласковый, немного дрожащий шепот, зовущий ее по настоящему имени, так и не поблек со временем. Она гладила ее по темным волосам и называла чужим, горчившим для нее на языке, «Шуанг», именем, которым ее нарекли при рождении. —Шуанг, это не твоя вина...ты не виновата в своем рождении...прости, прости меня, — тихо говорила она, и на лицо не-Ады падало несколько капель, обжигавших влажным теплом на нежной коже. «Если бы я только родила мальчика»— всегда звучало в конце, и она окончательно засыпала, не понимая, почему именно мальчик и чем девочки так плохи. Мама часто в ночи шептала непонятные вещи и крепко прижимала ее к груди. Ее жизнь так бы и продолжала свой неспешный ритм...Однако ее маленький мирок продержался недолго. Все разрушилось в один миг, как хрупкий карточный домик, распалось в безвозвратную труху. Все началось с того, что родители стали чаще ругаться, но она не обращала на это внимание, занятая своими планами и мыслями, как правило, побыстрее сбегая на улицу с самого утра и на весь день. И в один из дней ни с того, ни с сего взорвалось терпение папы, пришедшего с работы очень злым и очень отчаянным. Безостановочные рыдания матери вызывали непонимание и страх, когда руки отца не церемонясь потащили ее куда-то, куда она не знала дороги. Скрючившаяся на полу фигура матери, неподвижная и словно не дышавшая, вызывали желание подойди и утешить, но ее жестко отдернули. Ее вели, тащили, когда она пыталась упираться, до боли сжимая запястье. Она едва успевала переставлять ноги и несколько раз спотыкалась об них. Старые постройки и высотные здания удалялись все быстрее из ее поле зрения, оставаясь позади смутными и потерявшимися очертаниями, расплываясь в зыбкие миражи от горящего марева заходящего солнца, которое больше не доставало до нее своими теплыми лучами, когда они ступили в темные подворотни. А впереди их встречали полупустые улицы с перегревшим освещением, пугавшими незнакомыми людьми с отталкивающей наружностью да обшарпанные и полуразрушенные дома, еще ниже и меньше, чем в их районе. Сердце билось в груди испуганным зверем, непонимающим, что происходит, но чувствующим, что сейчас происходит что очень, очень плохое. Они подошли к какому-то двухэтажному зданию, и она учуяла аромат душных благовоний, что были слишком резкими для ее носа. Ладонь непроизвольно закрыла лицо от настойчивого запаха. Желание поскорее уйти отсюда все нарастало, но папа не двигался с места, замерев и крепко держав ее за руку. Девочка дернула, потянув назад чтобы они поскорее ушли, и тот вздрогнул, но не подался напору, проведя ее по полутемным комнатам с множеством взрослых женщин, одетых слишком открыто и неприлично для воспитанных девушек. Но ее раздумья закончились в тот же самый момент, когда ее папа, тот, кто работал ради нее и мамы, тот, кто обеспечивал и заботился о них, оставил ее здесь. Оставил в незнакомом месте, не сказав ни слова и не посмотрев в ее сторону. Одну, совершенно одну. Слезы наворачивались на глаза и она, плача и крича, цеплялась за его руку, но та отпустила. Почему, почему, почему, почему... Почему ее бросили, словно поломанную игрушку? Разве они не были семьёй? Почему, почему, почему... Ее крутило и выворачивало от незнания, от непонимания — получается, ее вовсе не любили? Почему, поче... Только по пришествию нескольких месяцев, не-Ада смирилась с тем, что она больше не увидит ни мать, ни отца. Ее внутренний мирок был в полном хаосе, она была обижена и напугана, и что еще хуже, она была разочарована. Но умный ребенок даже в стрессовой ситуации оставался умным — так и она не разучилась мыслить трезво и рационально. Как игрок на поле битвы. И чтобы хоть как-то погасить свои острые чувства, она с головой погрузилась в страшный и чуждый для нее мир, из которого ей не давали сбежать и ставший ее по не воле. В новом месте проживания о ней никто не заботился, никто не обращал на нее внимание — все увиденные ею женщины были заняты тем, что они уводили приходивших и уходивших мужчин самых разных возрастов, странно двигаясь в обтягивающих платьях и растягивая ярко накрашенные губы в приторной гримасе, от которой сводило зубы. Наблюдая за ними, она понемногу начала понимать, в какое место она попала. Девочка никогда не была глупа — первым, чему научили ее учителя, это внимательно следить за обстановкой на игровом поле. И она наблюдала, анализировала и простраивала каждое свое действие по отношению к другим. Не говори дерзко с женщинами или они могут навредить; не попадайся на глаза мужчинам, иначе произойдет непоправимое. Когда ее заставляли убираться в комнатах, она часто слышала стоны и крики, что раздавались по ту сторону закрытых дверей. И ей до дрожи в коленях не хотелось оказаться на месте тех женщин. Но как сказал один человек — мысли материальны. В один из не самых лучших дней один из тех пугающих людей, носящих с собой оружие, на постоянной основе засиживал здесь и был для всех знакомым клиентом, пристально разглядывал ее во время своих визитов, словно оглаживал каждый уголок ее тела. Не-Аде казалось, что после таких взглядов ее будто обмазали чем-то липким, неприятным и пошлым, отчего она хотела поскорее смыть с себя чужой взгляд. Тот человек наклонился к своему собеседнику, что выглядел еще более пугающим из-за шрамов, расползающимися по всему хмурому лицу, что-то прошептал и указал пальцем на нее. Душа ушла в пятки, а руки едва не выронили стакан, который она в это время протирала. Она правда хотела убежать в тот же миг. Но не успела. Один из вышибал послушно подхватил ее и понес к одной из комнат. Ее сопротивление было отчаянным, из последних сил и даже не совсем надежды, а сколько той частички мозга, отвечающей за холодный расчет, не позволявшей ей сдаться и тогда, когда ее прижали к простыням, заломив руки над головой. Дыхание было тяжелым, а голова лихорадочно пыталась найти выход, пока сухие горячие руки трогали ее под одеждой, отчего живот скрутило, и она неосознанно втянула его сильнее. Глаза нервно метнулись в сторону, немного расширившись, когда кое-что заметили, и, сделав над собой нереальное усилие, она постаралась расслабиться, подставляясь под чужую грубую ласку, сглотнув поднявшуюся по пищеводу тошноту. Время медленно тикало в мыслях, отсчитывая до нужного момента, когда ее отпустят из хватки. Мужчина, заметив ее покорность, удовлетворенно отпустил руки. Одна секунда, две, три и сейчас. Девочка якобы под чужим движением покачнулась в сторону, тут же напрягшись всем телом, и схватила стоящий на тумбочке дешевый светильник с рисунком поблекшего золотого дракона, со всей силы ударив не ожидавшего подобного насильника. Чужой крик застрял на полпути, и тяжелое тело рухнуло на нее, сдавливая ее грудь от веса отключившегося мужчины. Холодный пот холодил кожу — её продрало дрожью. Больше не медля, она выползла из под тела, окоченевшими руками отбросив разбитый светильник в сторону, словно он был ядовитой змеей. Первые этажи здания были с решетками на окнах, а вот что удивительно, но вторые этажи обошли эту участь. Бесшумно открыв окно, она спрыгнула на кучи мусорных пакетов и сбежала на улицы трущоб, где, она была на сто процентов уверена, никто не смог бы ее найти — на протяжении ее скитаний она умеючи пряталась в самых труднодоступных местах: в заваленных строительным мусором и сухими ветками крышах, узких зазоров, где не протиснется взрослый, а только ее худое маленькое тело. Не-Ада, сообразительно для ребенка своего возраста, скрывалась в тенях и не ходила там, где был хоть один проходящий человек, пусть даже старуха или ребенок. Потому что здесь любой может тебя сдать за горстку монет, и она не собиралась наступать на те же грабли дважды. Трущобы представляли самое пугающе для нее зрелище: одни сплошные плотные застройки низких домов и складских ангаров. Здесь не было ни школ, ни больниц, ничего из нормальной человеческой жизни, а чтобы не умереть от нечистот, ей приходилось мыться в грязной реке — в общем, полное отсутствия чистой воды и доступа к адекватным санитарным услугам. Неосвещенные дороги были обычным делом в бедных кварталах, но узкие улочки, что разветвлялись в обширную сеть запутанных путей, скрывали еще больше опасности, чем на главной дороге, когда ты был у всех на виду. Под ногами бегали гигантские крысы размером с кошку, что легко могли попытаться отгрызть ей руку или ногу, бесстрашно кидаясь на любого, кто забредет на их территорию. Грязь и скопление мусора приманили этих диких животных, а в условиях общей антисанитарии и отсутствия врагов, они расплодились в огромные колонии, что словно зараза расползалась и проникала в любую щель потресканных стен. Но здешнем людям было все равно — единственным, чем занимаются люди в этом богом забытом месте, это незаконная торговля наркотиками в пропахших опиумом притонах, грабёж средь бела дня и проституция на каждом углу — трущобы Китая скрывали всю подноготную бедности, всю гниль и отходы, что стекались в этот район со всего города. И она бежала, пряталась от этих помой, пока однажды... Ее судьба снова не сделала головокружительный кульбит вверх тормашками. Конечно, подобный образ жизни подразумевает, что ей приходилось красть чтобы выжить. И в одну из вылазок она по глупому попалась. Сначала, перед тем как приступить, она изучала обстановку вокруг предположительного места грабежа, внимательно присматриваясь к хозяину лавки и тем, кто подходил и уходил к нему, терпеливо выжидая. А затем она, выбрав удачный момент, отвлекала торговца и быстро стаскивала немного еды или одежды — в зависимости от того, что ей было нужно. Но ее махинации заметили раньше, и сильный пинок пришелся в бок. Короткий крик порвал тишину. Она прокатилась по земле, несколько раз перевернувшись в воздухе и ударилась об грязную стену со скиданным около неё строительным мусором. Грузный мужчина, хозяин лавки, грязно ругался, приближаясь к ней все ближе и ближе. Не медля, она вся подобралась, через каждые две секунды делая тяжелый вздох, когда человек подошел ближе, снова поднимая ногу для удара. Резко отскочив в сторону, она подхватила попавшую под руку звякнувшую трубу, замахнувшись и отправив ее в живот мужчине. Металл встретил сопротивление с громким плюханьем, заставляя того задушено выпустить воздух, болезненно закашляв. — Ах, ты...кха….маленькая дрянь! — прохрипел он, внезапно бросившись на нее. Но неожиданно мужчину отбросило ударом со стороны, попавшим точно в висок, окончательно уложив его. Мужчина больше не встал. Не-Ада тяжело дышала, взъерошенная и запылившееся от потасовки, быстро переводя взгляд на пришедшую подозрительно вовремя помощь. Ею оказался высокий мужчина, возраст которого она не смогла определить из-за его облегающего темного пальто и темных очков, закрывающих часть лица — было видно только ворох коротко подстриженных темных волос и отголоски морщины, укрощавших лоб. Сделав несколько шагов вперед, к ней приблизились и наклонились к ее лицу. Тело замерло и не двигалось, не давая убежать отсюда со всех ног. Но внезапно молчание прервалось. — ...Ты хочешь выбраться отсюда? — спросил он глубоким голосом, в котором она не смогла найти ни одной эмоции, говорившей о его намерениях. Внутреннее чутье, обострившееся за время прибывания на улицах, нашептывало, что пока нет никакой опасности. Вместо того чтобы ответить, она нерешительно кивнула, опасливо наблюдая за незнакомцем и готовая в любое время убежать. — Тогда у тебя появился шанс выбраться с этой свалки. Выбор за тобой, воспользуешься ли ты им или нет, — больше ничего не сказав и круто развернувшись, он неспешно пошел в неизвестное направление, не оглядываясь на ее реакцию. И она пошла за ним, разумно посчитав, что ей нечего терять и других возможностей у нее попросту не будет. Впрочем, не-Ада никогда не сожалела о сделанном выборе. Ни тогда, когда она вновь попала в новую кабалу, ни когда ее тренировали в спартанских условиях, порой забрасывая в самые горячие точки для сбора информации, ни тем более, когда ее явно использовали как удобные инструмент. Больше не было маленькой девочки Шуанг, которую продали в бордель собственные родители. Ее больше нет, она стерлась, отбросилась за ненадобность и исчезла под гнетом другого имени, более сильного и подавляющего — Ады Вонг, властной и уверенной в себе женщины, любившей носить красное и вызывающе открытое. Было смешно, что она стала так похожа на тех женщин, что продавали себя за бесценок на развлечения другим. Но даже приключись с ней нечто подобное, она бы так просто себя не продала — ярко накрашенные алым губы растянулись бы в издевательской усмешке, нагло бросив вызов тем, кто подвергнул сомнению ее независимость. Она не боялась, что ее возьмут силой — она изворотливая крыса, которая работает на любого и каждого, если конечно, тот не пытается ее устранить, использует всех, извлекая крупицы выгоды из тех, кто попадается на ее пути. Благодаря своему уму она всегда находила выход из самых страшных ситуаций. И самоуверенность пока ее не погубила — скорее давала основу для реализации дерзких планов, что всегда выигрывали беспроигрышную комбинацию. Пусть ее свяжут, заберут все вещи, да даже разденут — она всегда сможет вытащить отмычку из любого труднодоступного места и вырваться на волю. Она всегда была свободолюбивой, но ее текущие холодным потоком мысли никогда не подавались сильным эмоциям, сиюминутным порывам, как бы ее сердце не грохотало от сильного желания. Только расчет и нечего более. И бушующий страшным вирусом Раккун-Сити не будет для нее помехой и станет лишь еще одной ступенькой для достижения своих целей.