Мне жаль. Дружба?

На самом деле он никому не был нужен. Нет, это не какое-то озарение, не идея фикс – просто констатация факта, сухая и бессмысленная. Видимо, в излюбленной мирозданием схеме “каждой твари по паре” произошла какая-то досадная ошибка – и вот он сидит один в номере. Битый час пытается уснуть, но такими темпами скорее словит сонный паралич, а не забудется в пустой и теплой темноте, как мечтал. Поэтому когда он слышит плеск воды бассейна, то ни секунды не раздумывает – терять все равно нечего. Хватает початую бутылку шампанского – настолько же дорогого, насколько паршивого – и летит по лестнице. Прыгает через три ступеньки, как в детстве, собирает все стены ушибленным плечом, путаясь в собственных ногах и мягких пружинистых шлепанцах – переломается так переломается, значит, так тому и быть. Он и так инвалид, медицинское подтверждение лишним не будет. К бассейну подходит вальяжно, лениво, показательно присосавшись к бутылке и покачивая бедрами. Вывихнутая два месяца назад лодыжка от бешеной пробежки вновь вспыхнула тупой болью, мозоли начали кровоточить. Хочется то ли заорать во всю глотку, то ли упасть на пол, свернуться калачиком и тоненько выть. Но к черту. Сбрасывает халат, вечные очки кидает на ближайший лежак – хоть сейчас не будет скрывать очевидное за тонированными темными стеклами. Прыгает рыбкой: ни единая капля воды не вздымается с поверхности, только волны дружным хороводом покачиваются, сомкнувшись над его головой, словно тихий омут. – Ловко. Он возникает рядом с Виктором, перед ним… Слишком рядом, слишком с ним. Кладет руку на затылок, вплетает пальцы в мокрые пряди, лбом ко лбу, глаза в глаза. Дышит загнанно, рвано, сердце пропускает удар. – Вить, пожалуйста, мне это очень нужно, правда. Всего один раз. Прошу тебя, – молчание. – Думаешь, мне не плевать на них всех? На девчонок этих постоянных, на парней? Да они ж как куклы! – все на одно лицо, взгляд пустой, без души, только шмотки разные. Я ведь однолюб, лишь фигурное катание люблю. А почему, знаешь? Потому что в нем ты есть, а оно в тебе. Когда ты мне на тех соревнованиях розу эту подарил в дешевой упаковке, с венком этим синим на голове – да я с того момента думать больше ни о чем не мог. Думаешь, что мне медалей мало, что я за титулы борюсь, а, Вить? Да у меня вся стена в них, вешать уже некуда – плевать я хотел на эти железяки. Нужны они мне днем с огнем, не за них всегда сражался. Мне все, что было нужно с того самого дня – смотреть на твои выступления вживую, чтоб ледяной крошкой в лицо и лезвием по сердцу, чтоб кислорода не хватало и дух захватывало. А потом стоять с тобой на одном пьедестале, лишь чтоб иметь право держать тебя за руку для общих фото и обнимать, рядом на этих дурацких конференциях сидеть. И эти мгновения, они лучшие, я всю свою жизнь бездарную готов в обмен на них отдать, ты только предложи, – он наконец выдыхает и тихо добавляет, – Мне ничего больше в этом мире не нужно. Виктор грустно улыбается и прислоняется щекой к его щеке, теплыми пальцами поглаживая за ухом. – Прости, Крис. Ты знаешь: я не могу. Мне правда очень жаль. Прости. Стоит так еще минуту, крепко прижимая его к себе и поглаживая дрожащие плечи. Потом вылезает на берег и протягивает Крису руку: – Дружба? – широко улыбается. Он хватается за бледно-фарфоровую руку и подтягивается. Картинка слегка плывет и искажается, уносясь вниз в потоке слез. – Дружба, – отвечают за Криса его губами.