***
— Может, чайку? — спросила она хриплым и неприятным голосом, подойдя ко мне вплотную. По ее лицу вновь расплылась улыбка, пропитанная болью, а зеленые глаза лихорадочно заблестели. — Спасибо, мам, не надо, — аккуратно отказал я, не переставая следить за реакцией матери, — Давай я лучше перебинтую рану. Как твоя голова? Глупый вопрос. Я видел засохшую кровь на ее волосах и свои собственные пальцы. Ей срочно нужна помощь врачей. — О, все прекрасно! — проворковала мать, развернулась, и резко шагнула к столу. Под ногами вновь затрещало стекло. Женщина вытащила из кармана какие-то таблетки и начала быстро искать чистую чашку, чтобы наполнить ее водой. — Мама, что это за таблетки у тебя? — вскричал я и метнулся к ней. Схватив ее за руку, я принялся с усилием разжимать ее пальцы. Мать сопротивлялась, и несколько напряженных секунд мы провели в молчаливой борьбе. Наконец мне удалось вырвать таблетки из ее рук и спрятать в карман штанов. Мать посмотрела на меня свирепым взглядом и медленно выдохнула. — Это из папиной аптечки, — мягко, но настороженно проговорила она, — Это очень хорошие таблетки, от них вообще ничего не болит. Мысль об отце неприятно кольнула сердце. Я быстро понял, что это такое. Наркотики. Осталось только понять, куда мать прячет все остальное, ведь я тщательно проверяю каждый угол в доме. — Мама, пожалуйста, сядь и успокойся, — умоляющим тоном попросил я, — Кажется… мне кажется, тебе нужна помощь врача. Давай я вызову скорую. Женщина слегка покачала головой и улыбнулась. — Я подумала, что ты захочешь сделать это, пока я сплю, поэтому ночью обрубила всю связь в доме, — довольно ответила она. Признаться, я не сразу заметил перемену в настроении матери. Ее взгляд становился все более расфокусированным, а движения импульсивными и нелогичными. Она улыбалась и пыталась быть мягкой — и я попал под ее гипнотическое влияние. Попался в ловушку обычной семейной жизни, которой мне так не хватало. Но на кухне царил полный беспорядок, а мамина рана вновь начала кровоточить. Хруст битого стекла вернул меня в реальность. В этой пугающей реальности мать стояла рядом со мной. В ее руках была пустая чашка с отколотым верхом — она протягивала ее мне. Краем глаза я подметил пустую бутылку коньяка, стоящую на подоконнике. Пожалуйста, пусть у нее не будет белой горячки! Мысленно я простонал. За последние двое суток мать не выпила ни капли спиртного, в этом я был уверен. Вместо этого она вливала в себя чай целыми литрами. Каждое ее чаепитие становилось все более безумным. Она пила воду, разбивала блюдца, разговаривала с чайником, словно он был живым человеком. Однажды я застал ее на кухне, весело болтающую… со мной. Она говорила в пустоту, называя ее моим именем, и рассказывала о веселых студенческих временах. Всё больше и больше она вспоминала об отце, вызывая у меня еле сдерживаемые порывы ярости. Я прогнал от себя невеселые мысли и вновь сосредоточился на реальности. Взял пустую чашку — мать сопроводила этот жест одобрительным кивком. Она приподняла майку и почесала живот, а затем ее глаза вдруг наполнились страхом. — Макс, по мне что-то ползает! — взвизгнула она и отпрыгнула, — Это пауки! Моя мать до ужаса боялась пауков. — Макс, они ползают по мне! — закричала она и вдруг начала трястись. Я внимательно оглядел мать. На ней не было пауков. Женщина зажала уши и громко завопила, не переставая судорожно трястись. Я почувствовал, как к глазам подступают слёзы. Я не знаю, что делать! За что, за что мне это? Я всего лишь хотел спокойной жизни с матерью, хотел начать все заново, хотел избавить ее от зависимости! А теперь у нее случился приступ. В первый раз отец быстро среагировал и вызвал скорую. А теперь рядом нет никого… даже папы. Рука дернулась к карману, но тут я вспомнил, что мать разбила мой телефон. Я был отрезан от мира — и не мог выйти на улицу, оставив маму одну. Она может навредить самой себе. Пытаясь собрать крупицы знаний о белой горячке в голове, я лихорадочно оглядывал комнату, стараясь не задерживаться взглядом на обезумевшей матери. Внезапно она замолчала и бросилась к входной двери, с силой отпихнув меня в сторону. Я удивился, откуда взялось столько мощи в этой маленькой, хрупкой женщине. Не раздумывая, бросился за ней. Она распахнула дверь в коридор и уставилась в проём невидящим взглядом. Я слабо позвал ее по имени. — Дорогой! Ты вернулся к нам! — радостно воскликнула она, развернувшись ко мне и оглядывая меня полным счастья взглядом. До меня не сразу дошло, что она приняла меня за отца. — Мам… — запинаясь, сказал я, — Папа уже давно умер. — А-а-а… — понимающе протянула женщина, беря мои руки в свои, — Ты уже мертвый. Ну, пойдем, пойдем на кухню! Может, чайку? У неё были горячие руки. И стальная хватка. Я почувствовал первые мокрые градины, льющиеся из глаз. — А помнишь, когда мы с Максом тебя выгнали? Это был такой же пасмурный вечер, как и сейчас… На тебе тогда был старый свитер, который тебе подарила свекровь, в клеточку. Мать замолчала, прислушиваясь к чему-то. Я не мог вырвать руку, чтобы вытереть слёзы. — Я так рада, что ты вернулся, хоть и мертвый! — весело щебетала мать, — Выглядишь ужасно, милый, ты весь в личинках. Я тебя люблю гораздо больше Максима. Давай теперь его выгоним, а мы с тобой останемся вдвоем? Как только это закончится, я сбегу. Я так хотел обычной жизни, а она никогда не любила меня. Внезапно я понял, что ненавижу не только отца. Я ненавижу себя и ее. — А куда ты ушел, когда мы тебя выгнали? Наверняка к этой своей бывшей коллеге, белобрысой дурочке… Признайся, ты ведь к ней ушел? Я поднял взгляд на мать. Она не смотрела мне в глаза, но я видел, как ее лицо принимает яростное выражение. — Я так и знала! — выкрикнула она и принялась гневно расчесывать рану на голове, — Чем я была хуже нее? Чем хуже? В какой-то момент я решил, что лучшим решением будет выбежать на лестничную клетку и ломиться в квартиры соседей, моля о помощи. Но я не хотел, чтобы они узнали о приступах матери. Она выглядела так страшно, что я почувствовал, как начинаю задыхаться. Она не помнит, что я здесь. Она видит и слышит отца. Я больше не существую для нее. Я медленно попятился к распахнутой входной двери. Мать обернулась. В ее руках был большой кухонный нож. Я завороженно глядел на лезвие, блестящее тусклым серебряным светом. Почему-то в голове возникла картина, в которой родная мать убивает меня ножом для разделки мяса. — Милый? — хрипло осведомилась женщина. Я отступил еще на шаг. — Я, э-э… — выдавил я, пытаясь справиться с паникой, — Хочу зайти к соседям, чтобы… сказать им, что я вернулся. И заберу у тёти Иры молоток… — Ты не можешь знать, что молоток у нее, ведь тебя не было, когда она просила его. Лучше тебе посидеть здесь. Я развернулся спиной к матери, чтобы не видеть ее сумасбродного взгляда, и ответил: — Ты знаешь, лучше я… Я почувствовал прикосновение чего-то твердого и холодного к голове, а затем разум наполнила благословенная темнота.***
Я очнулся в своей комнате. Руки и ноги были связаны бельевой веревкой, во рту ощущался металлический привкус крови. С трудом я разлепил веки — перед глазами запрыгали яркие пятна. Позволив себе привыкнуть к тьме, я аккуратно, насколько мог, принялся разглядывать себя. На мне почему-то был мой новенький свитер в шотландскую клетку. Правда, на обновку он не походил — ткань была порвана и порезана во многих местах. Запястья и ноги были измазаны чем-то красным, всё тело болело. Едва я успел осознать свое положение, как дверь в комнату начала медленно приоткрываться. На секунду в луче света возник силуэт монстра — то ли сходство придавали растрепанные волосы вошедшей, то ли ее неестественный силуэт и блеск глаз. Это была мать — то, что от нее осталось. В руках она держала две чашки, боясь расплескать содержимое. — Хочешь чашечку чая? — ласково спросила она.