Всего нужнее

      В поле около кургана ощущались легкость и покой, здесь вообще всё было наполнено умиротворением. От подножия холма хорошо просматривалась бескрайняя даль полей, местами перемежающаяся посаженными в ряды деревьями и грунтовыми дорогами вдоль них. От полей шло марево, отчетливо видимое под ярким светом солнца. На сознание нисходила истома, легкой иллюзией счастья. Неподалеку слышалась тихая песня ручья, дающего начало небольшой речушке. Ручей змеился меж полей и убегал к едва различимому на горизонте лесу. Глаза любовались этой картиной и душа, заворожённая неброской красотой русской природы, отдыхала и радовалась.       Сюда, к кургану, Арсений приходил часто. И по делу — недалеко от кургана, на границе поля, засеянного гречихой, росла цепь посаженных деревьев, около которых он разместил с десяток ульев, обход которых и делал. И без дела — просто полюбоваться на всё это великолепие вокруг, давая покой своей истерзанной душе.       Это было его место силы. От древнего захоронения шло её столько, что от переизбытка можно было опьянеть. Курган был древний, расположен среди паханного поля, но ни на него, ни на саму его вершину не заезжал ни один трактор, потому и зарос холм луговой травой. По легенде, ходившей в этих краях, там лежал древний князь. Как и почему туда не добрались археологи или черные копатели никто не знал, да и не интересовало это никого. А Арсений, когда появился в деревеньке, как притянулся к этому месту, не смог, раз взойдя на вершину могильника, покинуть того, кто лежал там, кто в благодарность за обращение отдавал силу этого места с лихвой.        Силу эту он чувствовал, всей кожей впитывал её токи, сам ещё не понимая зачем и почему она ему нужна, но нужна точно. Ведь благодаря ей, однажды ниспрошенной, он выжил в свой первый год, когда только приехал сюда. После той страшной аварии, унёсшей жизни пусть нелюбимой, но родной жены Ольги и обоих своих солнечных мальчиков. Когда совсем потерял желание жить, виня себя в их смерти.       Случилось всё до банального просто. Они всей семьёй возвращались с дачи родителей жены, где проводили выходные, когда машины за три впереди, навстречу, с соседней полосы, плавно выехал фургон-рефрижератор «МаЗ» с уснувшим за рулём шофёром-дальнобойщиком, как после выяснилось. Едущие впереди водители, сигналя непрерывно, ускорились, стараясь быстрее проскочить опасный участок с неуправляемой машиной. Ускорился и Арсений, молясь про себя, и не слыша стука, захолонувшего от страха за свою семью, сердца. И он успел бы проскочить, если б не обогнавший и подрезавший его, кроссовер «Ниссан». Иномарка на полном ходу ощутимо зацепила крыло машины Арсения, не удержавшего в ответственный момент руль, и допустившего вращение своей «Ауди», на заполненной автомобилями трассе. Так, на полном ходу, они влетел прямо под колесо злополучного рефрижератора. Последние звуки, что он помнил — это скрежет сминаемого металла. Потом — только чернота.       Он пробыл в коме достаточно долго. Очнулся в больнице. Намного позже похорон жены и детей. Изломанный снаружи и с пустотой внутри. Обвиняя себя в смерти семьи. А еще в том, что не дал счастья жене при жизни, женившись не любя, лишь из чувства долга перед неродившимися, зачатыми случайно с понравившейся на вечеринке девчонкой, детьми. Всегда тяжелое чувство, что он использовал семью в качестве прикрытия, после гибели жены и детей, резало душу особенно остро. Но тогда, в юности, женитьба ему казалось выходом из неловких ситуаций, возникавших всё чаще, из-за пытливых умов наблюдательных однокурсников, следивших даже за его взглядом, вернее на чьих прелестях этот взгляд «залипал» помимо воли своего хозяина. Парни, Арсению вменялась в вину любовь к парням. А вот, будучи мужем и отцом, он автоматически освобождался от подозрений в тяге к своему полу. Жаль, только с собой Арсений поделать ничего не мог, даже после свадьбы тянуло его к крепким и подтянутым мужским телам.       Он лишь надеялся, что Оля так и не узнала о последней его странной, болезненной тяге к необычному, молодому золотоволосому парню, к Золотку, как он его называл про себя, работавшему в его фирме. Тогда Арсений пытался всеми силами присвоить парня себе. Влюбился он тогда маниакально, и пёр, как бульдозер по бездорожью, невзирая ни на кого, не считаясь ни с чьими чувствами. До сих пор стыдно за все те выходки, что творил, и перед покойной женой, и вообще. Даже если и не узнала она ничего, то не сильно это меняло сути дела — та любовь свела Арсения с ума, лишила разума и совести.       Боль от потери и стыд и выгнали тогда его, едва оправившегося от страшных ран, сюда, в этот глухой уголок, который можно считать краем географии. Тут он нашёл свой покой и принял силу кургана, не давшую одичать в этой опустевшей крошечной деревушке. И все размышления о жизни, осмысление и принятие ошибок проходили именно здесь. А за повседневной рутинной работой отходила на задний план боль от потери и стыд за предательство.       Почему отсюда ушли люди, он не знал. То ли удаление от благ цивилизации сказалось, то ли гнала всех прочь неведомая сила кургана, спавшая много лет, а тут вдруг пожелавшая проснуться. Проснуться, чтобы покарать или облагодетельствовать — кто знает, а на всякий случай — лучше держаться подальше. Страх перед неизведанным очень развит в человеке. Если только ты не отчаянный смельчак, готовый на любую авантюру, даже не ради спасения всей цивилизации, как в голливудском блокбастере, а просто потому, что в жизни у тебя уже ничего не осталось и терять тебе нечего. И держаться за эту пустоту в мире уже как бы и незачем — все мечты и стремления превратились в прах и тлен.        У Арсения не было страха перед курганом. Зачем страшиться того, что помогает жить и дает возможность отыскать смысл в бренности всего живого. Заставившее найти счастье в малом, лишь наблюдая, как по весне зацветают брошенные сады, а осенью ложится на землю робкий первый снег. И пусть урожай с тех садов не нужен никому, а снег, часто не пролежав и нескольких часов, превращается в грязь, но красоты, первозданной красоты момента, это не отменяет.       Да он и не совсем оторван от людей — в добротном кирпичном гараже стоял верный УАЗик. Ухаживал он за ним с любовью, понимая что машина — связующая нить с миром. Ведь стремление к одиночеству — не цель, а реакция на личную трагедию. Но было и что-то ещё, что изо всех сил удерживало его интерес к жизни — какое-то внутреннее ожидание должного произойти. И когда в прошлом году Арсения настиг приступ аппендицита, он нашёл в себе силы сесть за руль, и превозмогая боль, доехать до районной больницы, где он и был в срочном порядке прооперирован хмурым, неразговорчивым хирургом.       Впоследствии выяснилось, что этот специалист занят исключительно на операциях. Последующее ведение пациентов берут другие врачи. А тот, кто оперирует, вытягивая подчас из небытия, появляется, когда в нём возникает острая необходимость. Сам. Каким-то сверхъестественным чутьем зная время. Адрес хирурга-виртуоза, что значится в документах отдела кадров — такая же глухая деревушка, как и у Арсения. Да имя — обычное человеческое имя — Григорий.        Лишь в день выписки, уходя из больницы, смог Арсений увидеть золото волос неуловимого хирурга, посмотревшего на него медовыми глазами. Как током тогда прошибло Арсения: цвет волос и глаз, черты лица — как у того, кого до сих пор хранил в сердце, несмотря на пустоту в душе. Вина за смерть семьи тут же вспыхнула с новой силой и обдала болезненным раскаянием. Быстрыми шагами Арсений обошёл врача, теперь внимательно его рассматривающего, и выскочил прочь из здания. Сев за руль, еле сдерживая колотящееся сердце, Арсений гнал машину до самого дома, чудом не наделав бед в пути.        Больше Арсений в больницу не показывался, не желая даже случайно встретить того, чья невероятная, до идентичности, похожесть с Золотком, напоминала о прошлом, о худшем, что случилось с ним.        И тут Арсению опять помог курган, подарил забвение, стёр остроту чувств от встречи с врачом. За это Арсений был кургану больше, чем просто благодарен — он стал доверять силе этого места. Свою благодарность он высказал тогда ещё, когда пришел после выписки на вершину. Его будто прорвало. Он, обращаясь к кому-то невидимому, начал рассказывать о своей жизни, о том, что не хочет больше любить и надеяться на что-то хорошее. А когда выплеснул всё наболевшее, почувствовал то умиротворение, которое получает теперь всякий раз, приходя на курган. Тогда и поблагодарил, шедшими из глубины сердца словами, за вновь обретённый покой, за то, что золотые волосы и медовый взгляд остались лишь памятью, не терзая больше ум и сердце болезненной страстью.       Завтра будет ровно год с того памятного случая. И Арсений, каждый день хоть ненадолго приходивший на курган, вдруг осознал, что сегодня все по-другому — с ним ведут настоящий диалог. Кто-то вкладывает в его сознание слова о необходимости прийти на курган этой ночью, разжечь свечи, заранее подготовив площадку для ритуала и вырвав своими руками траву по периметру окружности вершины. Этим, не долго думая, Арсений и занялся, совершенно не страшась и доверяя таинственному «кому-то», «поселившемуся» в его сознании. Даже, когда в процессе расчистки, в руки «попалось» длиннющее ожерелье, с гербами и свисавшими из них подвесками-мечами, не очень удивился. Просто взял и положил массивное украшение в карман. Значит, оно зачем-то нужно, и тот, кто сейчас диктует свою волю, сумел «доставить» цепь Арсению в руки.        Рвать траву Арсений закончил на закате — осматривая дело рук своих, отметил, что очищенное и утоптанное место было идеальным кругом. Оставалось сходить домой за свечами, оставшимися там от прежних хозяев, хранившимися в мешочке сплошь расписанном странными письменами. Почему они были чёрными Арсений не знал, да особо и не вдумывался в значение цвета, как и в то, почему вычищая дом он оставил свечи и не выбросил. Главным сейчас было наличие требуемых предметов, а не их происхождение — лишних вопросов Арсений сейчас себе не задавал, действуя строго по указаниям «духа кургана», как он окрестил голос в своей голове. Взял и камушек, лежащий рядом на полке, словно кто под руку толкнул, давая понять, что и этот предмет должно взять.       Он переоделся в чистые черные джинсы, на голое тело повесил найденную цепь-ожерелье, накинул свободную толстовку с капюшоном, тоже черную — его излюбленный цвет. Подхватил мешок со свечами, сунул в карман камень и пошагал в сторону кургана. Время приближалось к полуночи.       А на вершине, в кругу для ритуала, Арсений, прислушиваясь к голосу в себе, начал расставлять свечи. Сначала круг обозначил, а потом какие-то неизвестные символы, ничему не удивляясь — ни тому, что руки знали, как действовать, расставляя свечи по схеме, явственно стоявшей у него перед глазами, ни самой схеме. Отмечал Арсений лишь уровень своего уверенного спокойствия, какого он не испытывал в своей тридцатилетней жизни никогда.        Точными импульсами в мозг начали приходить незнакомые слова, повторять которые Арсению вначале было немного странно и неловко, но потом вдруг его стало настигать понимание происходящего, словно когда-то, в другой жизни, он всё это видел, знал и делал неоднократно. Пока же он ещё не мог до конца понять, кем он был, но то, что в конце концов он с этим разберётся, понял отчётливо.       И когда последняя свеча нашла своё место в пентаграмме, Арсений встал на колени и, проводя ладонью над незажжёнными свечами, вдруг резко сжав кулак, ударил им себя в грудь, не прекращая ни на мгновение своего заунывного монолога — одним мгновением зажёгся внешний круг свечей, очерчивая грань, за которую заходить не стоило.       А то, что он увидел внутри освещённого периметра, повергло его в изумление: там стояла погибшая жена, держа на руках обоих малышей. Глаза Ольги, как и при жизни, светились всепрощающей любовью, но близнецы сыновья не тянули, как прежде бывало, к нему своих рук, только улыбались — отчего-то улыбки их казались мудрыми.       Только сейчас Арсений понял, как любил он свою безответную на все его выходки Олю. Как невозможность увидеть её и покаяться сводила его с ума. Как хотел попросить прощения у сыновей, что не уберёг их тогда, на дороге, как мечтал отдать свою жизнь, чтобы они были живы. Сердце будто распахнулось навстречу родным людям. Слёзы тонкими дорожками побежали по щекам. В эту минуту он готов был поклясться, что ощутил ласковую ладонь жены, стирающую влагу с его лица и, лёгкий, как дыхание спящего, поцелуй, дающий понять что он прощён и всё ещё любим, даже оттуда, откуда прийти назад невозможно. Затем фигуры любимых в круге начали таять, пока не исчезли совсем.       Спокойствие снизошло на Арсения, на время притупило остроту осознание происходящего. Даже тот, кто «руководил» им до этого изнутри, будто отступил в сторону, давая время на осмысление случившегося. Освобождение от чувства вины, гложущей долгие годы — это счастье, и оно постепенно затопило все мысли и чувства сидящего на кургане в окружении зажженных свечей Арсения.        Одна мысль возвращалась, звуча вопросом в пребывающем в эйфории мозгу: что взамен потребует хозяин кургана? И, да, Арсений дождался ответа. Когда схлынула первая счастливая волна, что-то настойчиво потянуло его руку обратно в круг зажигать не горящие пока свечи, составлявшие таинственные руны. Это уже казалось делом привычным и, Арсений, быстро и чётко повторил ритуал разжигания.       И почти сразу увидел его — молодого, красивого, сильного, погибшего от стрелы врага и захороненного здесь так давно, что даже имени его в памяти ни у кого не осталось. Залюбовался Арсений статной осанкой, серыми бездонными глазами и локонами светло-русых волос. Руку протянул, отдавая по крупице свое тепло, а князь в ответ потянулся ближе и, коснувшись кончиков пальцев Арсения, поделился своей могучей силой, напитавшей того дополна — так, что впору пьяным свалиться к подножию кургана.       И вдруг потерялись в памяти и золото волос, и медовые глаза, которые любил давно и безрассудно. Стёрлось как и не было стыдное чувство, требовавшее идти напролом в жажде получить Золотко в полное своё владение. Освободился от гнетущего кошмара прошлого окончательно. Вот его судьба — смотрит на него и чего-то ждёт. Впервые за время ритуала не помогая и не подсказывая необходимых действий. Словно давая Арсению самому принять решение, нужно ли в его жизни присутствие этого чуда. Или, получив освобождение от мук совести, предпочтёт он теперь жизнь спокойную, без сожалений и без лишних хлопот.       До замершего в груди сердца Арсений вдруг испугался, что исчезнет сейчас и этот фантом, как ушли только что жена и дети. Уйдёт в небытиё его возможное счастье, которого он уже желал всем своим измученным за годы отшельничества сердцем. Сбросил Арсений толстовку — высвободил древнее ожерелье и, не снимая со своей шеи, накинул свободный конец его на шею стоящему в кругу из свечей фантому, до того бывшему четким, почти материальным, но вдруг начавшему стремительно таять, теряя четкость очертаний.        Страх еще одной потери забился набатом в сердце и оно, разогнавшись, погнало адреналин по венам, вспыхнувший жаркой искрой в памяти о странным камне, что без указки голоса извне, принес с собой на курган Арсений. Он вытащил камень из кармана и, по внутреннему наитию, протянул в раскрытой ладони прямо к груди фантома, в удивлении понимая, что сделал, что-то абсолютно правильное. Камешек, замерцав, начал медленно втягиваться в грудь стоящего напротив, начавшего после поглощения камня, обретать плоть, князя.        А перед внутренним взглядом Арсения замелькали, как в калейдоскопе, сцены другой жизни, но в них главным героем был он. Там он был драконом — суровым, безжалостным существом, обрёкшим на насилие того, кого вожделел в этом мире долгие годы, и за которое смог расплатиться только здесь. Заслужив прощение мёртвых и вырвав из небытия своё счастье — стоявшего напротив, уже полностью обретшего плоть князя из легенд.       Ожерелье засветилось, обожгло шеи двоих красивой вязью брачной татуировки и пропало бесследно. Разом погасли свечи, а на горизонте зарозовела полоса — предвестница скорого восхода солнца. Солнца начала новой жизни.