У стены

Семейные сборища. В этой семье это означает много, много народу. Раньше это внушало ужас. И до сих пор внушает, теперь уже совсем по другой причине. Но когда появляется он, чувство вины всегда исчезает, вытесненное непрекращающимся желанием, пылающей похотью, которая не утихнет, пока мы не насладимся друг другом. Из-за времени и обстоятельств такие дни – это единственная наша возможность. Он работает за границей, а у меня есть свои обязанности хорошей жены и матери. Хорошей? Когда я изучающе смотрю на него через стол, и он поднимает на меня свои темные глаза, я внутренне усмехаюсь над двуличностью своей натуры. Они все считают меня хорошей. Разве они ошибаются? Я хороша в магии, я отлично умею слушать, я хорошо справляюсь с ролью матери, и ролью жены во всем, чего может только пожелать муж, по крайней мере, о чем он имеет представление. Также у меня отлично получается заставлять его брата истекать смазкой через две минуты после прибытия в мой дом. Я мастерски могу сжимать его член внутри себя, так что он забывает обо всем. Я хорошо умею просить его засадить мне так жестко, чтобы рухнул барьер между наслаждением и болью. Я не собиралась изменять. Тем более, с его братом. Немыслимо. Но когда это случилось, в этом было больше смысла, чем во всем, что я делала до того. Он не похож на своих братьев, ни внешне, ни темпераментом. У него темные глаза и темно-рыжие волосы, почти каштановые, его кожа более гладкая, чем у моего мужа, несмотря на пересекающие её шрамы. Я обожаю его шрамы, часто вижу их во сне и знаю лучше, чем свое собственное тело. Я хочу снова ощутить их вкус – так как делаю обычно – целовать и вылизывать, чтобы запечатлеть в своей памяти до следующего раза. Каждый раз я решаю, что это последний раз. Каждый раз, когда он приходит, я снова хочу его. Все болтают и смеются: семья, семья повсюду. Наш дом полон счастья. Мой муж в своей стихии, заправляет всем этим. Я же не могу смотреть ни на кого другого, кроме его брата, а он на меня. Он встает, отставляя стул, и выскальзывает в сад. Я жду так долго, сколько позволяет мое тело. Я встаю, целуя мужа в щеку поцелуем Иуды, и улыбаюсь, когда финал его шутки вызывает взрыв смеха. Он не замечает моего ухода. Я выхожу в сад. Его не видно, но ощущается легкий запах сигаретного дыма, который как приманка для меня. Поворачиваю за угол и нахожу его. – Думала, ты бросил, – я не возражаю, что он курит, но помню, как он говорил, что собирается бросать. – Ну… да… – он смотрит на сигарету перед тем, как сделать последнюю глубокую затяжку, и бросает бычок на землю, втаптывая его в песок. Я подавленно закрываю глаза, снова осознавая, что всё это – чудовищная ошибка. Рассеянно тру рукой уставшие глаза. – Чарли… всё становится слишком сложно… Он не отвечает. Я смотрю на него. Его лицо пассивно, ни спокойствия, ни отчаяния, и я не знаю, что сказать дальше. Вздыхаю, находя в себе силы воспротивиться, и отворачиваюсь, чтобы уйти обратно в дом. Он ловит меня за руку, и пальцы впиваются так, что становится больно. Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом. Его темные блестящие медные волосы нависают на глаза, на лице танцуют тени от света, падающего из окна. Эта жесткая хватка пальцев на моей руке, этот пронизывающий взгляд темных глаз – я чувствую, что снова теряю голову. Резко придвигаюсь к нему, и он разворачивает меня к стене, прижимая к ней своим телом, его губы тут же находят мои, даря свою сладость, которую я так жаждала – мой наркотик. Чарли страстно целует меня, его дыхание всё еще пахнет сигаретами с оттенком красного вина. Мои же стоны ему в рот имеют вкус удовлетворенной наконец жажды. Я хочу дотронуться до его тела, его кожи, и начинаю быстро расстегивать ему одежду, подгоняемая вожделением. Обнажив грудь, опускаю голову и длинным движением лижу её, вспоминая его вкус. Он прижимает мою голову к себе, пока я целую и посасываю кожу, оттягиваю губами соски, поднимаясь к ключицам, пытаясь впитать эти ощущения. Со стоном он отрывает меня от себя и прижимается губами к моей шее, всасывая кожу так сильно, что мне кажется, там останутся следы. Его руки уже у меня под платьем. – Они все заняты? Я киваю, и он тут же скользит вниз. Я подталкиваю его и раздвигаю ноги, опираясь о холодный кирпич дома. Он движется вдоль моего тела, и я знаю, куда он направляется: желание почувствовать вкус друг друга – это первое, что мы всегда стремимся удовлетворить. На мне сегодня нет белья, потому что я знала, что ему будет нужен быстрый доступ к телу. Он грубо задирает платье и приподнимает мою правую ногу, чтобы раскрыть меня. Я смотрю вниз, безумно желая не только видеть, но и чувствовать. Вырываю платье из его хватки, чтобы дать рукам свободу. И немедленно оказываюсь вознаграждена. Эти сильные пальцы, на удивление ловкие и проворные, скользят по моему набухшему клитору, покрываясь соками, текущими из меня. – Как мне не хватало тебя, этих ощущений, твоего вкуса… – с этими словами он вжимается в меня лицом и делает глубокий вдох, не в силах надышаться. Смешно трется носом о клитор, почти как собака, просящая внимания, но я упиваюсь этим и сама делаю движения навстречу, желая быть воздухом, которым он дышит. – Твой вкус… – бормочет он. И это случается. Мои глаза расширяются, и я судорожно глотаю воздух, в предвкушении забыв как дышать. Его язык проходится по мне, заканчивая свой путь на клиторе. Я вцепляюсь рукой в его волосы, притягивая ближе, полностью раздвинув ноги и практически усевшись на него. Всё благочестие растворяется в моей жажде его ласк. Я откидываю голову назад на стену, хватая воздух мелкими резкими глотками, пока он вылизывает меня так жадно и прекрасно, с каждым движением губ, языка и зубов доставляя мне невероятное удовольствие, как умеет только он. В первый раз с ним я всегда быстро кончаю. По-другому просто невозможно. Его пальцы во мне, два в киске, один в заднице, двигаются, кружатся, ласкают, и эти губы доставляют удовольствие так знающе и умело, что я быстро достигаю пика, содрогаясь всем телом и глотая стоны в попытке сохранить тишину. Мой любовник понимает это только по тому, как спонтанно сжимаются мои бедра и потоку смазки, хлынувшей из киски. Из дома доносится шум. В комнате через окно видны люди. Чарли встает и тащит меня за дом, где вдоль стены всё густо поросло травой. – На колени, руки на стену. Я делаю как сказано без промедления, повернув голову, чтобы посмотреть, как он снимает штаны. Его член всё такой же большой и великолепный, как я помню. Никогда не чувствую себя завершенной, пока он не во мне. Мир кажется пустым, а жизнь не такой яркой, как должна быть, пока я не чувствую каждый дюйм его толстого члена, расширяющего меня. – Ну же, быстрее… Он тоже опускается на колени позади меня, хватает меня за талию и быстро и жестко входит. Моя киска растягивается, чтобы вместить его. Мои стоны полны восторга от ощущения завершенности. Он медленно выходит почти полностью, чтобы дать мне почувствовать, как моя плоть неохотно выпускает его член, почти упиваясь тем, с каким отчаянием я это восприму, чтобы затем жестко ворваться обратно, заставив меня прогнуться в спине. – Ближе к стене, – шипит он, – обопрись. Руки выше. Я перемещаю руки по грубой кирпичной кладке и подползаю коленями ближе, оказываясь почти распластанной по стене. Но он все еще может трахать меня и так; он отлично знает, что лучше для нас обоих. Его член такой формы, что в этой позе он чудесно задевает точку G. Он знает это. Теперь его движения становятся размеренными, одна рука всё еще на моей талии, вторая обвилась вокруг моего бедра в поисках клитора. – Слишком сложно, Гермиона? – горячо шепчет он мне на ушко, припоминая мои же слова, сказанные ранее. – Мне похуй, если надо будет взобраться на Эверест ради тебя – я, блять, это сделаю. Я найду тебя и выебу, где бы ты ни была и что бы ни делала. Ты моя, и ты это знаешь. Его слова только приближают мой оргазм. Член внутри меня ощущается идеальнее, чем когда-либо. Я чувствую это; его присутствие внутри смешивает боль, которую он причиняет, и доставляемое им удовольствие в единое целое. Похоть. Вот что сейчас имеет значение. И мое желание кончить. Я хочу кончить с ним внутри меня так сильно, что болит душа. Теперь он вбивается в меня, и член кажется еще больше, чем раньше, и его жесткость лишь толкает меня все ближе в сладкое забытье. Я близко, очень близко. До боли я впиваюсь руками в стену. – Слишком поздно, Гермиона… я нашел тебя слишком, блять, поздно… Почему? Почему он? Это должен быть я… должен быть я… ты ведь знаешь, что ты моя… знаешь… Это его литания. Каждый раз в наши встречи он заявляет о праве собственности на меня. Так было в первый раз, и в следующий, и каждый раз после. И каждый раз я верю, когда он внутри меня. А когда он выходит, я оплакиваю это и пытаюсь забыть, как и он. Я возвращаюсь к его брату, а он уезжает как можно дальше от меня. Но всегда возвращается. А я всегда принимаю его назад. Он кончает в меня, кончает так сильно, что мне не хватает воздуха. В этой позе я могу чувствовать, как головка набухает и выстреливает спермой снова и снова, и это сопровождается низким утробным рычанием, которое я ассоциирую с ним. И я могу лишь разделить с ним это отчаянное удовольствие. Оргазм накрывает меня, мои внутренние стеночки сжимаются, и это заставляет выплеснуться еще одну порцию спермы. Я стараюсь не издавать ни звука, но не могу сдержать тихий вой. Мое тело принадлежит ему, и удовольствие, которое он мне дарит, настолько яркое и совершенное, что заполняет собой дыру, проделанную в душе нашим предательством. Он расслабляется, и всё заканчивается. С закрытыми глазами я фокусируюсь на дыхании. Он выходит из меня почти возмущенно, чувство вины кричит ему, что он должен уйти, свалив всё на меня. Я позволяю ему это. Чувствую, как его член выдергивается из меня, и семя вытекает наружу, отчего мои бедра становятся еще более влажными на холодном воздухе. Я отрываюсь от стены и встаю на дрожащих ногах. Только тогда я осознаю, что пальцы саднят от царапания о кирпич. Он оглядывается, поправляя рубашку, и переводит взгляд на мои руки. С гримасой скорее раздражения, чем сочувствия, вызванного виной, он достает палочку и бормочет исцеляющее заклинание. Раны затягиваются, а кровь исчезает. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он задерживает меня в последний раз, поднося руку, которую только что исцелил, к губам, еще раз пробуя кожу на вкус. Я ничего не могу сделать, кроме как стоять, позволяя ему это, пока время уходит. Только когда его язык начинает саднить, а губы распухать, он отпускает меня, и я медленно отстраняюсь. Поднимаю руку и провожу пальцем по его щеке, а затем возвращаюсь в дом к семье, к его брату.