эта больная(безумная) любовь.

— Хён, — Чимин пододвигается ближе к старшему и кладёт голову тому на грудь, прислушиваясь к стуку любимого сердца, — я тебя люблю, — водит указательным пальцем по животу, поднимаясь выше, оглаживая голую кожу, которая была вся мокрая после очередной ночи в объятиях друг друга. — И я тебя, Минни, — Ким запускает пальцы в серебристые пряди, перебирая их, расчёсывая словно гребнем. Он приподнимается и целует младшего в лоб, а затем за подбородок подтягивает парня ближе к себе, чтобы вновь зацеловать пухлые губы. — Безумно люблю. — Но я больше, — внезапно дует щёки Пак, показывая свою детскую натуру. — Хён, я люблю тебя больше всего на свете и готов это доказать любыми способами, — на полном серьёзе говорит парень и, встав, садится на торс старшего. В ответ Намджун лишь хихикает. — Я серьёзен, как никогда, — проводит тонким ноготком от ключицы до коричневого соска, не отводя взгляда от чёрных омутов напротив. Омутов, что в довольном прищуре вновь сводят с ума. — Я верю, — улыбается Ким и обнимает младшего, следом резко переворачивая их и теперь уже нависая сверху. — И люблю тебя не меньше. Нам наклоняется к расплывшемуся в улыбке Чимину и целует в любимые губы, цвета спелой вишни, терзает мягкую и нежную кожу, проникает острым язычком внутрь и по-хозяйски шарит во рту, заставляя парня стонать и цепляться руками за сильные плечи, царапая их короткими ноготками. Пак не теряется и на ласки отвечает, пытается себе власть отобрать, вновь главным быть, но под напором жёстких и одновременно невероятно нежных движений и прикосновений тает, словно мороженое в жару, весь старшему отдаётся. — Намджун, пожалуйста, — кое-как отринув от сладких губ, молит Чимин, ведь терпеть уже сил нет. Сколько бы раз они не кончали, сколько бы раз не падали на постель из-за отсутствия сил со сбитым дыханием и учащенным сердцебиением, достаточно несколько поцелуев и прикосновений, как тело обоих начинает вопить и ныть от желания, сводя мышцы и закручивая внутренности в узлы. Вот так и сейчас. — Я больше не могу, Намджун-а… Старший не отвечает, сразу переворачивает Пака и, надавив на поясницу, вдавливает того в кровать, слыша протест где-то внизу. — Я хочу быть сверху, — хнычет младший и тянется рукой к ноге Кима, проводя по ней пальцами. — Пожалуйста… Папочка… — шепчет парень и молебно смотрит на изнемогающего любимого, сглатывая слюну при встрече с блестящими, метающими молнии, глазами. — Чёрт… — выплёвывает Нам и, отпустив бедра младшего, в которые вот-вот хотел удариться посильнее, ложиться рядом, закидывая руку за голову и взглядом приглашая на колом стоящий член. — Малыш, только, пожалуйста, не медли, — зная, как Чимин любит медленно двигаться, плавно насаживаясь, просит старший, потому что ему от таких движений плохо, физически плохо. Ещё и этот вид, когда младший чертовски кайфует от такого, заставляет Намджуна звереть. Пак закусывает нижнюю губу и, плавно двигаясь по постели на коленях, словно кошка, и при этом виляя попой, что ещё больше злит-заводит старшего, забирается на Кима. Он начинает немного надрачивать член любимого, ожидая, когда тот начнёт рычать и шлёпнет его по заднице, что и происходит в следующее мгновение. — Малыш… — цедит сквозь сжатые зубы и берёт парня за бедра, желая наконец усадить того, куда положено, но в итоге получает лишь лёгкий удар по собственной руке. — Я сам, — проговаривает Чимин и, взяв член в руку, немного приподнимается, следом медленно опускаясь и принимая в себя, даже спустя пару месяцев регулярного секса — хотя бы раз в четыре дня, но обязательно на всю ночь, внушительный размер. — Хён… Так хорошо… — стонет младший, начиная наконец двигаться и делая это всё быстрее и быстрее, в итоге буквально скача на чужом возбуждении. — Люблю, люблю, люблю… — не прекращая, повторяет Пак, снова теряя рассудок рядом с кимовым теплом. — Безумно люблю… Любовь Чимина и правда отчасти безумна, ведь тот больше не представляет своей жизни без старшего. Он в нём, как аспирин в тёплой воде, растворился, а потом в организм с первым же глотком впитался, через кровь по телу растекся и внутри оселился. И, смотря на Намджуна, младший понимает, что он не один здесь такой и хён тоже в нём утопает, в улыбке солнце видит, в глазах — море, а в прикосновениях — Нирвану. Это делает его ещё более счастливым, потому что так же, как он, отдаёт и принимает Ким и любит его настоящим, таким, какой он есть. — Хён, я… Я сейчас… — дышать тяжело, потому что вся комната вновь наполнилась жаром и иссушающим запахом секса. — Минни, быстрее, прошу, — терпеть больше невозможно и, вопреки недовольству со стороны младшего, Намджун берёт того за талию, насаживая на собственный член, пока сам Пак, уже совсем не соображая, держится лишь за руки старшего. Дальше всего пары резких движений хватает Киму, чтобы излиться в узкую дырочку и заставить младшего кончить от тёплого семени, разливающегося внутри. Чимин закидывает голову назад, проводит рукой по мокрым волосам и делает глубокий вдох, переводя дыхание и приходя в себя. Дрожащими ногами он пытается слезть с члена старшего, но тот дёргает его обратно вниз, от чего Пак выпускает полустон-полувскрик от неожиданности. — Сиди, — шепчет Намджун и несильно давит на спину, заставляя парня лечь на него. Чимин невольно улыбается и ложится на любимую грудь, чувствуя, как его тут же начинают обвивать сильные руки, ещё сильнее прижимая в сердцу. — Я тебя люблю, — проговаривает в макушку хён и целует Пака в открытый лоб. — И я тебя, — улыбается младший и прикрывает глаза, что уже налиты свинцом. Проходит всего пару минут и парень засыпает в любимых объятиях, под стук любимого сердца. Но… Просыпается Чимин довольно рано и удивляется, когда не удается нащупать сонными потягушками старшего. Он немного хмурит взгляд, но, решив, что Намджун просто встал раньше него и пошёл в кухню, чтобы что-то приготовить, как это иногда бывает, встаёт с постели, предварительно укутавшись в простыню, и идёт искать любимого. — Намджун-а? — осмотрев гостиную и кухню и никого не обнаружив, громче обычного спрашивает Пак, но в ответ тишина. — «Ушёл что-ли куда-то?» — задумывается парень и направляется обратно в комнату, чтобы позвонить и узнать, наконец, куда запропастился Ким. Чим шустро печатает текст с следующим содержанием: «Хён, куда ты ушёл? Я проснулся, а тебя рядом нету, сразу так одиноко стало. Уже соскучился. Возвращайся скорее». Добавив пару сердечек в конце, он отправляет и замирает с немым вопросом на лице, увидев надпись «вы не можете отправить сообщения — этот контакт внёс вас в чёрный список». Непонимание. Отрицание. Возмущение. Обида. Боль. Сразу так много эмоций всплеснулись внутри, а мозг заполнил лишь один вопрос: «Какого хрена?». — Это что шутка такая? Розыгрыш? Если это так, то, Ким Намджун, тебе не жить, — злится парень и заходит в первую попавшуюся соц.сеть, в надежде, что это может какой-то баг. Но лишь сталкивается с тем же. «Этот аккаунт внёс вас в чёрный список». «Этот аккаунт внёс вас в чёрный список». «Этот аккаунт внёс вас в чёрный список». Снова и снова. Пак не выдерживает и со злости бросает телефон об пол, слыша, как тот разлетается на части. Ноги внезапно слабеют и медленно опускают парня на пол. Чимин безвольно смотрит на линолеум под собой и на капли собственных слёз, что сначала медленно, а потом всё быстрее начинают оседать у его ног, формируя лужицу. Он сейчас не хочет верить, тем более непонятно, во что его заставляют поверить, но, несмотря на слёзы, что всё не прекращают свой поток, парень отрицает и отстраняется от боли, что понемногу начинает окутывать сердце, будто клеткой, с шипами внутри, вокруг него обрастая. Младший поднимает потерянный взгляд, где на дне опустевших глаз, всё ещё разливается надежда, оглядывает комнату, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть малейшее объяснение происходящему. И он находит. Увидев на прикроватной тумбочке что-то вроде записки, сразу же поднимается на ноги и, перебравшись через кровать, тянется к листу бумаги, усыпанному словами. Чимин читает и… медленно рассыпается на части. Каждая буква, слово, предложение — кромсают тело на части, кожу живьём сдирают, разрывают плоть голыми руками, до сердца добраться пытаются — всё, чтобы его вырвать и выбросить, приложив после подорожник в виде слов «извини». Пак вчитывается внимательно, между строк читать пытается, но всё равно не понимает. Всего пару часов назад Намджун говорил, что любит, любит безумно, так же, как и сам младший, а теперь пишет, что устал от этой любви, от её обилия и от самого Чимина, что лгал, чтобы не обидеть, но больше не в силах продолжать это. Всего пару дней назад Ким подарил ему подвеску с сердцем, обвитым цветением розы, сказав, что сколько эта роза будет цвести, столько он будет любить своего тонсена, а теперь пишет, что он его на самом деле любит, всегда будет, но больше не может быть рядом. Всего месяц назад старший обещал познакомить Пака с родителями, говорил, что он им, безусловно, понравится и они полюбят его так, как и сам Нам, а теперь пишет, что он тем более не хочет разочаровывать родителей, объявляя о своей гомосексуальности. И ещё куча всякого бреда, из-за которого Чимину хочется блевать. Лицемерие. Всё лицемерие… Парень берёт в руку ту самую подвеску, что всегда висела на шее в знак их любви, и потирает её, как любил делать раньше. Он оглядывает комнату ещё раз и только сейчас приходит чёткое осознание, что он один, что его бросили, причём даже не сказали это всё в лицо, а написали сраную записку. Чимин разрывает лист бумаги в руках и выкидывает прочь, сразу же складываясь пополам из-за боли, что будто ржавым мачете застряла где-то в районе живота, и по-новому заливаясь слезами. Больше думать не хочется и Пак просто медленно начинает тонуть. Так же, как раньше тонул в нём, сейчас тонет в оглушающем и опьяняющем одиночестве, что так внезапно мёртвым грузом свалилось на его плечи. Чимин не уверен, сколько он вот так лежал на кровати и плакал, обнимая собственные колени и умирая от запаха Намджуна, что находится буквально везде: на постели, на собственной коже, даже в лёгких осел, разъедая их точно тяжёлые испарения ртути. Но в какой-то момент желание спрятаться от этой боли хоть куда-то переходит в план под названием «напиться и отрубиться». Недолго думая, Пак встаёт и плетется на кухню, достаёт из бара бутылку любимого вина, тянется ещё за бокалом, но, передумав, убирает руку и, покрепче прижав к себе кровавую жидкость, плещущуюся в чёрном стекле, идёт обратно в кровать. Забирается на неё, пододвигается к самому изголовью, обнимает руками подушку и вновь потирает подвеску с сердцем на груди, что отчего-то душит, будто тяжелый камень на шее. Чимин смотрит на красивое золото, на мелкие блестящие камушки внутри узора, на шипы, этот узор сковавшие, и вдруг замечает в висюльке себя. Парень на мгновение задумывается и в следующее секунду срывает подвеску, разрывая тонкую нить металла, что так напоминала те самые шипы. Он отбрасывает остатки своей любви в сторону балкона и возвращается к бутылке. Дрожащими руками Пак вытаскивает пробку и замирает, вглядываясь в горлышко бутылки, что так и просится к искусным губам. Но любование длиться всего пару секунд и парень всё же делает глоток, а за ним ещё один и ещё, и ещё…

***

— Минни, — слышит сквозь сон младший и чувствует холодный нос, щекочущий его шею, — просыпайся. Пак открывает глаза и тут же улыбается, немного заливаясь румянцем из-за поцелуя в нос. Он вглядывается в красивые глаза, с чёрными стёклышками в них, в милые ямочки, украшающие временами слишком серьёзное лицо, в изящной формы немного пухлые губы и влюбляется по-новому. Они уже столько времени вместе, но, видя его по утрам, такого мягкого, домашнего и немного лохматого, Чимин не может перестать влюбляться снова и снова, с каждым разом любя своего хёна всё сильнее. — Намджун-а, — пододвигается ближе и, взяв лицо в свои маленькие ладошки, целует приоткрытые губы, — я тебя люблю. — И я тебя, малыш.