Гейша

*** Шуршание листвы под ногами ласкало слух. Оглядываясь по сторонам, Бэкхён старался не упустить из виду ни одну малейшую деталь, которая могла бы привести к той, за которой он пришел. Парень старался не отвлекаться на прекрасный лес, который местные скромно называли садом: эти старые деревья, пестрящие в осенних красках, влажные ивы вдоль небольшой речки, купающие ветви в ледяной зеркальной воде, сырая черная земля, сквозь которую до сих пор проглядывала сочная зелень; так запоздало и слишком прекрасно, чтобы быть правдой – юношу брала дрожь только от одного взгляда на то, где он находился. Узкие дорожки, засыпанные мелким белым камнем и частично опавшей листвой, звучали звонкими переливами от каждого шага, что заставляло прийти в себя и пробудиться от чарующего эффекта заколдованного леса. Бэкхён ловил себя на мысли, что хотел бы сесть на зеленую траву среди мертвых алых и желтых листьев, прямо на влажную плодородную почву, чтобы остаться здесь навсегда и наслаждаться природой. Впереди был старый дом, вход на территорию был строго запрещен. Извилистая дорожка вела к огромным деревянным воротам, которые повидали множество гостей, провели не одного жителя древней женской обители в долгий путь. Оглядевшись напоследок, Бэкхён быстро поправил ремень походной сумки, военный костюм, причудливую шапку, которую стоило бы снять, и неуверенно дернул потертую веревку от колокольчика, который тут же оповестил округу о приходе нового лица. Когда звон прекратился, неожиданно поднялся холодный осенний ветер – как предостережение о том, что мужчинам здесь не место. Но корейский офицер терпеливо ждал, когда по ту сторону стены послышатся тонкие женские голоса. Тишина. Он стоял, замерзая под леденящим ветром, снующим меж тонких деревьев со стороны живописной реки, которую украсила рябь. Лес все так же радовал яркими тонами, однако холодные с виду бревна ворот все так же молча возвышались над невысоким парнем, словно гора, которую нельзя сдвинуть. После двух походов и одной полноценной войны молодой вояка плохо слышал, однако улавливал тихий шелест где-то неподалеку. Без сомнений, это были ткани, узнать которые парень мечтал все эти восемь лет. Долгие годы он лелеял мечту снова появиться в чужих краях, где был проездом совсем мальчишкой. Кореец не забыл ни дня с тех пор – еще бы, ведь здесь проживала та, ради которой офицер хранил память. Бэкхён уже представлял вытянутое сморщенное лицо окасан – хозяйки дома. Оно наверняка постарело за годы, стало менее привлекательным, но не потеряло былой прелести, так как эта женщина, как помнил парень, любила улыбаться. Её маленькие худые руки всегда перебирали листы утренних газет и иногда касались особенно дорогих кимоно здешних гейш. Бэкхён не понимал, что происходило в доме, пока его отец – одевальщик по профессии – приводил в порядок солистку и наследницу этого окия (дом гейш). Однако на Родине он долго обдумывал моменты из жизни, собирая мозаику воедино. Большинство обрядов стали понятными, запреты обоснованными, а любовь к той девушке из прошлого – нерушимой. Кореец подолгу вспоминал молодую ученицу, которая становилась еще прекраснее с каждым появлением в памяти парня. Мысли прервались в момент, когда за деревянной громоздкой преградой лязгнул засов. Это высохшее маленькое личико строгой женщины сначала показалось совершенно незнакомым Бэкхёну, однако, словно сквозь туман, в сознании прорисовались черты лица той окасан, которую когда-то знал парень. Её мягкая улыбка скрылась за вуалью подозрительности – и не удивительно, ведь в военное время могло произойти что угодно. - Окасама, - по-японски прошептал Бэкхён, сжимая кулаки от волнения. – Это Бён Бэкхён, сын… Женщина коротко кивнула, жестом заставляя парня замолкнуть. На ее старом лице скользнула былая мягкая улыбка, которая некогда радовала всех жителей древнего окия. Осмотрев вояку с ног до головы, она невольно остановила взгляд на боевом облачении, которое сверкало металлическими пластинами при каждом блике, и снова кивнула, осторожно впуская гостя на территорию гейш. Этот рай для эстета. Эта преисподняя для судеб. Эта атмосфера покоя, обволакивающая с первых секунд нахождения здесь. Дом гейш возвышался над темными водами, будто паря. Вода под ним, казалось, совсем не двигалась из-за отсутствия ветра, который не попадал сюда благодаря массивному забору, окружающему женскую обитель. Пестрые листья изредка падали с деревьев на черную гладкую поверхность озера, немного волнуя ее, однако вскоре все снова приходило в состояние покоя. Множество светлых мостиков, словно паутина, опутали водное пространство, соединяя такие же парящие беседки с главным домом, - незабываемый архитектурный ансамбль. Бэкхён сглотнул, озирая то, что не изменилось за восемь долгих лет. Он уже подрос, прошел войну, вернулся на чужую землю, которая всегда была для него сторонней, а здесь все также спокойно, красиво и тихо. Топот его сапог также отдавался скрипом досок старого мостика, тогда как шаги старушки были беззвучными, словно та летела над поверхностью. «Гейша», - подумал парень, оглядываясь в поисках маленькой беседки, где он глубокой ночью впервые познакомился с той, ради которой прошел долгий путь. Казалось, дорога до главного дома была вечной, жизнь в этих стенах бесконечной, время текучим, словно смола, ведь как Бэкхён не ускорял шаг, ближе к окия он не стал. И вот… Совсем чуть-чуть… Пара шагов, и рисовый ковер перед самым входом, на который парень не решился ступить, чтобы не нарушить идиллию чистоты жилища присутствием гостя, который к тому же мужчина, что по всем канонам строго запрещено. Но для него сделали исключение. Молчаливая старушка, недолго думая, подала голос, обратившись сначала к вышедшей прислуге, а затем к парню. Снимать обувь в этом доме было принято еще в прихожей, как в любом обычном доме, чего не делали в ряде других заведений, где прихожая считалась приёмной для всех посетителей. Гостеприимство в доме гейш на озере Бэкхён знал еще с малых лет, поэтому тут же исполнил просьбу матушки, которая не отпускала его взглядом, сурово оценивая все: мимику, походку, манеры и даже ломанный японский с иностранным акцентом. Не забыл, и вояка был этому рад. Все, что было много лет назад, осталось в памяти, однако что-то было стерто, но этого парень вспомнить не мог… - Тебе нужна Киоко, - неожиданно улыбнувшись, пробормотала окасан, потянув парня за рукав в сторону лестницы. Сердце неожиданно замерло, будто для передышки, заставляя воздух вокруг сгуститься, а время остановиться, затем секунда, и… Бешеный ритм в груди подкрепился волной адреналина, хлынувшего по телу, заставляя парня резко вдохнуть. И даже не потому, что старушка назвала имя той, которая была в мыслях корейца последние восемь лет, а потому, что матушка повела парня туда, куда имели доступ только одевальщики. Непреклонная истина – наверх нельзя, запрещено. Но… Почему традиция, то, на чем держится все здесь, неожиданно отходит на второй план? - Нет, мне нельзя, - парень тактично высвободил руку и удивленно уставился на хозяйку, которая окинула вояку лисьим взглядом. Что-то в ней было загадочное, что касалось также всех, кто обитал этот дом. Бэкхён на секунду замер, понимая, что его только что проверяли. - Молодец, - женщина аккуратно прогладила место, где недавно сжимались ее цепкие пальчики. – Теперь я вижу, что ты ничего не забыл, и Киоко тебе нужна не просто так, - она закатила глаза и пожала плечами. – Здесь было много негодяев, которые плевали на приличия и традиции. Проходи в приемную для гостей, она скоро выйдет к тебе. - Окасама, - не выдержал Бэкхён. – Можно мы поговорим в одиночестве? Матушка только кивнула и скрылась на втором этаже. Облегченно выдохнув, парень поочередно поклонился всем служанкам, наполнившим небольшое пространство прихожей, а также маленьким девочкам, которым через много лет было суждено дебютировать в качестве гейш. А затем скрылся в одном из коридоров, который вел длинным лабиринтом во внутренний двор к главной беседке, где, по обыкновению, проходили открытые уроки танцев для дебютировавших особ, а также принимались гости. Усевшись на подушку, парень взволнованно огляделся, чтобы привыкнуть к тому, чего не видел так давно, как… - Бэкхён, - за спиной послышался голос. Мягкий, звонкий и неузнаваемый. Прошло слишком много времени, этот тон позабылся, оставляя мимолетные воспоминания, которые ассоциировались с лучшими моментами в жизни корейца. Вояка даже не сразу обернулся, чтобы убедиться в догадках. - Я рада видеть тебя здесь, - тихий шорох дорогих тканей о деревянный пол ласкал слух, шагов было практически не слышно. Перед глазами проплыл образ той, о которой гость думал каждую секунду. Невысокая японка с тонкими чертами лица, без привычного для ее профессии макияжа, черными, как смоль, волосами, заплетенными в длинную косу. Она была слишком худа для идеала японской актрисы, ее ладошки, показывающиеся из-под длинных рукавов, были словно лапки голубки, которые, казалось, могут сломаться при одном прикосновении. Мягкий взгляд девушки вызывал только бурю эмоций, которую Бэкхён еще не прочувствовал, однако понимал, что с ним происходит что-то не то. Резко встав, он поклонился гейше и слишком громко сглотнул, вызывая у той только добрую ухмылку. - Сядь, я не хочу, чтобы между нами были формальности. Уж ты-то можешь себе это позволить, - прошептала девушка, присаживаясь напротив парня в непосредственной близости. – Не волнуйся, матушка запретила кому-либо приближаться к внутреннему дому. Мы одни. Бэкхён приземлился на подушку и посмотрел на Киоко, долго, так, чтобы не забыть ненароком, чтобы насладиться, напиться красотой и больше не ощущать жажду в ее образе. Закусив губу, парень начал: - Когда я прибыл домой, то стал военным. Прошел войну, и вот меня отпустили сюда ненадолго. Не знаю, сколько смогу тебя видеть, но я не мог упустить эту возможность. Она только кивала, с улыбкой глядя на парня. Словно изучая его заново. - Я ни один день не забывал о тебе, Киоко, - он осторожно назвал ее по имени. – Даже в бою я кричал твое имя. Не потому, что бился за тебя, прости, это было бы слишком лестно, но я хотел во что бы то ни стало выжить, чтобы снова увидеть твою улыбку… Эгоист, - Бэкхён опустил голову. Киоко только покачала головой и положила маленькую ладошку на напрягшиеся кулаки парня. Успокаивающий эффект жест не возымел, поэтому она снова заговорила, лаская слух корейца мягким японским: - Я тоже тебя не забывала. Мне действительно жаль, что ты не видел мой дебют, как мы мечтали. Но теперь я солирующая актриса, все получилось так, как мы хотели, понимаешь? – её ладонь скользнула вверх, касаясь кончиками пальцев по военному костюму парня, к его лицу, и нежно прикрыла щеку, напрягаясь от колкой щетины. – За эти годы много чего произошло, признаюсь, я перестала тебя ждать после третьего года, решив, что ты уже давно женился, забыв о той, которая всегда тебя любила. А я люблю тебя, Бэкхён, - ее глаза неожиданно увлажнились. - Я тебя тоже, - беззвучно пробормотал парень, касаясь губами светлого пястья девушки. Они не решались обняться, сделать что-то большее, чем простые касания, боялись чьего-то осуждения, хотя в действительности они были одни. Немного помолчав, девушка грустно прошептала: - Помнишь ту ночь? Бэкхён не ожидал, что об этом напомнит она первая, поэтому удивленно посмотрел на собеседницу, а затем заключил ее ладошку в своей – не менее аккуратной. Киоко стыдливо опустила глаза. - Честно, у меня был мужчина, который ухаживал за мной, который добился того же, но… - она нахмурилась. – Не ты, понимаешь?.. Я не могу так. Чувствую, будто предала тебя, ведь мы не прощались навсегда. Гейша замолкла. По щеке скатилась слеза, которую девушка тут же смахнула рукавом, а затем посмотрела в глаза парню, который искал слова для ответа. Откровения в самом начале разговора выглядели так, будто они не виделись всего неделю. Но воспоминания брали свое: Бэкхён не мог выкинуть из сознания сцены восьмилетней давности, о которых так точно упомянула Киоко. - Я помню тебя той… Тогда, - пробормотал кореец, сжимая ее ладонь сильнее. – Ты прекрасна, поэтому я завидую тому мужчине. - Не надо, - девушка всхлипнула и кинулась на шею гостю. – Я хочу помнить только тебя, руки, шепот… - Киоко немного промолчала прежде, чем сказать самое сокровенное. – Стоны?.. Бэкхён замер. Вот то, что ежесекундно рушило все рамки приличия между ними. Грани, которые сковывали их от проявления лишних чувств, ломались слишком быстро, что заставляло парня идти на крайние меры. В памяти вспышками появлялись прекрасные картины, где бледное тело семнадцатилетней недебютировавшей гейши – майко – извивалось под ласками, парень помнил каждую линию, каждый изгиб, который заставлял думать, что под ладонями вьётся неведомая русалка, которая хочет, чтобы ее или отпустили, или держали в руках дольше. Перед глазами проплывали воспоминания о приоткрытых маленьких губах девушки, что шептали что-то, из которых доносился возбуждающий стон. О, этот стон! Бэкхён не помнил голоса Киоко, но эти звуки оставить так и не смог – они преследовали его все эти восемь лет, даже когда тот находился в постели с другой женщиной, стараясь забыться хоть на секунду, но тщетно. Юная гейша владела сознанием, заставляла возвращаться мысленно в Японию. Первое объятие за долгое время оказалось не таким, о коем мечтали все восемь лет. Неуверенное, странное, когда руки не слушаются, пальцы впиваются в кожу только потому, что охота касаться партнера, окутать собственным теплом и заявить права на владение. Губы девушки скользили по щетине, иногда оставляя легкие поцелуи, а слезы, катящиеся по щекам, оставались на висках Бэкхёна, который с испуге не знал, как себя повести, чтобы не перейти грани. Его изящные ладони скользили по шелку домашнего юката Киоко, иногда цепляясь за ремень. Глаза были широко раскрыты, выдавая явный испуг – вояка, прошедший ужас войны, боялся сделать что-то не так, отдавая тело на волю девушки, которая точно знала, что делает… Наверное. Замерев на секунду, парень с удовольствием вдохнул свежий воздух, пропахший осенью, влажностью и слабым ароматом выветрившихся духов гейши. Это почему-то рисовало картины, как его девушка мечты легко танцевала на сцене перед благородными зрителями загадочный танец, звавшийся причудливо на японский манер и раскрывающий истинную эстетику древней культуры. Как ее ладони сжимали веера, как она легко поддавалась звукам шамисена – японского музыкального инструмента. - Богиня, - прошептал Бэкхён, глядя в бездонные глаза возлюбленной. Гладя ее волосы, кореец хотел насладиться ее присутствием, образом, который становился красочнее с каждой секундой понимания – перед ним солистка, самая красивая и почитаемая гейша во всем городе. И только его. Мягкий поцелуй в губы, парень легко уместил ее личико меж изящными пальцами, огрубевшими после битв за морем, и стер мимолетно протекающую очередную слезу бедняжки. Её чувства описать Бэкхёну было сложно: радость и бессилие перед годами – вот, как интерпретировал он блестящие соленые капли, которые кореец любовно собирал, игнорируя шмыгающую возлюбленную. Киоко ласково гладила его запястья, не решаясь снова вцепиться в неуверенном объятии. Незаметно они оказались на холодном татами, разглядывая друг друга, словно в первый раз. Тишина между ними была наиболее предпочтительной и ценной, нежели они бы тратили время на пустую болтовню, которую припрятали для скорого будущего, ведь всем в окия уже было известно, что Киоко не останется одинокой больше никогда. Слишком сильны чувства, слишком красива любовь к иностранцу, который неожиданно покинул чужие края, возвращаясь на Родину для исполнения долга. Поцелуй за поцелуем, прикосновения за прикосновением – глаза непроизвольно закрывались для того, чтобы ощущения были наиболее чистыми для сознания, наиболее приятными. Они уже не дети, здесь все серьезнее и утонченнее, ведь руки искусной гейши ощущали ранее только ручку чайничка и веер, а ладони вояки – меч. Пальцы аккуратно скользили по стану девушки, словно изучая заново, привыкая к каждому изгибу, всему, с чем пришлось бы иметь дело оставшуюся жизнь, а девушка аккуратно расчесывала отросшие волосы возлюбленного. Казалось, время замедлилось, все расплылось в приятном тумане, из запахов теперь ощущался аромат кожи партнера, а движения стали немного резче. Шепот сменялся коротким хихиканьем гейши, а низкий голос парня разрывал тишину совсем редко – чтобы напомнить любимой о ее достоинствах. Бэкхён не смел раздевать Киоко, ожидая согласия, однако его тяжелый военный костюм уже давно валялся где-то с краю татами, оставляя хозяина в одной рубахе и штанах. Кореец с восхищением осыпал ее шею и плечи поцелуями, иногда касаясь сладких губ, которые заводили в парне ненасытного военного, которому нужно было во что бы то ни стало захватить эту неприступную крепость, которая, на самом деле, не собиралась давать отпор, заволакивая сознание милитариста в собственные чары, даря очередной поцелуй, чувственный, любовный и нежный, словно прикосновение сотни бабочек. После того, как Киоко неуверенно распахнула юката, обнажая молодое крепкое тело, которое спокойно сносило кимоно весом с саму гейшу, парень осторожно скользнул губами по бархатной коже, которое пахло травами, будто Киоко только-только принимала ванную. Слабый стон девушки отрезвил корейца, заставляя его только прикрыть глаза от наслаждения и продолжить изучение того, о чем успел частично позабыть. - Бэкхён, - пробормотала она, словно получая удовольствие от звучания его имени в ее исполнении. - Еще раз, прошу, - с улыбкой пробормотал парень, даря очередной поцелуй гейше. Так неуверенно повысила голос, сжимая пальцы меж волосами парня. Слезы уже беспрерывно катились по щекам девушки, которые то и дело оставались на щетине любовника. Казалось, еще чуть-чуть, и они сорвутся, чтобы откинуть все предрассудки, оставить позади все восемь лет, насладиться друг другом заново, как… - Бэкхён! – Киоко таким басом никогда не говорила, и кореец это прекрасно понимал, но… - Бэкхён, твою мать! Парень с трудом приоткрыл глаза, чтобы понять, что вообще происходит, но перед глазами был лишь туман. Уткнувшись носом в ткань чего-то безумно мягкого, он блаженно заулыбался из-за одной мысли, что груди божественной гейши стали особенно большими и приятными на ощупь. Герой-любовник сомкнул руки, ощущая насколько приятно тело японки, как его неожиданно огрели по ушам свертком бумаги… Подлетев в кровати, Бэкхён с недоумением уставился на долговязого соседа, который уже при параде целился сонному сожителю газетой прямо в лоб. Широкая улыбка Чанёля была индикатором чего-то очень смешного и странного. И при этом соня был виновником. - Все? Нализался с подушкой, извращенец? Я уж подумал, в одеяло начнешь игрушкой тыкать, - хохотнул басистый острослов и направился к двери. – Собирайся, у нас выход через двадцать минут. Бэкхён в шоке и не без капли стыда огляделся: какая Япония?! Корея, Сеул, общежитие, комната на четверых, где соседи – коллеги по музыкальной группе. И никаких вам любовниц и гейш. Парень залился краской и безнадежно выдохнул, вспоминая самый изощренный компромат на Чанёля, который можно выдать в качестве шантажа.