Бог устал нас любить

      — Мам, почему дом соседей горит? — маленький мальчик с длинными волосами непонимающе глядел в окно на соседний дом, окруженный толпой людей с факелами.       — Хаку! Отойди от окна! — вскрикнула мать, дернув сына за руку назад, в темноту дома и прижала его к себе. — Не смотри туда, не смотри.       — Но почему? — мальчик извернулся в руках женщины и заглянул в ее глаза. В них был написан страх, она неотрывно глядела на окно, где бликами плясал огонь соседнего дома. — Почему не…       — Я рассказала бы тебе, все что знаю, — Хаку не успел закончить, как мать перебила его. — Только об этом нельзя говорить, сынок. Не спрашивай, прошу тебя, — она хотела что-то добавить, но хлипкий дом сотряс хлопок двери. Женщина испуганно вздрогнула, но услышав тяжелые шаги расслабилась и оправила платье.       Легкая улыбка, возникшая на ее губах совершенно не вязалась с тем страхом, что Хаку видел в ее глазах секунду назад. Женщина наклонилась к сыну и погладила его по голове.       — Папа вернулся, беги встречай, — и Хаку, улыбнувшись ей, побежал к входной двери, по-детски наивно не придав значения произошедшему.       — Папа! Я так заждался! — мальчик бросился к мужчине, и тот ловко подхватил его на руки, подкинув вверх. Ребенок восторженно рассмеялся и прижался к колючей мужской щеке.       — Я тоже, Хаку, — мужчина одной рукой кинул у двери лук и стрелы вместе с четырьмя заячьими тушками. — Акира!       — Мы ждали тебя, Ичиро, — Акира тепло улыбнулась, подходя ближе и забирая сына, позволяя снять задубевшую одежду. Скинув плотный тулуп и шагнув в дом, он поцеловал жену в щеку, заключая ее в теплые объятья вместе с сыном.       — Простите, задержался на охоте. Зато принес побольше еды, — неспешно отстраняясь, тихо произнес он. Жена подняла на него улыбающиеся серые глаза. — Нам повезло, стоят сильные морозы и следы очень хорошо видны.       — Бог любит нас, — проговорил Хаку, смотря на родителей снизу вверх, сидя на руках матери. Отец опустил на него удивленный взгляд и ребенок немного смутился. — Так мама всегда говорит.       — Правильно, — улыбнулся отец. — И пусть так будет всегда, правда?       — Ага, — смутившись окончательно, выдавил Хаку, выскальзывая из объятий родителей.       Немного поглядев по сторонам, видя, что родители занялись делами, он подхватил тяжелые коньки и пошел на озеро недалеко от дома – он любил кататься, когда не было метели – так можно было смотреть на кристально чистый лед под лезвиями коньков. Что-то было… такого в этой замерзшей глубине, но Хаку никак не мог осознать свое чувство.

***

      — Мам, мам, пойдем быстрее, я хочу показать тебе кое-что! — Хаку упорно тянул мать за рукав зимней шубы к небольшому озеру около их дома, радостно глядя на нее.       — Что с тобой, Хаку, ты что-то нашел? — Акира удивленно смотрела на своего сына, не понимая чем вызван столь бурный восторг.       — Я научился кое-чему, когда был на озере один.       — Научился? — улыбнулась мать. Он рос не по годам быстро и также быстро осваивал что-то новое. И всегда с неизменным восторгом ей демонстрировал. Отчего же тогда чувство, что что-то не так?       Мальчик наконец-то остановился на берегу замерзшего озерца и, улыбнувшись озадаченной матери, сосредоточенно уставился на лед. Акира чуть постояла за его спиной и, не дождавшись, заглянула сыну за плечо. И ее вопрос так и застрял в горле.       В руках мальчика, переливаясь, кружила сфера из чистого льда.

Вот она, гильза от пули навылет Карта, которую нечем покрыть Мы остаемся одни в этом мире Бог устал нас любить

      — Мам, тебе нравится? — не отрывая взгляда от чуда в своих руках, повернулся мальчик. И в испуге отполз назад, как только женщина со всей силы дала ему пощечину и его голова безвольно мотнулась. — Мам?.. — на глаза навернулись слезы.       Женщина отпрянула, крик то ли ярости, то ли страха был готов вот-вот вырваться из ее груди. Слезы полились по ее щекам, как кукла, которой обрезали нитки, она упала перед сыном, содрогаясь всем телом, и прижала его к себе.       — Почему? Почему ты тоже? — ее худые руки больно сжимали спину мальчика, а из груди вырывались задыхающиеся всхлипы. — Прости, Хаку. Молю, прости меня!       — Мам, что я сделал? Почему ты изви…       — Молчи! Никому – слышишь? – никому не говори что умеешь так! Никогда, понимаешь меня, Хаку? Пообещай мне, что никто не узнает, — сбивчиво шептала она. Она еще крепче прижала сына к себе. Из ее груди вырвался безудержный стон, похожий больше на вопль загнанного животного.       Он ведь хотел подарить ей этот красивый шарик льда, переливающийся на его руках. А теперь, разбитый, с саднящей алой щекой он никак не мог понять что же сделал не так.       Женщина взглянула на сына в последний раз, спешно вытирая со своих щек слезы, и ринулась к дому, на ходу прижимая к мокрым щекам снег.       Хаку упал на спину, распластавшись посреди расчищенного от снега озера.       Подняв руку на уровень лица, он крепко сжал в кулачке сферу изо льда. Та хрустнула, полая внутри, и рассекла тонкими осколками ладонь мальчика. Собственная кровь горячими каплями упала на лицо.       — Бог устал нас любить? — спросил он у пустого неба, но лишь тихое завывание ветра в высоте ответило ему.       Он, повернувшись на бок, притянул колени к груди и тихо заплакал.

***

      Сумерки уже затягивали деревню, когда Хаку вернулся домой. Бесшумно разулся, тенью прошел в комнату, чтобы не привлекать внимание матери, сидящей спиной к двери.       Зайдя за бумажную ширму на свою часть единственной комнаты, он присел напротив маленькой форточки, поджав замерзшие колени к груди. Из каждой щелочки хлипко сбитых досок сквозило морозом, а из-за ширмы до его слуха долетали сдерживаемые рыдания матери. На собственные глаза вновь навернулись слезы, но он лишь крепче обнял себя за худые колени, положив на них подбородок.       Небо, смотрящее на него из окна вот-вот готово было обрушиться вниз.       В прихожей вновь хлопнула дверь – отец вернулся домой, Хаку дернулся, но тут же сильнее вжался в холодный угол комнаты. Судя по голосам, с ним пришел его друг. Не то чтобы Хаку он нравился, но видя, как хорошо отец и мать с ним общаются, немного проникся к нему уважением.       И в тот же миг, когда Хаку собрался-таки и хотел пойти поздороваться, его слух рассек душераздирающий, полный боли крик.       Не помня себя, Хаку выскочил из комнаты, и в следующий миг оказался босыми ногами в чем-то теплом. Глаза медленно опустились вниз и он увидел собственные босые ноги в бордовой жидкости. Кровь.       Сердуе в ушах оглушительно стучало, и, как из-под толстого слоя воды, до него долетали хрипы:       — Хаку! Сынок! Прошу, беги, умоляю! — глотая слезы и срывая голос, мать тянула к нему руку, а Хаку не мог оторвать взгляд от того, как в ее груди чуть подрагивает стрела. — Ну же, Хаку! БЕГИ!       Он, словно в страшном сне, поднял глаза на сумасшедшее лицо отца над собой. В его руках, занесенных вверх, сверкал топор.       — Хаку, — выдохнул алкоголем отец, захлебываясь в собственных слезах. За его спиной стоял его друг, с натянутой тетивой. Секунда – и вторая стрела воткнулась в грудь матери. Она закричала так, что голова готова была вот-вот разорваться. Тело, слабеющее с каждой секундой, упало в лужу крови, и до колен Хаку долетели брызги. — Прости меня, Хаку! Ты должен меня понять! Вы опасны! Я люблю тебя, люблю, сынок!       Но Хаку было все равно. Он не замечал ничего, кроме рвущего барабанные перепонки крика мамы. Мир пошатнулся перед глазами, желудок скрутило до боли, затошнило.       — Акира! — надрывался отец, глазами, которые, кажется, выскочат из орбит, оглядывая скулящую женщину. — Я видел вас на озере... Я видел вас! И я должен убить вас! ДОЛЖЕН, ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ.       Хаку хватал ртом воздух, но не мог выговорить ни слова. Топор в руках отца начал стремительно приближаться к его голове.       Мысли звенели полным ужаса женским криком.       Побежать, увернуться, что угодно – не мог. Ноги словно прилипли к алой крови на полу. В голове тупо стучала мысль о том, что натягиваемая тетива лука скрипит нестерпимо громко.       Схватившись за волосы, сжав свои виски, он не заметил, как вокруг него за считанные мгновения собрались тоненькие пластинки льда, острые как лезвия, и в следующий миг дом буквально взорвало изнутри гигантскими ледяными шипами.       Небо все-таки обрушилось на землю.       Когда он вновь себя вспомнил, то первое, что он почувствовал были ноющие, как от долгой ходьбы, ноги. Почему он идет? Сколько он идет? Где он? Тропинка в глубоком снегу. Почему он здесь, почему так холодно и абсолютно тихо, настолько, что в ушах звенит кровь?       Он опустил глаза вниз и увидел свои босые, все еще немного испачканные кровью, ноги на девственно чистом снегу.       Звон в ушах сменился на разрывающий женский крик, а перед глазами появилось лицо отца, плюнувшего кровью, когда острый ледовый кол пронзил его живот.       Хаку схватил ртом воздух, ноги сами собой подкосились, горло и живот свело и спустя миг в нос ударил резкий запах рвоты.       Он их убил, всех кто был в том доме. Он ничего не видел и не слышал тогда, но дурацкое сознание все подкидывало ему новые картинки.       И он бессознательно шел вперед по тропинке в высоченных сугробах.       Крупные хлопья снега неспешно падали с тихого неба, укрывая и раскуроченный дом, и розоватые разводы на тропинке, заметая следы маленького мальчика, уходящего прочь от дома и родителей, на чьих голубоватых застывших лицах выпавший снег никогда не растает.

Бог устал нас любить, Бог устал нас любить, Бог просто устал нас любить, Бог просто устал.