Inside

Попробуй. Просто попробуй писать по ней, и к чему-то обязательно придёшь. Только не бездействуй. ©стимул зарождения новой работы.

      В душе клокочет злость, будь его ногти хоть немного острее, непременно бы расцарапали кожу сжатых до побеления ладоней. Случайные зрители старательно отводили от Юнги взгляд, ускоряя шаг почти до бега. На неприятности не хотелось нарываться никому, особенно из-за парня, чья мрачная затворническая аура и острый язык были у многих на слуху. Как его только продюсер терпит — думают, остерегаясь.       А вот Юнги было абсолютно плевать на случайных зрителей. Становилось откровенно плевать на все. Даже те внутренние вялые отростки веры в хорошее, судьбу и людей, которые могли заставить его одуматься, увядали окончательно, оставляя после себя слабый шлейф неверия и растерянности. Но и тот ушел в небытие, породив на месте себя пустое.       «Юнги-ши, это было взвешенное решение. Тот парень невероятно одарен сам по себе, и было бы большим, нет, громаднейшим упущением с нашей стороны не позволить ему срочно дебютировать в новом составе. Другие компании в него только и вцепляются, заглядываясь, осыпая письмами и переманивая исподтишка к себе. Постоянно. Понимаешь? Нам перепала такая драгоценность! Немыслимая удача. И если бы...»       Да, он понимал. И прекрасно. На его место взяли какого-то одаренного мальчишку.       И ушел раньше, чем хватило сил дослушать восхваления в его честь до конца в смеси с хилыми оправданиями и услышать имя, хотя... какая ему разница? Лицо неестественно побледнело, и последние силы ушли на то, чтобы не разораться прямо в кабинете. А он даже дверью не хлопнул напоследок.       Какое упущение.       «Нам придется отложить твой дебют на неопределенный срок. Финансирования не хватит для продвижения сразу четырех участников».       Ему просто сплюнули в лицо. Со смаком и конкретненько так. И если бы это происходило впервые, то, быть может, Юнги и не среагировал так остро, на всю ситуацию закрыв глаза. Скорее себя обвиняя в неопытности и занимаясь молчаливым угрюмым самокопанием. Ведь правда понимал — такое случается, когда в пользу компании одним стажерам предпочитают других, более успешных, лучших. А первых менее удачливых выдрессировывают как собак, обращая в новые таланты. Юнги не понаслышке знал это.       Сам испытывал.       Только не нужен был Юнги, собственно, никому здесь как личность со всеми своими талантами. Разве что бы из-за дверей студии помогать или писать песни лично для разношерстных групп компании, возглавлявшие чарты не единожды за это пятилетие. Он не жадный до творчества своего, нет, просто дышит сотворением новых текстов на регулярной основе, хотя музыку к ним создает все же реже. В каждую строчку свой болезненно-радостный опыт жизни вкладывает.       Но воспользоваться собой вновь, вытирая грязь, он больше не позволит.       От всего этого хочется заорать в голос, но он ещё держится.       Хватит, не зря имеет гордость. Но изнутри все так же гложет обида.       — Хен, ааа, вот ты где! Хэй, привет!       Юнги легко даст пропуск молодому поколению, как хотел того продюсер — сами без него здесь легко управятся. А если вдруг его хватятся серьезно, сам Юнги все равно в эту именитую контору ни ногой. Натерпелся. Так что валите в задницу, господа.       — Хён...       Заявление на расторжение контракта он оставил на видном месте. А расплатиться за неустойку за это без сильных для себя последствий у него должно хватить сил. Не самая большая проблема.       — Юнги! Юнги, да постой же ты! Куда только мчишь...       Осталось собрать самые важные вещи и уйти.       Стоп. Ему кажется, или его звал кто-то? Оборачивается медленно, сдерживая зубов скрежет. А потом успокаивается, узнавая. Крики ему не мерещились. Притормаживает на несколько секунд, засовывая бледные руки в глубокие карманы толстовки.       Судьба, этого парня забирать с собой он не планировал. Можешь разворачивать его к себе обратно, Юнги не будет в обиде. Только позволь уйти спокойно.       — Я весь этаж обыскал уже. Куда ты испарился, вечно же в студии штаны просиживаешь?       Юнги полоснул на тысячную долю менее раздраженным взглядом, чем того хотел, подоспевшего парнишку, и вздохнул тяжко. Не хотелось даже выговаривать за проявленную грубость.       — Чонгук, чего тебе? Мое настроение сейчас в дерьмище, так что лучше свали, пока не пожалел. Не до тебя мне, мелкий.       — Так я только... Туда-сюда-обратно, на пару слов всего лишь. Я не задержку надолго, не беспокойся, хён.       «Ты, верно, издеваешься?!» — орет Юнги взглядом. И продолжил свой путь, прибавляя шаг.       — Слушааай, — все мысленные вопли остаются проигнорированными. Чонгук только рысцой за Мином поспевает. — У меня новости классные, и могу поспорить, не поверишь ни за что. Ну, так сразу точно.       Юнги на автомате отпирает двери студии и заходит в светлое помещение, мигом сгребая исписанные листы со стола в подвернувшуюся под ногами коробку из-под какого-то нового оборудования. Не интересны ему никакие новости, осчастливить сегодня успели.       Чонгук следит за его действиями, удерживая на время мысли. А когда Юнги выдвигает ящики стола один за другим, все нужное из недр выдворяя, парень вскидывает брови, мотнув головой, и подходит ближе.       — А ты что... собираешься куда-то? — едва звучит за спиной растерянное. Но так и остаётся без ответа.       Лимит разговорчивости Мин Юнги за сегодняшний день был исчерпан. Он и не считал нужным отвечать хоть что-то помимо неопределенного хмыка — трактуй как душа пожелает. Однако:       — Небольшая смена дислокации, — все же бормочет тихо, когда тишина становится почти осязаемой. Ни к чему Чону лишние волнения.       Упоминать об уходе из компании навсегда Юнги считает лишним.       — Ясно... Так тебе выделили новую студию, выходит? Я рад, — Чонгук ведь не хочет в плохое верить, предполагая самое лучшее. Улыбается солнечно, не наделённый способностью видеть сквозь затылок Мина его скривившееся лицо. Иначе бы прокусил себе язык на первом же слове.       Дальнейшие сборы проходят в шелесте бумаг и лёгком перестуке вещиц.       — Знаешь... Я искал тебя, чтобы сообщить самому первому, — решается обратить на себя внимание Чон под конец сборов, переминаясь с ноги на ногу. — Меня приняли в группу, хен. Представляешь? Я и контракт уже подписал. Все детали обговорили. Подождите... Что?.. О чем говорит этот мелкий?       Услышанные краем уха слова заставляют Юнги статуей замереть на выходе с коробкой под боком. Такой неестественной фигурой для живого существа, но для статуи – прекрасной. Без единой эмоции на лице. Пальцы до боли вцепляются в косяк стеклянной двери, прерывая дрожь.       Все темное внутри, затаившееся ненадолго и тщательно сдерживаемое, за доли секунд начинает в панике голосить с утроенной силой, оглушая, и только Юнги может слышать, как нервы, натянутые до предела, дают лёгкую трещину.       Тошнотворным щелчком разорванных мышц. Скажите, что он ошибается. Ну, пожалуйста. Юнги так хотел спокойно уйти.       — Поэтому смогу остаться в компании значительно дольше. Я помню, как ты говорил, что и сам дебютируешь скоро. И я тоже захотел. Следом. Добиться чего-то большего, — Чонгук смущённо смотрит в пол, теребя прядь отросших мягких волос, ещё не тронутых краской, — хотел стать полезным, и чтобы ты... – но не договаривает, прерывая себя резко.       Постойте же, нет, «золотым-солнышком-макне» не мог оказаться этот придурок. Только не он. Глупость какая. Это ведь было слишком... Неправильным. Не Чонгука же продюсер взял на его место?..       Но факты голосили только так.       Как много групп будет выпущено по контракту до конца года? Две. Среди которой одна женская.       Юнги от осознания хотелось сгинуть в каком-нибудь укромном местечке, не затронутом никем и ничем. Испариться, рассыпаться пылью и унестись далеко-далеко, заработав амнезию. Желательно, насовсем и пожизненно. Стать никем, чтобы перестать себя чувствовать вдруг иррационально преданным.       Но ещё нестерпимее хотелось исторгнуть из себя все так долго томившееся в болезненной обиде и злобе, чтобы его самого не разрывало изнутри на части медленно. И он всковырнул нарыв.       — Я из-за этого все последние недели прожигал в зале для тренировок, поэтому не мог так часто заходить к тебе как прежде. И... теперь контракт этот. Юнги, ты ведь придешь... на наше дебютное выступление? Ох, конечно, дата пока неизвестна точно, но... — Чонгук поднимает неуверенный взгляд и теряется разом, натыкаясь на такой чужеродный, острый. Потемневший непривычно.       Горькая его тяжесть оседает даже на языке и пробирается глубоко под кожей, покрывшейся гусиной кожей, буквально за секунды. Сглатывает.       — Хен? Ты в порядке? Хен... — По нутру медленно начинает растекаться что-то тревожное.       Раздается утробное и глухое, когда мелодичный голос умолкает окончательно:       — Это ведь ты... Точно ты, — и что-то бормочет неразборчивым шелестом, хмуря брови. Отшатывается в глубь коридора, когда Чонгук тенью оказывается рядом, очень близко, положив руку на окаменевшее плечо, — нет, блять, нет! Не трогай!       Рука зависает в воздухе.       — Уходи. Уйди отсюда, Чонгук. Вали прочь хоть на другой конец света, слышишь? Чтобы глаза мои тебя не видели. Никогда. Даже приближаться не смей! Я не желаю тебя больше видеть. Не в этой жизни. Отвратительная подстава.       Он просто хотел спокойно уйти.       Юнги знает — потом ещё может сильно пожалеть, и в глаза напротив не заглядывает, вообще никак не обращает внимание на парня рядом, собирая в кулак крупицы остатков чего-то волевого и хладнокровного, чтобы не пасть ещё ниже. Не оскорбить сильнее. Но ему больнобольнобольно от несправедливости. Разворачивается. Чонгук его не останавливает.       Теперь-то Юнги точно ничего здесь не держит.       Юнги для всех исчезает бесследно.