Мое спокойствие

      Они всегда были вдвоем – Вэй Усянь и Цзян Чэн, Лань Ванцзы и Лань Сичэнь. Встретив одного из них, вы непременно должны были знать, что рядом где-то должен быть и второй. Но помимо этой братской связи между ними была и другая, соединяющая всех четырех юношей вместе. Имя ей – Вэй Усянь. Наверное, даже он сам не знал, что за отношения связывают его с Ванцзы, однако это совсем не мешало ему снова и снова искать встречи с ним, попутно втягивая и себя, и Цзян Чэна в неприятности. Так они незаметно перегруппировались – при каждой встрече Вэй Усянь утаскивал младшего из молодых господ Лань в неизвестном направлении, а Цзян Чэн оставался и крыл своего полоумного брата благим матом… Ладно, брехня это все – он не мог бы делать это ни при каких обстоятельствах, ведь с ним, в свою очередь, оставался Сичэнь.       Таких, как он, могли называть благородными мужами, лучшими в своем поколении, идеальными душой и телом. Лишь могли, поскольку таких, как он, больше не было. Лань Сичэнь был исключительным. Его с братом часто называли Двумя Нефритами, указывая на их удивительное сходство. Цзян Чэн же считал, что они были абсолютно разными. Он не питал к Ванцзы никаких негативных чувств, но уже в первую встречу мог сказать уверенно, кто из них действительно затмевал солнце и кто быстрее всего придет вам на ум при слове «прекрасный». Узнав о его мыслях, Усянь непременно завязал бы с ним спор, но в этом не было необходимости. Цзян Чэн все равно остался бы при своем мнении, а люди вольны сравнивать солнце и ветер сколько душе угодно. В конце концов, он четко видел разницу между добрым и общительным Сичэнем и его младшим братом, столь холодным и замкнутым, что он мог понравиться разве что только Вэй Усяню, которого подобное лишь подстегивало к своим нелепым выходкам.       Тем не менее, Цзян Чэн не восхищался старшим из молодых господ. Не было это и слепым обожанием. Сичэнь был по умолчанию самым чудесным и всеми любимым человеком, и это было не более чем фактом, пока они не встретились вживую.       Первое, что пришло в голову, было – он похож на доброго и пушистого кота. Он излучал спокойствие, уют и надежность, а его глаза… Цзян Чэн и сам не мог понять, почему обратил на них внимание. Взгляд золотых глаз, намного темнее и теплее чем у младшего брата, словно видел его насквозь, заглядывал в самую душу, но ничего из того, что он видел, не волновало его и не разочаровывало. Именно по этой причине становилось так спокойно рядом с ним, но отчего-то Цзян Чэн все время ждал, что тот как-нибудь прокомментирует увиденное, но Сичэнь за все время не проронил ни слова. Они никогда не разговаривали.       Оставаясь вдвоем, они усаживались на ближайшую скамейку или под дерево и молчали. Казалось, у такого человека, как Лань Сичэнь, должно быть много важных дел, которыми он мог бы заняться вместо того, чтобы мориться в тишине вместе с Цзян Чэном. Но он никогда не уходил.       А расставаясь, Цзян Чэн всегда чувствовал себя так легко, словно очистил всю свою душу. Была ли в ордене Гу Су Лань тайная техника, позволяющая улучшить эмоциональное состояние человека без слов и вообще каких либо действий?       Прошло немного времени и их встречи прекратились, а воспоминания о них стерлись под натиском событий. Несчастья посыпались одно за другим – бесчинства клана Вэнь, сожжение Пристани Лотоса, смерть родителей, не менее трудная, но все же удачная Аннигиляция Солнца. Небольшая передышка и снова – безумства Вэй Усяня, смерть мужа сестры, а после и ее самой; едва ли годовалый ребенок, свалившийся Цзян Чэну в руки, как снег на голову; груз ответственности за него, за это маленькое беззащитное создание одной крови с ним, и пост главы в миг осиротевшего ордена; смерть Вэй Усяня – и звенящая тишина. Дни равномерно потекли один за другим, сливаясь в месяцы. Рутина главы ордена, окончательное восстановление Пристани Лотоса, воспитание племянника – во всем этом Цзян Чэн не мог не заметить, что остался без одной тысячной совершенно один. В шорохе оседающего пепла он вдруг понял, что рядом не осталось никого, кто мог бы поддержать его и понять.       Так он думал, пока не увидел Лань Сичэня на одном из собраний в Башне Кои. У благородного нефрита была печальная улыбка, которую он старался изо всех сил удержать на лице, синяки под глазами и сам взгляд – как у обреченного. И Цзян Чэн медленно вспоминает – в недалеком прошлом он потерял отца, совсем недавно – названного брата, в столь юном возрасте стал главой своего ордена, а смерть Вэй Ина, каким бы неправильным он ни был, стала ударом для его брата. Наверное, раны на спине Ванцзы уже зажили, но до сих пор нестерпимо болят. Они оба потеряли братьев. Они оба остались одни.       Собрание заканчивается поздним вечером, но хотя бы не ночью, что не может не радовать. Цзян Чэн поднимается со своего места и останавливается, не решаясь покинуть зал, но и не зная, что же здесь делать. Лань Сичэнь устало трет виски и на мгновение опускает веки, пытаясь сосредоточиться, и от этого едва ощутимо колет сердце и придает Цзян Чэну уверенности. Он спешит за мужчиной – уже настоящим высоким, красивым, взрослым мужчиной, в какого тот превратился за время, пока они не виделись – и окликает его у самого порога:       - «Цзэ У Цзюнь, прошу, подождите».       Лань Сичэнь удивленно оборачивается, приветливо улыбаясь, но Цзян Чэн видит – через силу. И ему хочется заставить стереть его эту лживую маску с лица, но сдерживается.       - «Сань Ду Шеншоу, снова здравствуйте», - учтиво кланяется, хоть в этом и нет необходимости.       Они на одном уровне, когда-то они неплохо ладили, если их ненормальное бессловесное общение вообще можно так назвать, и Цзян Чэн знает – эти улыбки, эти поклоны, эти отрешенные официальные обращения – во всем этом нет необходимости. Но Сичэнь продолжает мягко улыбаться и он понимает – не подпускает к себе ближе дозволенного, так он защищается, чтобы никто не понял, что в душе у него самого.       И все-таки Цзян Чэн говорит: - «Если вы сейчас не заняты, не откажите мне в небольшой прогулке?».       Цзэ У Цзюнь удивленно приподнимает брови, но тут же, словно вспомнив о чем-то, едва заметно хмурится.       - «У вас какое-то дело ко мне?».       - «Нет, я просто хотел прогуляться с вами. Откажете?»       Мужчина отворачивается, закусывая губу, и Цзян Чэну вдруг становится немного неловко, а еще – нестерпимо жарко, кровь сильным потоком приливает к голове, словно он вот-вот потеряет сознание. Лань Сичэнь встречается с ним взглядом, Цзян Чэн внутри вздрагивает, но не отворачивается – пристально смотрит в золотые глаза. Он снова пытается общаться с ним без слов, пытается спросить – разве от меня тебе надо защищаться? Может быть, он уже забыл, как когда-то им было хорошо в обществе друг друга?       Совершенно без причины они стоят на месте еще несколько минут, вцепившись друг в друга взглядами, один – уговаривая, другой – отказываясь. Хорошо, что все уже покинули зал. Было бы очень неловко, если бы кто-то застал их за столь неподобающим занятием, как гляделки.       Первым не выдерживает Цзян Чэн: - «Лань Хуань…».       Он замечает, как мужчина мелко вздрагивает, уже думает: «Да что ж я должен его уговаривать, как избалованную девицу?», попутно осознавая, что готов подождать еще чуть-чуть, еще немного…       - «Хорошо, давайте погуляем».       С этими словами Сичэнь отворачивается и идет к выходу. Цзян Чэн позволяет себе довольно улыбнуться и следует за ним.       Они гуляют в саду, расположившемся вокруг Башни, огибая небольшие пруды, и выходят к пристани. Небо сияет синим и фиолетовым, а вода еще темнее – непроглядно черным с яркими бликами на легкой ряби. Воздух становится прохладнее, легче и наполняется запахом реки по мере приближения к резным поручням пристани. Внезапно Сичэнь нарушает молчание:       - «Простите, что не могу развлечь вас беседой, обязанности главы ордена все еще утомляют меня».       - «Я знаю», - тут же отвечает Цзян Чэн. Лань Хуань поворачивается к нему с выражением лица, которое ему так и не удается распознать. – «Если бы я позвал вас, только чтобы поговорить, я бы сам начал разговор».       Его собеседник молчит несколько секунд, прежде чем осторожно спрашивает:       - «Так, вы не хотите со мной разговаривать?», - и немного улыбается, не так, как делал на собрании – искренне, совсем чуть-чуть по-хулигански. Цзян Чэн знает эту улыбку – он на протяжении двадцати лет жил с Вэй Ином, самым что ни на есть настоящим хулиганом и мастером нарушения спокойствия.       - «В этом нет необходимости».       Говорит спокойно, а сердце готово упасть в пятки. Что бы он ни думал, он никогда еще не видел такой улыбки.       Лань Сичэнь отворачивается, никак не прокомментировав его ответ, они продолжают прогулку и расходятся только к ночи, отчего-то совершенно довольные.       А на следующем собрании встречаются снова, пересекаются взглядами и не сговариваясь дожидаются друг друга у входа – в уютном молчании продолжают прошлую прогулку. Так они повторяют снова и снова, пока Цзян Чэн не приглашает Сичэня в Пристань Лотоса, а тот не соглашается. А затем наоборот – Цзян Чэн навещает Облачные Глубины. Они не все время молчат. Обсуждают политику, шкодливого племянника Цзян Чэна, которому совсем скоро будет три года, говорят также о пустяках – о погоде, еде, одежде, оружии. Вскоре становятся хорошими друзьями, но, думая об этом, у Цзян Чэна слегка покалывает под ребрами. Из-за своего положения они вынуждены встречаться лишь раз или два в месяц и каждый раз понимают – мало. Постепенно они привыкают к своей новой жизни, новым обязанностям, друг к другу. И в какой-то момент становится предельно ясно – они больше не неопытные мальчишки, а все, что они сейчас имеют – этого достаточно, чтобы быть счастливыми.       Так думает Цзян Чэн поздно вечером в своей комнате, когда двери внезапно распахиваются, и на пороге появляется слуга ордена.       - «Глава ордена Цзян, к вам прибыл молодой господин Лань».       Не уточняет, какой именно – в этом доме уже все знают о близких отношениях двух глав. Цзян Чэн хмурит брови и поднимается из-за стола:       - «Так впусти его…».       - «Он уже…».       В этот момент в комнату входит сам Лань Хуань. Он приветствует главу ордена и извиняется за неожиданный визит, но Цзян Чэн видит его лицо – взволнованное, немного растерянное – и без слов понимает, что что-то случилось. Как бы невзначай предлагает спиртное, но слышит давно знакомое: «Запрещено», и все равно просит подать чай. Усаживает гостя за стол и не знает, что делать. Обнять? Похлопать по плечу? Что за бред? Но его сердце едва ли продержится долго, если он не успокоит его.       Разглядев мужчину получше, замечает дрожащие губы и покрасневшие глаза – Сичэнь, кажется, готов заплакать или закричать, но выжженные на мозговой корке манеры не дают ему это сделать. Что же могло случиться, раз столь собранный и спокойный человек, как Лань Хуань, вышел из себя?       Приносят чай, слуга кидает на них нервный взгляд и спешит выйти из комнаты – очень мило с его стороны.       Цзян Чэн молча наблюдает за тем, как Сичэнь залпом выпивает чай и со звоном ставит чашку на стол – руки дрожат.       - «Что случилось?», - говорит тихо, стараясь не тревожить его еще больше.       Мужчина упирается взглядом в стол и, когда появляется ощущение, что он не собирается отвечать, говорит:       - «Дядя…», - голос заметно дрожит. – «Он всегда так пристально смотрел на меня, когда кто-то заводил речь о наследниках».       Ох.       Так вот в чем дело.       Цзян Чэн и сам понимал, что продолжение рода – это его прямая обязанность как главы семьи да к тому же главы знаменитого клана, тем более, сейчас он находился в том самом возрасте, когда о женитьбе действительно пора думать. Но рядом с ним не было никого, кто мог бы напоминать ему об этом каждый день. И все же он был единственным из рода Цзян – на нем лежала огромная ответственность. Был еще Цзинь Лин, каково было ему оставлять этому ребенку в наследство целых два клана? Не было и шанса, что от него отстанут так просто. Последнее время думать об этом было особенно больно.       Он знал, что на данный момент у Лань Сичэня не было ни одной женщины, с которой он хотел бы связать себя узами брака или вообще кого-то, с кем бы он близко общался. Конечно, за исключением Цзян Чэна. Мысль об этом заставила что-то приятно расплавиться на уровне сердца.       - «Сегодня он решил прямо поговорить со мной. Мы поссорились. Я не знаю, что должен ему ответить. Я никогда не хотел жениться по расчету».       Лань Хуань посмотрел на него глазами полными отчаяния, растерянности и обиды. Цзян Чэн впервые видел его в таком состоянии и совершенно не знал, как должен реагировать. Как должен выразить все те чувства, по вине которых он не мог сейчас вдохнуть.       - «И что ты собираешься делать?».       Лань Хуань вновь замолчал, опустил глаза вниз и вдруг горько усмехнулся.       - «Женюсь на нелюбимой женщине, получу наследников, которых так желает мой дядя, и до конца отведенного времени буду жить ради того, что не понимаю. Многие главы орденов так и делают. Долг…».       И тут Цзян Чэн не выдержал и выскочил из-за стола.       - «Замолчи! Ты хоть понимаешь, что творишь?», - Сичэнь удивленно уставился на него, но прерывать не стал. – «Ты в своем ордене совсем поехал головой от этих правил? Надо, должен – да какая разница, что ты там должен?! Какая разница, если ты страдаешь от этого?!».       Он не знал, какие слова помогут ему донести эти чувства до Сичэня. Почему мир вновь требовал от них жертв?       Его голос понизился почти до шепота и надломился:       - «Ты всего лишь человек, это нормально – быть эгоистом. Пожалуйста, побудь им немного. Ты действительно собираешься навсегда обречь себя на эти страдания?».       Цзян Чэн смотрел на него и чувствовал, что начинает плакать. Он взрослый мужчина, так почему всего от одного разговора на глаза наворачиваются слезы? Почему в голове вдруг стало так много вопросов?       Лань Хуань поднялся из-за стола и встал напротив него – его щеки тоже блестели от слез, и можно было только удивляться, почему они сорвались так быстро. В золотых глазах было много боли, а еще там была какая-то непонятная, неожиданная и обезоруживающая нежность.       - «Не собираюсь».       Сичэнь печально улыбнулся ему и вдруг потянулся руками к голове и снял свою лобную ленту. Цзян Чэн не успел понять, что он собирается сделать, как легкая белоснежная веревочка уже обвилась вокруг его запястья.       - «Что–».       Он замер на полуслове, заметив, как Лань Хуань снова прикусил губу. У этого прекрасного человека была одна невыносимая привычка, и она медленно сводила его с ума.       - «Тебе известно значение лобной ленты нашего ордена?», - спросили тихо.       Цзян Чэн, полностью шокированный, не ощущая собственных коленей, беззвучно зашевелил губами, прежде чем выдать сиплое:       - «Да»,       - «Хорошо, тогда… Тогда я попрошу тебя принять ее. Ты единственный, кого я смог подпустить к себе так близко, и я полностью уверен, что второго такого человека я больше не найду».       Свеча постепенно догорала, и в полумраке комнаты Цзян Чэн мог полностью потеряться в изящном силуэте главы ордена Лань.       - «Но ваша лента означает–».       - «Доверие, она означает безграничное доверие».       Лань Сичэнь сделал шаг вперед, и расстояние между ними сократилось до прозрачных двадцати сантиметров. Он невесомо коснулся его лица, огладил большим пальцем скулы и подбородок. Цзян Чэн все еще не мог заставить себя сдвинуться с места – не хотелось уходить. Он должен был уйти, должен был так много, но не он ли только что толкал речь о том, чтобы послать все «должен» подальше?       Лань Хуань наклонился к нему еще ближе, так, что его горячее неровное дыхание опалило щеки.       - «Цзян Ваньинь, я отдаю в твои руки свое тело, душу и сердце. Можешь делать с ними все, что захочешь. Можешь порвать их в клочья, но, пожалуйста, прими их. Они твои».       Цзян Чэн смотрел на него, пока слова эхом повторялись в его голове. Сердце, которое находило покой лишь с Лань Сичэнем, теперь билось как раненая птица, грозясь в любое мгновение разломать ребра. Ощущения были похожи, будто его накрывает приступ паники, но прежде чем это случилось, он вновь почувствовал собственное тело и подался вперед, соединяя их губы.       Лань Хуань удивленно вдохнул. И ответил на поцелуй.       Не нужно было никаких слов, чтобы понять ответ. Когда-то давно Цзян Чэн почувствовал, что Сичэнь безмолвно узнал обо всех его демонах и столь же тихо принял их, а теперь была его очередь успокаивать чужих бесов. Они оба понимали, что их выбор повлечет за собой последствия. Но, даже если в этой истории они станут злодеями, они не смогут сожалеть об этом, пока будут вместе. В конце концов, они всегда смогут успокоить друг друга.