Gone (Ушедшие)

[Она красива.] Она действительно красива. Не идеальные, но такие родные черты лица. Мраморная кожа, которой так и хочется коснуться. Ресницы, отбрасывающие тени на бледные, почти белые щеки. Морщинки вокруг глаз, веснушки – он часто пересчитывал их пальцами. [Больше не пересчитает.] - Церемония была очень красивой. Он вздрагивает от голоса Тома. Или это Джеймс? Ему все равно. Он вообще не хочет здесь находиться. - Да, церемония действительно была красивой. Это его голос? Странно. Он почти уверен, что не способен говорить с тех пор, как не стало её. [Её не стало.Её больше нет.] Ему хочется бежать. Кричать. Выть. Ему хочется не быть здесь. Не стоять в удушливом костюме-тройке, который выбрала для него Беккет. Не хочется выслушивать соболезнования. Не хочется ни-че-го. - Это был разрыв аневризмы. Ничего нельзя было сделать. [Ни-че-го.У него теперь нет ни-че-го.] - Жалко мальчика. Эйдан. Они говорят об Эйдане? - У него есть отец. Они справятся. [Не справится.Он – не справится.] Касл. Милый Касл, так и не разучившийся видеть в людях светлую сторону. А он? Его светом была Лисбон. [Теперь ему не за что держаться.] - Спокойной ночи, папа. Как больно от этих слов. Больно. Повсюду. Боль нарастает, заставляет стискивать зубы и глотать рыдания, разрывающие легкие. Или сердце? [- Я люблю тебя, папочка…] *** Ему не спится. Он закрывает глаза. Считает.Один-два-три-четыре-пять. Сбивается. Веснушек на мамином лице слишком много. Потолок притягивает своей белизной. Когда-то на нем были нарисованы облака, но он потребовал выкрасить потолок в ослепительно белый цвет – считал, что уже слишком большой для детских замашек. Сейчас ему хочется содрать слой белой краски до основания, до спрятанных под ним разводов голубого. До детства, где все было правильно. Он снова закрывает глаза. Один-два-три-четыре-пять-мало. Он помнит слишком мало. В доме тихо. Он не может заснуть. Не плачет – мужчины не плачут, - но и заснуть не может, вынужденно пялясь в ненавистный потолок. Он должен уснуть. Ему надо просто закрыть глаза, представить её лицо и уснуть, считая веснушки на ее щеках. Мама. Мамочка. Дверь в родительскую спальню оказывается закрытой, но не запертой на замок, ручка легко проворачивается до щелчка. Эйдан уже знает, почему. - Папа. Он знает, что не получит ответа. Горло сводит от давящей боли. - Папа. Папочка… Он лежит на кровати – на их с мамой кровати - в том самом костюме, в котором был на похоронах. Руки сложены на груди, глаза закрыты – спит. - Папа, пожалуйста… Эйдан знает, что просить уже поздно. Может, если бы он сказал это раньше… - Папа! Он не отвечает. Его грудь не двигается, губы, расслабленные в улыбке, медленно синеют, а рука, к которой тянется Эйдан, не отвечает на его тепло. - Папа, пожалуйста… Он садится на пол рядом с кроватью. Опирается на неё спиной и закрывает руками лицо. Он хочет заснуть и не видеть, не знать, не чувствовать. Он хочет заснуть, но не может. *** Она звонит Джейну все утро – вслушивается в длинные, потусторонние гудки, предчувствуя беду. Он должен ответить на телефонный звонок. Он или Эйдан. Хоть кто-то должен взять трубку! Гудки продолжают отсчитывать время, как кажется Беккет – безвозвратно утекающее куда-то не туда. Она знает, что дала Джейну выходной – столько выходных, сколько потребуется, но не может отделаться от мыслей, что длинные телефонные гудки, упрямо заканчивающиеся бесстрастным голосом оператора мобильной связи, - это плохо. Она набирает Эйдану, просит Джея написать ему через чат. В ответ – лишь молчание и длинные телефонные гудки. Она не знает, чего ждет. Просто гонит вперед к особняку Джейнов. Молотит в запертую дверь, утешая себя тем, что если бы что-то случилось, дверь была бы нараспашку. Она зовет Джейна и Эйдана, отчасти уже зная, что это бесполезно. Она только надеется, что все же успела. Опоздала. Она снова опоздала. - Он ушел. Эйдан сидит на полу, сбоку от кровати в спальне Патрика и Терезы, и Кейт не понимает – просто не хочет понимать, - о чем он говорит. - Он ушел. Они оба ушли! Она не отдает себе отчета в том, что опускается перед ним на колени, что прижимает отчаянно упирающегося подростка к своей груди, что смотрит на Патрика, не отводя взгляда от его лица. - Они ушли! Ушли! Ушли! Вместе. Как и жили.