Яро

Грант       Предел терпения есть у всех. Абсолютно. И не важно человек ты, тролль или вообще дракон. Я, например, хрен пойми кто, и отсюда все мои неприятности. Никто не любит венценосных бастардов-полукровок, особенно, если эти самые полукровки двухметрового роста, с пудовыми кулаками, крутым нравом и тайным, но неуемным желанием трахнуть мужика. Ах да, самое главное — ненавидящие ложь лютой ненавистью.       Несложно догадаться, что во дворце отца я долго не протянул. Братец-наследник, которого я считал своим лучшим другом, постарался: подложил мне в постель красивого парня, а потом, когда я его того-этого (что строжайше в нашем королевстве запрещено), ввалился в мои покои под руку с отцом и толпой вельмож. Ситуевина — хуже не придумаешь. Меня скрутили и кинули в подземелье, где я, наполовину дракон, едва не свихнулся без солнца и голубого неба, а через два месяца пыток выгнали голышом на задний двор, облили маслом, обваляли в перьях и в кандалах прогнали по улицам города. Выпнули через Северные Врата на тропу в Эльбарусовские горы и оставили умирать.       Я не умер. То есть я-венценосный бастард умер, а я-отшельник родился. Ограбил пару-тройку торговцев и ушел высоко в горы, к небу и солнцу ближе. Построил хижину недалеко от громадной пещеры, запретил себе вспоминать о прошлом, отрастил яйца, член и губы заново, забыл, что такое человеческое тепло и речь, с …дцатой попытки обернулся драконом и отрешился от всего земного. Лежал на уступе, смотрел на горы, на солнце, на небо и на снег. Ничего не хотел. Никому не мешал. Не думал ни о чем. Отмораживал то одну конечность, то другую. Оборачивался человеком, ненадолго спускался в хижину. Лечился. И возвращался к вечным снегам и лютому холоду. Когда в сердце лед, остальное не имеет значения. Яро       Предел терпения есть у всех. Абсолютно. И не важно, богатый ты, бедный или так, серединка на половинку. Я, например, был очень богатым, а потом, в одночасье, стал бедным. Враги, которых я считал друзьями, постарались, когда узнали, что я гей. Я боролся, как берсерк, но проиграл, а они, заметая следы, посадили меня на мой любимый Харлей, приковали к нему наручниками, замотали руки на руле скотчем и, под завывание какой-то полоумной ведьмы, отправили с обрыва местного кладбища в пропасть.       Я и не подумал сдаваться! О нет. Лететь было далеко, так что я успел обложить площадной бранью всех и вся, включая родную бабку-ведьму, которая с детства бубнила мне одно и то же: — «Счастье свое найдешь там, где все потеряешь». — И где, блять, мое счастье?! — заорал я, когда до земли оставались считанные метры.       Ледяной ветер продрал меня насквозь, закрутил метелью и херакнул нас с Харлеем об скалу. Грант       Когда мимо меня в пропасть пролетел человек верхом на какой-то странной штуковине, я глазам не поверил. Откуда ему тут взяться?! Да еще с безоблачного неба! Но человек и его странная штука производили так много шума, что я поверил ушам, а потому, когда он заорал: — «И где, блять, мое счастье?!», решил его спасти. Убью сам, если вдруг чего. Нырнул в темень снежных туч, метели и снега и подхватил человека лапой. Стукнул, правда, головой о скалу, но не суть. Вернулся на уступ, положил на камень и принялся разглядывать.       Не местный, голову на отсечение дам. Темно-русые волосы подстрижены коротко-коротко, в ухе серьга, куртка кожаная, в заклепках, как у стражников, но ближе к скоморохам, штаны и рубаха в облипку, на ногах то ли сапоги короткие, то ли ботинки длинные. Небольшой, крепкий, жилистый, широкоскулое лицо в мелких шрамах то ли от пороха, то ли от взрыва магического. Руки к рогам извергающей вой и вонь повозки лошадиного вида насмерть примотаны. Видать, кому-то он, как и я, дорогу перешел. — Д-д-д, — задрожал парень.       Посинел губами, побелел лицом и перестал дышать. Наверное, я его слишком долго разглядывал. Пришлось брать в лапы, предварительно отцепив от повозки, и нести к хижине. Там, внизу, под облаками, куда теплее, чем здесь. Авось отогреется.       Только аккуратно уложив парня на пол в хижине, я понял, что этого недостаточно. Пришлось оборачиваться человеком и суетиться: закрыл дверь, перенес смертника на кровать, огонь зажег, воду кипятиться поставил. Походил кругами. Потыкал в него, едва живого, пальцем и понял, что толку от огня в печи нет. — Чтоб тебя!       Раздел его и залез под одеяло. Греть. Телом. Обнял. — Х-холод-д-но, — выдохнул едва слышно он и обнял меня в ответ.       Притиснулся, заерзал, вписываясь изгибами, переплел ноги-руки, ткнулся носом в шею.       Я окаменел. Лежал на нем, ни жив ни мертв, и старался ни о чем не думать. Зима. Снег. Бездонное небо. Безжалостное солнце. Ветер. Горы. — П-пахнешь вк-кус-сно, — прошлепал губами по моей шее парень и вцепился в мою задницу обеими руками.       Я говорил, что предел терпения есть у всех? Наверное, говорил. У меня этот предел маленький. Я бы даже сказал малюсенький, если дело касается голых мужчин в моих руках и постели. Да и согревать парня надо как можно скорее. Любым способом. Даже тем, за который мне однажды отрезали причиндалы. Но здесь — не там. Здесь только мы двое, и, если он будет против, я просто позволю свершиться тому, что остановил. — М-м-м, — простонал он, когда я прервал первый лечебный поцелуй, чтобы набрать в легкие воздух для второго. — Что? — спросил я, каменея. — Холодно! — ответил он и меня поцеловал.       Я к такому готов не был, а потому… Яро       ТАК я никогда в жизни не трахался. Ни-ко-гда! Под нами кровать рухнула! Мой партнер был могуч, волосат, груб и напорист. Пах зимней свежестью и запредельной чистотой. А еще он ни хрена не умел, так что приходилось учить на ходу. Мне было неважно, где я, кто он и какого хера мы трахаемся так, будто завтра конец света. Мне было важно, что я жив, что меня хотят и любят таким, какой я есть. Я обкончался вусмерть, согрелся и уснул у него на плече, а проснулся в одиночестве.       Это позволило мне оглядеться по сторонам: небольшая добротная избушка: кровать, печка, стол, два стула, ружья на стенах, шкаф с посудой, баклажки с водой. Выглянул в окно — пурга, сугробы по подоконник, кругом лес. Зима. — Ненавижу зиму и снег, — проворчал я.       Открыл дверь, напоролся на сугроб по пояс, с матюками прокопал узкую тропинку на поссать, вернулся в дом, подбросил дров в печку и залез в кровать. К черту! Подожду хозяина. Мы в ответе за тех, кого приручили. Он меня спас? Спас. Вот пусть и продолжает в том же духе.       Увы. Ни хрена я не дождался. Грант       Я лежал на уступе и смотрел на горы. Точнее на тучи под ногами. Точнее на изредка мелькающую в просветах хижину. Я не мог туда не смотреть. Пытался отвлечься, вспоминал, чем для меня закончились игры в постели с мужиками, но это не помогало. Я поерзал. А еще мне было холодно. Почему я раньше не замечал, как тут холодно? — Привет.       Я повернул голову и грозно уставился на закутанного по самый нос смертника, нарушившего мой покой. — Как ты… — Да-да, я человек, ты дракон, какого черта я, букашка, посмел отвлечь тебя, великого и могучего… Короче, давай без мозгоебства. — Чего? — Я, пока к тебе поднимался, замерз. Давай, шевели своей толстой тушкой, расправляй крылья и неси меня в хижину. — Чего?!       Наглец подошел к моей морде, отковырял обледеневший шарф с лица, наклонился и чмокнул меня в ноздрю. — Ты следишь за мной целый месяц. Может, хватит? Мне одному скучно, да и дрочить надоело. — Я тут при чем?! — Оборотень, не… — Я дракон! — О’кей, дракон. Давай пропустим ту часть, где ты говоришь, что это не ты со мной трахался. Я знаю, что это был ты. — Откуда? — Больше просто некому. Вставай, полетели. Месяц воздержания — это слишком много для меня. Потрахаемся вдоволь, потом, если захочешь, снова улетишь.       Я не нашелся с ответом, а потому подхватил его в лапы, спланировал к хижине, подождал, пока он зайдет внутрь, обернулся человеком и шагнул следом. Он ждал меня, сидя на постели голым. — Шевелись, дракон. Холодно. Яро       С начала того месяца, когда тучи развеялись, сугробы просели, с гор потекли ручьи, а я дважды едва не сорвался в пропасть, поднимаясь на вершину горы, Грант стал прилетать ко мне сам. Сначала раз в неделю, потом раз в три дня, а потом я сказал глупость и все испортил. — Ты хочешь спуститься вниз? — переспросил он, когда я с энтузиазмом поведал о том, что неплохо было бы познакомиться с местными. — Я в этом мире пятый месяц, а кроме гор ничего не видел. Мне интересно на город посмотреть, на людей. — Что ж. Дело твое, — сказал Грант, белея лицом, и вышел за дверь так быстро, что я его догнать не успел.       Проводил взглядом грозную драконью тень, крепко выругался и решил на истеричную ящерицу наплевать. Устроил, понимаешь, бурю в стакане воды! Если у него отношения с людьми не ладятся, я тут при чем? Спущусь в долину, прикуплю одежку, посмотрю, чего там и как, и вернусь. Делов-то на пару-тройку недель.       На сборы мне понадобился целый день. Дракон к людям меня нести отказался наотрез, а марафон по горам в двое суток без привычного снаряжения — это вам не пробежка по белоснежному пляжу Эгейского моря. Грант прощаться и давать наставления не прилетел. Я разозлился как незнамо что и пустился в путь в отвратительнейшем настроении. Грант       Яро пер по горам напролом. К концу первого дня у меня от его выкрутасов хвост дергался. Он столько раз был на волосок от смерти, что когда его в очередной раз едва не засыпало лавиной, которую он сам же и спровоцировал, я не выдержал: выдернул из-под камней и грязи и утащил на теплое озеро в одном из бывших кратеров. Бросил его туда, обернулся человеком и не позволил и слова сказать: сначала топил и ругался страшно, потом откачивал и ругался, а потом любил. — Скотина ты, Грант, — сказал Яро, когда я вернул его в хижину, уложил в кровать и уткнул носом в стену, обнимая со спины и целуя в затылок. — Рано или поздно я все равно спущусь в долину. — Не надо. Пожалуйста. — Почему? — Они не простили мне того, что я не такой, как они. Ты думаешь, они примут того, кто пришел из другого мира? — Пока не спрошу — не узнаю. — Хорошо, — свернул уговоры я. — Тогда подожди месяц, а потом иди. Весна на дворе, опасно очень. Я не зря на тебя ругался.       Яро зашебуршался, вписываясь в меня плотнее, нарисовал на стене завитушку и сказал: — Я останусь еще на один месяц, если ты проведешь его здесь со мной.       Мне стоило серьезных усилий прошептать в ответ: — Я согласен. Яро       Я стоял у порога и делал вид, что поправляю самодельный рюкзак. Грант подпирал окно плечом и молчал. На душе у меня скребли кошки, идти в долину не хотелось, но и остаться я не мог. Уговор дороже денег. И ноющего сердца. За тот месяц, что мы провели вместе, я сто раз передумал уходить. Я хотел быть с ним. Где угодно! В долине, в горах, в этом доме. Не важно! Но такие решения в одного не принимаются. Все мои попытки поговорить на тему любви и совместного бытия заканчивались ничем, а я мужик. У меня, черт возьми, есть гордость! Если я ничего для него не значу, мне здесь не место. — Готов? — оторвался от созерцания зеленеющих деревьев за окном Грант. — Это все, что ты можешь сказать на прощанье? — спросил я.       Он кивнул и снова уставился в окно.       Кажется, я говорил, что всякому терпению приходит конец? — Ну ты и говнюк! Полгода мы… Мы… А ты! Да пошел ты!!! — рявкнул я и бросился вон из дома, не оглядываясь. Грант       Я от вопля Яро чуть не оглох. Он ушел, а я огляделся по сторонам и понял, что дышать мне нечем. Выбежал на крыльцо, вдохнул полной грудью… Блеванул в кусты, прополоскал рот из ручья и взметнулся драконом в небо в надежде унять бешено стучащее сердце. Я понимал, почему Яро наорал на меня напоследок. Когда любишь и не получаешь ничего взамен — сложно не орать. Я выпустил струю пламени в небо и рыкнул так, что лавины с гор покатились. Любовь — это счастье любимого. Если Яро для счастья нужны люди, я ничем не могу ему помочь. Я могу только отпустить, что я и сделал.       Я улегся на знакомый уступ. Снег. Горы. Солнце. Небо. Они помогут мне пережить и это тоже.       Не помогли. Яро       Я спустился в долину через двое суток, как и планировал. Вошел в город, поглазел на дома, замки, людей, лошадей… И, не ночуя, отправился обратно. Ну их всех нахрен! В этом мире отныне меня интересовала только одна злоебучая, упрямая, одинокая, несчастная ящерица, чей полный отчаяния вопль едва не похоронил меня под грудой камней сошедшей с горы лавины. Грант       Холодно. Плохо. Одиноко. Я замерз, как собака, на пятые сутки. Спать я не мог. Созерцать снега и горы надоело. Мыслишки подлые то и дело проскакивали. Вот бы сейчас Яро к стене прижать и зацеловать насмерть. Или супчиком забористым с эльбарусской совой накормить. Или поболтать. Или…       С ноздри упала сосулька и воткнулась в лапу, но я не почувствовал ни капли боли. Дьявол! Отморозил-таки. — К черту это все! — рявкнул я и спланировал к хижине. — Буду спать дома!       Обернулся человеком, вошел в дом, волоча отмороженную ногу, и увидел возле стола снимающего кафтан Яро. — Грант? Что случилось?! — Ничего страшного, ступня подмерзла чуток, скоро пройдет, — попытался отстранить ринувшегося ко мне Яро я, но он не послушался.       Обнял, помог дойти до кровати, усадил, забегал по дому, засуетился. Я смотрел на него и молчал, глотая ком в горле. Он присел передо мной, взял мою ногу, приложил повязку с мазью к ступне, заворчал что-то, и я… Я… Положил руку на его щеку, поднимая лицо к своему. — Грант? — Я не могу больше спать один, любимый. — И не надо, глупая ты моя ящерица, — сказал он и уткнулся лбом в мои колени. 21.02.2019г