combatant

это было торжествующе интересно раскапывать труп, облитый холщевой тканью, дурацкими ленточками-верёвками, на которых повесишься - холопок стяняется, неловко порвется. кожа медленно разлагалась, отлегая плотностью от твердых косточек, облицуясь дырочками от горбаток, мокриц, нежных многоножек, перебирающих своими лапками так, как нежно не водила по коже тонкими пальчиками твоя девица во время секса. земля рыхлая, взбитая, еще немногим неделя, две, и агрессивные членистоногие солнышки сожрут твоего старого друга, позволяя их личинкам - новорожденным звездочкам - выгрызть четырехкамерное мощное сердечко, подбитое ангинными шрамами и рубцами, бьющее все шестьдесят и сто двадцать звонким ритмом, кличем, боем. холщевая ткань была пропитана старым запахом пота и аммиаком. беверли не звонила уже несколько дней, какая, помилуй ее коленочки, святой папочка, занятая, даже не похоронила прирученную дворнягу джека, даже не взяла трубку, когда тебя через пару дней прямым рейсом до жаркой средней азии, козлячих арабов и жидов, чтобы бить очередной раз кому-то морду. билли девятнадцать, он еще не готов протирать задницу на душном песке, быть солдатом, лижущим грязные армейские ботинки, а не трепетную кожицу своей рыжей девчонки, заставляя имитированно стонать, строить десять несуществующих оргазмов, щебетать: "да, билл!", "быстрее, билл!", "хороший мальчик, билл!". билли двадцать, он не готов уехать из демократической америки и знать, что его рыжая девчонка трахается с каким-то жирным пацаненком с толстым членом. в сумку ты кидаешь фоточки беверли, классные такие, где она в тонких розовых стрингах с дурацким бантиком, словно школьница, разводит ножки, выгибается изнеженно-утонченно, где она спит на твоем плече, шепчет во сне имя какого-то пацана, а потом лепечет, что все это дурацкие кошмары, что она боится серийных убийц, маньяков и насильников. но все убийцы, маньяки и насильники это тот жирный парень с толстым членом, жрущим три стандартных набора мака на перекус. беверли, конечно, пигалицей прискочет, посидит с тобой последний вечер, выкрашенная словно на классную свиданку, надевшая свое лучшее белье, но вы пьете чай с мамочкой на кухне, говорите, что билли был таким чудным мальчиком, а потом твоя рыженькая девчонка скачет рыжей ланью на хер того пацаненка, но ты все еще веришь ей и обещал строчить письма про жидов и армейский сортир. первая любовь, вечные чувства и слащавый пиздеж. а теперь песок забивается в задницу и ботинки, жрет кожу крапинкой, вмятинками, вы просиживаете яйца посреди аравийского полуострова, видя пятьдесят своих ребят, уебищного капрала, перетертого порножурнала - признайся, тебе стыдно за выдранную страницу с грудастой рыжухой - новыми шрамами. билли, ты щуплый пиздюк, которого сдует пустынный ураган, тебя хорошо проминают по ребрам, шутливо чуть не просаживают мошонкой по заржавевшему канцелярскому ножичку, все теперь знают, билли, как ты верищишь от страха и как стонешь во время секса. все новенькие ребята проходят это. пальчики изламываются считать некрасивую тридцать пятую дату, диоксид кремния хрустит между желтых зубов. билли учит курить тот стремный рыжий пацан, билли звонит беверли домой, набирает ее номер, зная ряд циферок, как истинные христиане знали "отче наш". беверли поднимает пластиковую трубку с третьего звонка, говорит нежным уставшим голосом, словно ты, ягодка, не посуду в местной забегаловке драила весь день, что на фалангах мозолинки и наросты, а трахалась с тем жирным пацаном, у которого толстый хер. теперь это жестокие реалии и дрочка в кулак на скарлет йохансон. все становилось приедчиво. вам классно обещают, что скоро начнется война, что скоро соединенные штаты америки точно взбесятся подобно визгливому гормональному мальчишке, которому отказались отсосать, а он сыплется "шлюха-пизда-дырка". все обещания превращаются в то, что вы знаете наизусть "ад каннибалов" и криво пиздите на иврите несколько словечек, потому что жизнь теперь это спать-срать-жрать под палящим аравийским солнцем и ждать гребаной войны с козлячими арабами и жидами. жизнь теперь это: "пиздец, какого хера у этого мудака рыжие волосы?", ты же не видел никого огненнее своей экс-малышки беверли, фиктивно вы встречаетесь, но каждому из вас поебать на это: между вами девять часовых поясов, тысячи континентальных километров и молчаливое безразличие. из фоточек беверли выходят классные самокрутки, правда, пахнут дерьмовым печатным пластиком, правда, вам насрать: вы посреди чертовой пустыни, ожидающие, когда дяденька-президент тыкнет своим жирным пальчиком на красную бычью кнопку "война". и тогда-то начнется новая жизнь. или закончится. рыжего парня с колящейся рыжей щетиной на крупной бошке зовут пидорски безвкусно роберт грей, он пиздится с перекачаными пацанами за сигареты и банку пива. теперь тут тебе ценности не слитки золота и блестящие камушки, с них толка, как с бензина в тушении костра, здесь хороший тайгер и винстон круче твоих безделушек. и попробуй вымани у этого рыжего агрессивного мальчика что-то. какие доброта, альтруизм, честная дележка, когда здесь пустыня, несколько десятков объебышей. скорее вы сами начнете войну за формирование нового государства, чем пробьете грудины козлячих арабов и жидов. чтобы получить банку пива не нужно пиздиться с перекаченными мальчиками-дурочками, можно просто протереть сильнее коленочки на остром песке, чтобы все граны врезались в твою нежную, еще не бритую лезвием, кожицу, оставляя бугристые жгучие следы. ласки, посвященные деткам, использовавшим одну руку пятьдесят семь дней, насравшим на гетеросексуальность и господские принципы, солдатикам, им нужно немного приятного. (а тебе, чтобы беверли подавилась толстым хером того жирного пацана). ты решишься, билли? потом решаешься. пидорский секс немногим классно, главное, чтобы вы не были объебаны другими бойкими мальчиками и кого-то не пустили по кругу. теперь жизнь это срать-жрать-спать-трахаться. разнообразие это ноющая задница, чужие руки, отсутствие санитарии и нормальных презервативов. грей был ни че таким, из небраски, классно завалил входные, драил полы за обсосаные деньги на заправке, получал по хребту от отца. классный малый в шесть футов точно, счастливый ребенок с охуенной семьей, взрослый мужик со своими обгрызанными долларами. вот тебе и твой новый ебырь, дающий пиво, сигареты, немногим секс, уроки испаньолы. а теперь вы вдвоем сидите посреди аравийского полуострова, ждете черти знает что, жрете песок, камни и пересмотрели кассеты с порно настолько, что пленочка истерлась. где-то там крутилась жизнь, были клубы, музыка, магазины, машины, все человеческое и нормальное. билли скучает немного по дому, но теперь твой дом - твердая койка, которую вылизывать без мамочки только успевай. сейчас вы все еще трахаетесь, пьете пиво, знаете, что завтра в очередной раз будет новый монотонный день из четырех сточных пунктов. война это тебе не игрушки, но лучше бы началось хоть какое-то движение в дне сурка. билл устало разваливается на брезентовой ткани, весь потный, мокрый, пропахший табаком, беверли бы определенно не понравилось, но ты, кажется, даже не помнишь ее фамилии. или делаешь вид. робби это не твоя любовь и романтичная пиздень, это чисто секс, пиво, сигареты, тупые разгворы о заумной херне. если бы вы не застряли в аравийских песках, то он ни че такой, понравился бы тебе на больше, чем хорошенько поебаться. может, у грея уже была своя девочка, невеста, может быть он спидозный наркоман и ты скоро умрешь, заразившийся от него иисусьей дрянью, может быть завтра начнется войнушка с козлячими арабами и жидами, а билли убьют первым, пронзив грудину, а потом назовут героем америки посмертно. бев была горда, роберту пришлось бы хоронить тебя с собакой в холщовой ткани. это было круче скаутской преданности, выше сраной облизаной любви это было между вами, солдатскими мальчиками, взрощенными на кольберге и дурацких супергеройских пацанах в липких костюмчиках. только здесь аравийский полуостров, сотня по фаренгейтам и стационарное состояние.. вы ждете завтрашний день как начавшуюся войну.