***
Микото распахивает глаза. С трудом унимает бешено колотящееся сердце — давний страх вновь оплетает ее изнутри, не давая дышать. Сон, просто сон… снова напоминающий о ее ошибках. Иногда ей до сих пор кажется, что ничего не кончилось. Но все давно уже в прошлом. Даже то, что она не хотела терять. Она делает глубокий вдох и поворачивается — кажется, не только ей сегодня не спится. Какузу сидит, уткнувшись лицом в ладони; но почти сразу, словно почувствовав ее взгляд, поднимает голову и смотрит на нее. — Миюки… Я тебя разбудил? Прости. — Его голос звучит как-то глухо. Что-то болезненно сжимается в груди, и Микото поспешно качает головой: — Все нормально. — Она садится тоже, придвигается ближе и обнимает его, устраивая голову у него на плече. — Снова кошмары? Какузу не отвечает, только крепко сжимает ее в объятиях. После возвращения из Ирака он почти не спит — те несколько месяцев сильно сказались на нем. И пусть сейчас, по прошествии времени, стало немного лучше, Микото видит, что ему все еще тяжело. Но помочь ничем не может — только быть рядом. Микото гладит его по голове, пропуская сквозь пальцы чуть отросшие волосы, шепчет тихие успокаивающие слова, и постепенно он расслабляется — едва, но все же. Он ничего не говорит, кроме «Миюки» почти неслышным выдохом, и в одном этом слове столько нежности. Микото уже привыкла к этому имени, но порой так хотела бы услышать свое настоящее из его уст. Но это такая малая цена за счастье, правда. — Лучше? — мягко спрашивает она, чуть отстраняясь. Какузу кивает. Он не улыбается, но выглядит уже гораздо спокойнее, и Микото подается вперед, целуя его. — Не расскажешь мне? — Нечего рассказывать, — он хмурится. — Тебе лучше про это не знать. И он явно не хочет говорить о том, что ему снилось, что он пережил тогда; впрочем, Микото понимает его. Наверняка что-то подобное тяжело вспоминать. Она легко взъерошивает его волосы, и его взгляд снова смягчается. — Все нормально. Порой бывает сложно. Но они вместе — и это дает Микото надежду, что все действительно будет хорошо. — Мам, пап, — слышат они и поворачиваются к двери. Фуу стоит на пороге, одной рукой потирая глаза, а в другой сжимая плюшевого котенка. — Вы не спите? — Как видишь, — со вздохом говорит Какузу. — Мы тебя разбудили? Фуу качает головой. — Я только проснулась. Можно я сегодня с вами посплю? — Плохой сон приснился? — обеспокоенно спрашивает Микото. Еще не хватало, чтобы и у их дочери начались кошмары. Фуу снова мотает головой. — Просто. Без вас скучно, — поясняет. Какузу едва заметно улыбается и отодвигается чуть в сторону. — Иди сюда, ребенок. — Я уже взрослая! — обиженно надувается Фуу, подходя ближе к кровати. Какузу смеется — тихо, но искренне, и Микото не сдерживает улыбки. Он так редко смеется или хотя бы улыбается последние полгода, и только Фуу удается его расшевелить. — Если ты взрослая, то я президент Штатов, — говорит он наконец. — Неправда, — совершенно серьезно возражает Фуу. — Я видела мистера президента по телевизору, ты совсем не похож. — Это для безопасности, — Какузу тянется потрепать ее по волосам. — Президент — очень опасная должность, знаешь ли. Вот он и притворяется мной, пока я делаю всю настоящую работу. Микото прикрывает рот ладонью, пока Фуу смотрит на них так, как будто всерьез размышляет над этим. — Ты выдумываешь, — говорит она наконец и хмурится, выглядя при этом так забавно. — Как знать, — с усмешкой говорит Какузу. — Да точно! — Теперь Фуу смеется. — Ты такой смешной иногда. Какузу снова хмыкает и качает головой. Даже в темноте спальни он выглядит усталым — неудивительно, учитывая его частые проблемы со сном, — и Микото мягко гладит его по плечу, получая в ответ очередную полуулыбку. — Возьми Китти, — внезапно говорит Фуу и сует игрушку в руки Какузу; он с легким удивлением берет ее, а Микото улыбается, глядя на них. — Она помогает мне засыпать, — объясняет Фуу, — и тебе тоже поможет. Никаких плохих снов! На лице Какузу отражаются одновременно вина и благодарность. — Спасибо, Фуу, — говорит он и кладет котенка рядом с подушкой. — Я ценю это. Она кивает, широко улыбаясь. — Ну, иди к нам, — говорит Микото. Фуу забирается на кровать между ними, долго вертится, словно не в силах решить, кого же обнять — в итоге хватает их обоих за руки. Какое-то время они лежат так, ничего не говоря — слова, на самом деле, и не нужны. — Только не уходите, — неожиданно просит Фуу. — Ну куда мы денемся, — мягко говорит Микото, целуя ее в макушку. — Куда-нибудь, — сонно бормочет Фуу. — Я все время просыпаюсь, а папы нет. Какузу тяжело вздыхает. — Прости. — Мм. Фуу поворачивается и утыкается лбом в его плечо, затихая. Какузу проводит ладонью по ее длинным волосам и обнимает. Все еще улыбается, но эта улыбка не в силах скрыть печаль в глазах. Он действительно редко бывает дома — служба отнимает почти все его время. Микото не винит его за это, но все же ей действительно не хватает его; как и Фуу. — Все хорошо, — тихо говорит она, протягивает руку, дотрагиваясь до его лица. — Ты ведь сейчас здесь, с нами. Какузу прикрывает глаза, прижимая ее ладонь к своей щеке. — В следующем году я подам в отставку, — обещает он. — Пятнадцать чертовых лет… хватит с меня. — Если хочешь, — мягко произносит Микото. Она не собирается давить — она ведь знает, насколько для него важна служба, но сложно не заметить, как она на него влияет. После каждого задания он возвращается немного другим; и Микото не хочет, чтобы однажды все это сломало его. Кошмары и порой слишком острая реакция на громкие звуки — пожалуй, еще самое малое из последствий. Микото всегда поддерживает его — но ей хотелось бы делать больше. Впрочем, сейчас она может не думать об этом. Какузу и Фуу рядом, и все хорошо. Она обнимает их, закрывает глаза. И остаток ночи обходится без кошмаров.***
Наутро Микото просыпается одна, и на мгновение ее снова охватывает знакомый страх; но потом она слышит голоса из кухни и расслабляется. Временами ей кажется, что вся ее жизнь — лишь сон, который неминуемо развеется, как только она проснется — в своем старом доме, привязанная к человеку, которого никогда не любила, вынужденная закрывать глаза на его жестокие поступки. Может быть, даже после стольких лет она не может по-настоящему поверить, что свободна. Может быть, причина в том, что она оставила своих сыновей. Микото несколько раз моргает, прогоняя слезы, и заставляет себя встать с постели. В тот день, убегая, она пообещала себе, что вернется за ними; но так и не смогла этого сделать. Заходя на кухню, она видит Какузу, стоящего возле плиты. — Доброе утро, — он оборачивается, наверное, услышав ее шаги. — Я приготовил завтрак, если ты голодна. Фуу уже поела. — Ох, спасибо. Прости, что я так долго спала, — Микото вздыхает и потирает лоб. Она надеется, что он не заметил ее покрасневших глаз — или что списал это на слишком долгий сон. — Должно быть, погода виновата. — Пока я дома, ты имеешь полное право отдыхать столько, сколько захочешь, — уголок его губ слегка приподнимается, и Микото не может не улыбнуться в ответ. — Это честно. — Может быть, но все же. — Впрочем, Микото не спорит; вместо этого подходит к нему и крепко обнимает. Какузу целует ее волосы, слегка посмеиваясь, и она позволяет себе на какое-то время расслабиться в его объятиях. Но ненадолго. — Доброе утро, мам! — Как маленький ураган, Фуу налетает на нее, крепко обнимая, и Микото тихо ахает. Улыбаясь, наклоняется и обнимает ее за плечи, нежно треплет ее по волосам. Каким-то образом Фуу всегда удается заставить ее чувствовать себя лучше — почти забыть обо всех тревогах. — Привет, милая, — мягко говорит Микото. — Хорошо выспалась? — Ага! — она сияет, отстраняется и поворачивается к Какузу. — Где мой кофе? — спрашивает требовательно, и им не удается сдержать смех. — Держи, — Какузу берет со стойки кружку и протягивает ей. — Горячий, осторожнее. — Я знаю! — немного возмущенно говорит Фуу, принимая напиток. Она медленно выходит из кухни, неся кружку перед собой, и это выглядит так мило и забавно; Микото снова улыбается. — Фуу еще ребенок, ей не стоит пить много кофе, — все же говорит она с мягким укором. — Да какое там «много», — Какузу взъерошивает волосы. — Молока с сахаром больше, чем кофе. — Тогда ладно, — она кивает, не сдерживая улыбки. Должно быть, семейное — Фуу тоже любит кофе, правда, только сладкий — обычный кажется ей слишком горьким. Забавно, что даже их знакомство началось с кофе. Подумать только, сколько времени прошло с их случайной встречи в кофейне, куда Микото устроилась почти сразу после переезда — или, вернее, побега — в Америку. Тогда она даже не представляла, что ее жизнь может сложиться так. Что она будет счастлива. Но имеет ли она право на это счастье? Улыбка блекнет, и Микото поспешно отворачивается к окну. Она слишком быстро позволила себе забыть. Жить, как нормальный человек, словно ничего никогда не было. Словно той Микото никогда и не существовало, словно она всегда была Миюки. Но ведь это не так. Она слишком многое оставила позади — и должна была вернуться. — В чем дело? — спрашивает Какузу, осторожно касаясь ее плеча. — Если бы ты узнал, — начинает Микото, не глядя на него, — что-то ужасное обо мне… что бы ты сделал? Она не видит его лица, но чувствует его удивленный взгляд. Горечь вновь подступает к горлу: она не заслуживает ничего из этого. Украденное имя, украденная жизнь — она должна была умереть много лет назад, раз уж не смогла спасти сыновей. Воспоминания о них не исчезают, но словно подергиваются дымкой с каждым годом, и Микото ненавидит себя за это. Вновь и вновь она убеждает себя — она все равно не сможет ничего сделать, Фугаку не подпустит ее к ним, Шисуи обещал ей позаботиться о них, он сдержит слово, — вновь и вновь она понимает, что просто предала их. — О чем ты? В очередной раз Микото почти говорит то, что хочет сказать, — но в последний момент обрывает себя. Что, если Какузу не поймет? Это не какая-то мелочь, сокрытие которой можно было бы оправдать. Микото плотно сжимает губы, а чувство вины тяжелой волной поднимается изнутри. Она не знает, что делать. Она так жалка. Какузу молчит, не убирая ладони с ее плеча, и Микото действительно хочет рассказать ему все, признаться в обмане — в том, что она не та, кем он ее считает, в том, что совершила; но не может. И даже сама не до конца понимает, почему. Боится, что он не примет ее? За все то время, что они провели вместе, она так и не смогла решиться открыть ему правду — несмотря на то, что он всегда поддерживал ее. Ей кажется, что такое недоверие ранит его теперь куда сильнее. — Я не могу, — с трудом выдавливает она. — Не сейчас. Это все… слишком сложно, прости. Она зажмуривается, делает глубокий вдох — ей нужно успокоиться. Какузу обнимает ее со спины, утыкается лицом в волосы; и становится самую малость, но легче. — Все хорошо, Миюки, — вдруг говорит он. — Расскажешь, когда будешь готова. Что бы это ни было — мы справимся. Микото крепко сжимает его руку, слабо улыбается — и рада только, что он не видит бегущих по ее лицу слез. Когда-нибудь — когда-нибудь она расскажет ему.