знаешь, мэри, в моей голове — звери. они бы тебя съели, если бы я разрешил.
Тони смотрит на Питер. Глядит неотрывно, ломается под ее тонкими руками, сгибается, будто бы все кости превращаются в прах. Питер светлая, как солнечный луч, а выбоины глаз Тони дырявят ее, чернят. У Тони угольные глаза, прожигающие Питер насквозь. Питер касается легкими пальцами кожи, съеденной шрамами, беззаветно преданно, трепетно нежно. Тони хочется выть. Тони внутри выжжена, сгоревшей травой выстелены сердце, легкие, грудина изнутри, стеклом битым посыпано, кровит и рвет. Истрепанные губы ее по ночам безвольно шепчут «беги от меня». Звери, живущие у Тони внутри, кровожадны и голодны. Они облепляют ее скосы и сгибы, скалят зубы, вгрызаются в тело, отрывают куски плоти, выглатывают органы. Но стоит Питер приблизиться, как они замирают, урча удовлетворенно, смотрят налившимися сизыми глазами, ловят каждое касание. Звери голодны. И тонких пальцев Питер, ее тепла им становится мало. Тони боится страшно, и пальцы ее выдрабливают дрожь, когда она думает, что рано или поздно звери вырвутся на свободу. Потому она отталкивает Питер из последних сил, надрываясь — ну что же ты, глупая девчонка, посмотри на меня, я же ходячая руина, я же сожру тебя, а не сожру я, так сожрут мои монстры. Питер, чтоб ее, дрожит расколотыми от слез глазами, молча глотает изрыданный клекот, и Тони сдается, сгибается, молча извиняется за свою грубость, нервно гладя окостлевшей дрожащей рукой полудетский скрежет острых лопаток, заключая сделку с совестью — на мгновение позволяя себе забыть, что хотела держать девочку на расстоянии. Звери практически мурлыкают у нее в рассочившейся грудной клетке, когда Тони чувствует, какая горячая и гладкая кожа у Питер.но я их гоню из прерий, на ключ запираю двери — сидят на цепях звери, на ржавых цепях души.
Душа у Тони издырявленная, в уродливых рытвинах и шрамах. Душа у Тони прямо в груди, где реактор сияет предательским голубым огнем, будто бы смеется над ее любовью и ее страданием. Как ты посмела полюбить ее. Тони кричит от боли по ночам, задыхается измученно от собственной слабости, от собственной склизкой подлости. Питер ребенок, маленькая девочка, которая не заслужила, чтобы ее любила Тони. Да и кто, кроме гребанных одноночников, в своем уме выберет Тони? Со злостью и ошибками, пожарами да темными бурями внутри. С реактором между ребер и льдистыми призраками прошлого, преследующими ее. С кровью на руках, с виски в горле и криками по ночам. А Питер ласковая, не переломанная, легкая, как перо, веселая, как Коломбина — не хватает лишь гротескной карты, выструганной на светлой мраморной коже. Ей бы мальчика какого-нибудь — крепкого, родного, не покореженного. Чтобы самой главной ее заботой было поступление в MIT. Тони искренне желает лучшего для Питер, поэтому сжимает ладони, выбивающие дробь на коленках, глядит незамутненно честно лживыми глазами, оставляет полукружья недосыпа под ними. Говорит резко и привычно, с нотками лже-родительской любви — ну что ты, дурочка, давай выберем тебе платье на выпускной, порвешь там всех. Говорит — ух, этот парень точно положил на тебя глаз. Говорит — Питер, хватит, я никогда не буду любить тебя, ты заслуживаешь лучшего, чем я, это неправильно. Питер Тони не слушает. Глядит карими умными глазами упрямо, будто знает, что кроется у Тони в подреберье, будто знает, какой секрет она носит в перекроенной, изрытой шрамами и Стивом груди.а звери мои ночью рвут кожу и плоть в клочья. и каждый их клык заточен, играет на струнах жил. и все-таки, между прочим, пусть я и обесточен, ты вся — до ресниц и точек, причина того, что я жив.
Когда становится особо паршиво, когда отстиранные до блекло-серого цвета глаза окружающих людей окружают, когда звери кромсают сердце особенно невыносимо, Тони сдается и звонит Питер. Спрашивает дрожаще и дождливо — ну как, ты занята? не хочешь костюм протестировать, я тут парочку паучьих цацок наделала от скуки. Питер не обманешь сарказмом и самодовольной улыбкой — она приходит, смотрит исподлобья, выкручивает, раскурочивает душу своим взглядом, знает все наперед, ведь видит тряску измученных рук и темные тени под глазами. Тони иногда малодушно хочет прижаться к худому искостлявленному девчачьей глупостью плечу, склонить голову к угловатым коленкам, почувствовать искривленные дрожью пальцы в своих волосах. Чтобы перестать, будто Икар, оголтело нестись на крыльях к недостижимому солнцу, зная, что вскоре ты упадешь, но поглубже в ил мыслей загоняя вопрос, зачем ты несешься к нему. Чтобы найти хотя бы минутный отдых, чтобы появились силы дожить хотя бы до завтра. Чтобы завтра хотя бы наступило. Тони чувствует, что смело, непокорно, уверенно и гордо дохнет. Без Питер. Без ее любви. Тони выхаркивает сипло свои легкие, выблевывает желудок и глупое сердце в раковину, когда дорогого виски становится в ней слишком много. Рука Питер на искрежетно выпирающей в напряжении лопатке успокаивает. Тони вытирает рот тыльной стороной ладони, сплевывает в сток, говорит презрительно, тщетно скрывая рыдания за горечью веселья — твою же мать, вот конченые мудаки, я плачу бешеные деньги за это бухло не для того, чтобы блевать им. Говорит — мне завтра лететь на конференцию во Вьетнам, если я буду опухшая, я убью этих поставщиков и буду брать у Романовой водку. Романова рядом с Роджерсом, и обе об этом знают. И обе молчат. Тони ради Питер, а Питер ради Тони. Взаимовыручка, ведущая к катастрофе. Тони сползает по белой кафельной стенке, сбивая зубные щетки и минималистичные артхаусные безделушки, заказанные Пеппер за бешеные деньги, они разбиваются, осколки разлетаются во все стороны. Тони обхватывает тонкими дрожащими руками колени, обтянутые спортивными штанами, измазанные в масле и копоти. Тони начинает рыдать. У нее начинается банальная истерика, она прижимает длинные худые пальцы к полным искусанным губам, пытаясь остановить рвущийся наружу крик. Она все еще просто влюбленный человек с перебитым, перекрученным через мясорубку сердцем. Она все еще просто человек. Она чувствует вокруг себя руки Питер, бьется в ее руках, цепляется за ее плечи, искалеченная, потерянная, испуганная, утыкается, скулит в ее грудную клетку, чувствует лбом, щекой совсем юную, почти плоскую грудь, мажет слезами дешевую футболку, и навзрыдно выглатывает клекот раненой птицы, говорит — я не могу, не могу, не могу. Питер гладит ее волосы, напевает что-то успокаивающее, целует крепко в просоленные слезами губы.беги от меня, мэри (прижмись же ко мне теснее) спасайся скорее, мэри, (ничто тебя не спасет). коснувшись тебя, мэри, попробовав раз, звери, живущие в моем теле, хотят еще и еще.
Тони хватается за ее тонкие руки, ощущает под пальцами запястную косточку девичьей руки. Тугие углы коленок и глаза. Детские глаза. Питер ведет ее в спальню, словно показывая путь в лабиринте, а Тони идет покорно, полузакрыв глаза. Когда их губы снова спотыкаются друг о друга, Тони хочется оттолкнуть Питер. Хочется закричать — какая же ты глупая, девочка, беги от меня, беги от меня (только не бросай меня, не бросай, я не смогу без тебя), я же погублю тебя (я уже тебя погубила, давай же останемся в этом безумии вместе), милая, пожалуйста, у меня же не хватит сил сдерживать их долго, они ведь рано или поздно разорвут тебя в клочья, беги от меня (будь ближе, еще ближе, пожалуйста, кожа к коже, губы к губам, пожалуйста, ближе), беги от меня!.. Питер целует, прижимается ближе, вдавливает мраморные пальцы в кожу, ласкает изгибы тела Тони, влезает проворными ладонями в рассохшееся сердце Тони. Тони рывком переворачивает Питер под себя, губами прокладывает маршруты по чужому телу, целует россыпи бледных веснушек солнца и звездных родинок.ты знаешь, мэри, есть истина в вине и теле, в религии и постели, но я отыскал в тебе.
Тони выжигает на ее коже поцелуи, как огненные тавро на мустангах. Тони прижимается губами к ее запястьям и чувствует покой. Благоговейно, светло и незамутненно целует узкие проволоки губ. Ночью Тони вспоминает весь горький виски, изнуряющие панические атаки, истерики. Вспоминает, сколько на ней крови и перекореженных жизней других людей. Утром говорит выщербленно-резко и дробно — ну ты же понимаешь, Питер, это только на одну ночь. Говорит, оставляя на ладонях ямы-рытвины от ногтей — ты же знаешь, милая, я не отношусь к этому серьезно. Глаза Питер полны сколотой, раздавленной болью. Она говорит — ты лжешь. Тони говорит — глупая и наивная. Питер тихо и как-то дождливо, жалко, выстраданно всхлипывает, молча разворачивается, собирает свою одежду и прикрывает за собой дверь. Тони издирает свои губы в перелатанные клочья и терпит боль в сердце. Боль там, где, уже казалось, ничего не может болеть. Наливает льдистый виски в стакан, выпивает залпом, обжигая изодранное криками своими и поцелуями Питер горло. Берет в руки телефон, набирает номер и слушает обрекающие гудки. Говорит — я заплачу, сколько нужно. Говорит — адрес вы знаете. У не той угольно-черные волосы, роскошная высокая грудь и понимающие материнские глаза. Она снимает шубу, обнажая песочные часы фигуры, втиснутые в бархат платья. Черная гладкость чулков подчеркивает стройность ног. Она целует Тони и толкает белоснежную широту дивана. Пока ее язык внутри, Тони думает о том, какой диван неудобный и липнет к коже. Глядит в пустоту потолка, смахивает невыплаканные слезы, пепел изруиненных чувств. Видит, что на потолке трещина. Думает — надо заделать. Думает — зря поручила отделку дома Пеппер, наверняка она сэкономила на рабочих. Думает — я никогда не забуду ее. У нее были карие детские глаза и невыразимая, щенячья преданность. Преданность Тони, которую та предала. Тони лжет себе про сны. Ей снится Питер. Ее маленькая найдённая девочка. Ее девочка, выдрабливающая свою любовь на коже и губах Тони. Девочка, которой нужно было так мало — всего лишь горстка тепла и то, что осталось от сердца Тони. Девочка, которой нужно было так много — несказанные слова, невырыданные рыдания, невыцелованные поцелуи. Пепел, который Тони хоронила в себе.и пусть сегодня другой одеяло грею, но спят мои злые звери, тебя видя в каждом сне.
Питер приходит на следующий день без приглашения — когда Тони пьяна до изодранной ногтями кожи. Питер садится рядом и говорит — я не уйду, Тони. Никогда. А у Тони не остается сил на то, чтобы отталкивать. Тони просто всхлипывает слякотно и кладет голову на чужие колени. Питер напевает что-то нежное и недосказанное, перебирает устьями пальцев и любви волосы Тони. Целует темную встрепанную макушку. Тони говорит — я тебя ни капельки не люблю. Питер отвечает — я знаю. Тони говорит — но ничего без тебя не смогла. И больше они не говорят. Звери в покореженой груди Тони мурлыкают и засыпают, свернувшись в клубок.и я прилечу с юпитера в квартиру твою, мэри. стань же скорей укротительницей моих диких зверей.