***
По-моему, у нас отличный отпуск. Всё так, как ты хотел. Море шелестит прямо у ног, скалы, обрамляющие пляж каменной короной, отбрасывают на песок зубчатые тени. Лунный свет деликатно стелится на их неровные спины, на твои руки, лижет водную гладь, отставляя жемчужные мазки, затекает нам в глазницы, под плавки, проникает под кожу, оставляя ложное ощущение прохлады. Призрачные касания морского бриза ласкают твой голый торс, пытаются просочиться мне под футболку. Безуспешно, впрочем. Ты хотел всё это. Песок, забивающийся всюду, куда можно и нельзя, тонкое покрывало, негромкие крики чаек неподалёку хотел, одного человека рядом хотел тоже. Хотел лежать, положив голову к нему на колени в такой поздний час, смотреть вдаль, хотел жмуриться, когда его руки перебирают твои волосы, касаются лица осторожно, привычно проводят по линии шрама, миллиметр за миллиметром, по носу, к щеке. Тот человек делал так? Ты приподнимаешься на локтях и утыкаешься мне в шею. Прикрываешь глаза. Мы лежим здесь уже третий час, и никто не сказал ни слова. Только крики чаек, тихое сопение и твоё мерное урчание, как от только-только закипающего чайника, нарушают тишину этой ночи. А, ну и шум прибоя, естественно. Я ненавижу море, кстати. И сегодня у меня наконец-то появится объективная причина. Сегодня из-за него умрёт мой парень. Мой брутальный, небритый, тридцатишестилетний работник полиции. Человек, по которому будут скучать разве что его глупые зелёноглазые кошки, да один не менее глупый кареглазый щенок. Но это не сейчас, это всё завтра. Завтра я позвоню в Детроит, расскажу всё брату, у меня будут слегка подрагивать руки и самую малость трепетать ресницы. Тебя не будет рядом. Ты никогда не участвовал в наших с Коннором разговорах. Ты наговорился с ним пару месяцев назад и тебе хватит. А ведь он скучает. И ты скучаешь тоже. Сейчас скучаешь. Я знаю, что ты прикрываешь влажные глаза не из-за того, что хочешь спать или тебе надоел вид. Ты, кажется, впервые в жизни спишь столько, сколько хочешь и ты в восторге от пейзажа. Только одна деталька этого пазла сюда не подходит. Ты прикрываешь глаза и представляешь на её месте другую. Ты думаешь, что никто кроме тебя даже не догадывается об этом. Ты мало ешь, много плаваешь, жмуришься во время секса и обычно обнимаешь меня со спины. Это так наивно и глупо, что я не могу сдержать вымученную улыбку. Ты заглядываешь мне в лицо, улыбаешься в ответ. Встречаешься со мной глазами и отводишь взгляд. Ну конечно. Деталька не подходит. Мы оба чувствуем фальшь. До отлёта ещё четыре дня. Эти невообразимо красивые, но громоздкие декорации не простоят столько. Именно поэтому сегодня у меня с собой небольшой кусок арматуры. Я случайно нашёл его на чердаке снятого нами дома. Ты кричишь, наивно группируясь, жаль только, что это тебе уже не поможет. Твоя спортивная подготовка, паранойя, агрессия и настороженность тридцатишестилетнего копа спасали и могли бы ещё не раз спасти практически в любом случае, но не когда ты один на один с человеком, за которого держался, как за спасательный круг, на арене, окружённой безмолвными тёмными фигурами. Они упираются своими острыми макушками в глубокое ночное небо и указывает большими пальцами вниз. Представление окончено, гладиатор повержен. Я вздыхаю тяжело и ложусь рядом. Вот, что ты чувствовал, когда обнимал меня? И правда очень печальное ощущение. Ты уже не Гэвин, ты - муляж. Я обнимаю тебя и вроде всё, как обычно, только твоя грудная клетка не поднимается, я не слышу привычного присвиста вдохов и выдохов, что давались тебе с небольшим трудом из-за сломанного носа. Даже чайки замолкли - кажется, они не одобряют моего решения, да и чёрт с ними. Только шелест морских волн теперь звучит однообразным, пошлым, второсортным эмбиентом. Я ненавижу море. Я смотрю на тебя - спокойного, молчащего. Луна поднялась достаточно высоко, чтобы выхватывать из темноты твоё лицо. Умиротворённое. Исполосованное жизнью, что так долго не хотела покидать твоё тело. Судя по шрамам на твоём теле, ты ей нравился. А она тебе не очень, судя по ним же. Я подхватил тебя легко, дотащить тебя до линии прибоя оказалось проще, чем я думал. Смотрю в последний раз, отпечатывая, выжигая в памяти картинку. Песчинки в твоих волосах, тонкие полоски шрамов на руках, складки на плавательных шортах, морщинки под глазами. Кровь быстро растворяется в тёмной воде. Я уйду в дом, не забирая с пляжа покрывала. По пути закину влажную железяку куда-нибудь подальше. Она приземлится с негромким всплеском и мы с ней больше никогда не увидимся. Приму душ, упаду на кровать и буду играть в твой геймбой пока не усну. Ближе к утру я неосознанно положу руку на твою половину кровати, и окончательно проснусь, ничего не найдя. Я буду лежать лицом в подушку примерно тридцать минут, а потом пойду завтракать. После я позвоню Коннору, ресницы будут дрожать совершенно ненаигранно, что поверят даже полицейские. Хотя, с чего им не верить. Твоё тело найдут на следующий день. Я, вопреки обычной неэмоцианальности, уроню пару слезинок, напишу максимально сухую смску брату. Он не будет отвечать мне следующие пять дней. Я буду меланхоличен и тих, приглашу "спасателей" выпить чаю. Хотя, имеют ли они вообще право называться так, если они достали труп? Не спасли, не спасли нашу любовь, изначально не имевшую никаких шансов, если по-честному. Я буду воскрешать тебя в памяти снова и снова всю следующую ночь. Спокойного и молчаливого. Я буду чертовски зол на море и на Коннора, что они отобрали тебя. Я буду неиронично счастлив, что ты встречался с таким прекрасным парнем, как мой брат, и умер в море, которое так любил. Я уеду следующим утром, а сегодня Вернусь на место преступления. Преступен ли я? Просто поменял твою короткую жизнь И нашу короткую любовь На одну огромную, вечную, Как это вонючее море... Даже больше, наверное. А напоследок я смотрю в эти голубые глаза. Глубокие, очень глубокие глаза. Они меня зовут и я скорей всего ныряю В эти волны рая, умирая, убирая, упираясь. Умирая от грязной воды в лёгких...Убирая проблемы-медузы из мозга...
Упираясь ногами в жидкий песок...
***