Мой дом сгорел — зато весь город цел

Кап-кап-кап. Вода ударяется о деревянное дно лодки, но Лань Сычжуй даже не пытается вытереть лицо или отжать волосы. Длинные пряди намокли и облепили лоб, лента чуть съехала набок. Увидел бы сейчас все это Лань Чжань, точно сделал бы замечание, но его здесь нет, так что Вэй Усянь смеется, почти сгибаясь пополам и не обращая внимание на то, как сжимает кулаки Лань Юань. — Учитель Вэй! — Что? — даже не пытаясь скрыть улыбку, спрашивает Вэй Усянь. — Ну кто виноват, что ты такой неловкий, А-Юань? — Я? Это вы меня толкнули! — став по цвету похожим на розовеющие по бокам лодки цветки лотосов, возражает Лань Сычжуй. — Неправда. Разве что чуть-чуть. Вэй Усянь перегибается через борт и вылавливает из воды лотос с золотой и очень яркой серединкой. Попытка Лань Юаня сделать нечто подобное всего две минуты назад с треском провалилась — стебель лотоса оказался тугим, так что вытащить его из воды было не так и просто. Ну и что, что у Вэй Усяня при всем при этом было хорошее расположение духа — пусть юноша отдыхает от постоянного контроля в Гусу Лань. От их нравственности и благородности с ума можно сойти. Да и вода теплая. Лань Сычжуй делает каменное лицо и водит ладонями по волосам, крепко стискивая их, чтобы отжать воду, при этом с рукавов и одежды продолжает капать. На самом деле это было смешно настолько — как он кувыркнулся с лодки и точно бы оказался в воде целиком, если бы Вэй Усянь вовремя его не поймал, — что первые несколько мгновений, усадив его обратно в лодку, Вэй Ин смеялся до боли в животе. Но все же приходится смилостивиться. — Иди сюда, А-Юань. — Вэй Усянь поднимается на ноги, предварительно возвращая лотос на водяную гладь, протягивает ладонь. — Не обижайся, ну, это всего лишь шутка. — Ханьгуан-цзюнь опять скажет, что пребывание здесь не идет мне на пользу, — отзывается Лань Сычжуй, сначала уклоняясь от прикосновения, но потом все же подставляя голову под руки Вэй Ина — заколку нужно закрепить заново. — Ханьгуан-цзюнь? Ну, не знаю, попробуй назвать его папой, как тогда, он сразу перестанет что-либо говорить вообще. Лань Сычжуй только вздыхает, прикрывая глаза и позволяя поправить и пригладить волосы. Оба знают, какое значение налобная лента имеет для клана Гусу Лань, и Вэй Усянь ее не трогает. Ему можно доверять — ничего подобного он не сделает даже в шутку. Максимум — устроит на голове беспорядок и припомнит погрызенную в детстве Лань Юанем Чэньцин. — Учитель Вэй. — М? — сосредоточенно убирая мокрые и тяжелые пряди с лица Лань Сычжуя, произносит Вэй Ин. — Научите меня играть на флейте? — Вас же учат этому всему в Гусу. Нет? — удивляется Вэй Усянь и стирает рукавом капли воды со щек и носа Лань Юаня. — Я думал, Лань Сичэнь с тобой занимался. Лань Сычжуй качает головой, потом все же отстраняется и лобную ленту поправляет уже сам, сразу принимая настолько степенный вид, что Вэй Ину опять становится смешно. Лань Чжань в юности был точно таким же — что бы ни происходило, выражение глубокой нравственности никогда не покидало его лицо. В Лань Сычжуе же, несмотря на всю его серьезность, периодически вспыхивает такая неуемная энергия, что попытки удерживать и гасить ее кажутся настоящим преступлением. Наверное, это была одна из причин, по которой они приняли решение все встретиться в Пристани Лотоса. Два года пролетели так быстро, но за это время никто из них не навещал это место. Вэй Ин допускал мысль, что этого никогда не произойдет, пока Цзинь Лин не пригласил их четверых, сказав, что дядя не будет против. По Цзян Чэну, правда, не прочитать ничего. Он будто все эти месяцы провел в Гусу Лань, научившись держать на лице выражение каменной статуи. Совсем на него не похоже. — Я хорошо владею игрой на гуцине. И «Расспросом». Но на флейте почти не играл, — говорит Лань Сычжуй, расправляя одежду. Так и не скажешь, что искупался в ней, если не присматриваться. Вэй Ин хмурится, но в следующее мгновение улыбается снова. — Если хочешь. И если будешь играть на ней, а не кусать ее. — Учитель Вэй! Вэй Усянь смотрит на него вдруг долго, непривычно серьезно, потом протягивает руку, слегка касаясь согнутым пальцем его подбородка. — Мне порой жаль, что я столько пропустил за тринадцать лет. Лань Юань вздыхает, поднимает взгляд, смотрит упрямо, а потом вдруг резко наклоняется так, что маленькая лодка начинает шататься на воде, и, зачерпнув в обе ладони воды, выливает на Вэй Усяня. Тот, не ожидая такой быстрой смены настроения, не успевает увернуться от прохладных капель, которые на самом деле очень приятно остужают кожу — лето в самом разгаре, и от жары не спастись никак иначе. — Вот и где твое воспитание? В кого ты такой? — вытирая лицо и стараясь удержать максимально серьезное и даже суровое выражение — надо же когда-то практиковаться, — спрашивает Вэй Ин. — В вас, — коротко бросает Лань Юань. — Какая безнравственность. Но нужно возвращаться — судя по побледневшей коже, слишком длительные прогулки по воде для А-Юаня по-прежнему нелегкое занятие. Цзян Чэна нигде нет, он будто специально строит свой день так, чтобы не пересекаться с гостями — они виделись лишь по их приезду, так как Главе Клана не подобает игнорировать чье-то появление. Вэй Усянь не раз ловит себя на мысли, что, возможно, не стоило так легко соглашаться на приглашение Цзинь Лина, потому что когда-то он уже дал себе обещание не возвращаться в Юньмэн Цзян. Но увидеться с племянником очень хотелось, да и Лань Сычжуй слишком много времени посвящал своему обучению — ему не помешает развеяться, а Пристань Лотоса для этой цели — идеальный вариант. Здесь все вновь немного чуждо и незнакомо, правда только первую пару дней. Вэй Ин быстро приспосабливается абсолютно к любым условиям — жизнь свободных заклинателей несколько обязывает развивать эту способность, да и никогда на своей памяти он не привязывался к местам. Хотя к тому самому дереву, которое он показывал Лань Чжаню два года назад, так и не ходил. Как и в зал предков. Потом, все потом. Кто действительно изменился за все это время, так это Цзинь Лин. Вся его заносчивость, которая — все это понимали — была напускной, почти искусственной, испарилась, превратившись в упорство. Эта черта характера всегда жила в нем, но теперь она становится такой яркой, такой заметной, что Вэй Ин невольно любуется им, когда тот не видит. Он вообще старается смотреть почаще, но издалека — все еще очень явно ощущается напряжение, когда Цзинь Лин видит его и Вэнь Нина. И это никуда не уходит. Скорее всего и не уйдет уже никогда. Стоило ли это делать? В глазах Лань Чжаня читались неуверенность и сомнение, когда Вэй Ин сообщил о приглашении в Пристань Лотоса. Может, он и не был так неправ в своих опасениях, хотя ни словом о них не обмолвился. Проводив Лань Сычжуя до его комнаты, Вэй Ин направляется на тренировочное поле. На самом деле у него нет какой-то конкретной цели — он просто гуляет, пытаясь понять, какие чувства теперь вызывает это место. Мог ли он вообще когда-то называть его домом? Мог ли какую угодно точку назвать так? Гусу? Пристань Лотоса? Гору Луаньцзан? По сути, дома никогда и не было. Скорее всегда были люди, рядом с которыми все можно было считать своим и родным. Когда-то — Цзян Чэн и его семья. Потом — остатки клана Вэнь, который стал практически его собственным. И Лань Чжань — как красная нить через всю жизнь. Обе жизни. Куда бы он ни направлялся, где бы ни находился, чем бы ни занимался, этот человек оказывается рядом. Про него все говорят — Ханьгуан-цзюнь всегда там, где хаос. Если считать хаосом его, Вэй Ина, эти слова обретают еще один весьма верный смысл. Звуки стрелы, попадающей в мишень, и приятный короткий гул пружинящей тетивы он слышит раньше, чем перед глазами открывается само тренировочное поле. Цзинь Лин стоит с луком в руке, придирчиво разглядывая только что выпущенную стрелу. Вся его фигура напряжена настолько, что это видно даже с расстояния, на котором находится Вэй Усянь. Цзинь Лин вздрагивает и оборачивается, услышав шаги. Отросшие волосы хлещут его по спине от резкого движения, взгляд — точеный, прямой — тут же прикипает к Вэй Усяню. Глаза у него точно такие же, как у матери, однако того спокойствия, той нежности и легкости, что всегда можно было увидеть в Цзян Яньли, не заметно совсем. — Я думал, вы катаетесь на лодке с Лань Сычжуем, — говорит он, выхватывая новую стрелу и вновь вскидывая лук. — У А-Юаня сложные отношения с водой, — уклончиво отвечает Вэй Усянь, подходя ближе. — Кто учил тебя стрелять? — Дядя, — бросает Цзинь Лин и ведет плечом, хотя оно так и остается каменным, хочется дотянуться и сжать пальцами, чтобы расслабился хоть немного, так выстрел будет куда точнее. — Правда? — искренне удивляется Вэй Усянь. Цзян Чэн всегда хорошо стрелял из лука, но ни в позе Цзинь Лина, ни в самой манере целиться, двигаться нет ничего из его умений. — Не этот, — поняв его без уточнений, качает головой Цзинь Лин. Вэй Усянь вздыхает, поглядывая на него, потом все же сдается — не умеет молчать. — Цзинь Лин, расслабься. Ты отлично стреляешь, но, если не будешь весь, как струна в гуцине, устанешь гораздо меньше. — Я расслаблен. — Нет. — Да! Вэй Ин снова издает глубокий вздох, когда все же касается чужих плеч, каменных, жестких, и чуть сжимает пальцы. Цзинь Лин шипит, поворачивает голову, опуская руку с луком. — Я так стреляю всегда! И как-то не промахиваюсь. — Знаю, видел, — усмехается Вэй Усянь. — Давай ты попробуешь, как я советую, а потом выберешь, как тебе больше нравится. Иначе потом уже не переучишься. На самом деле уже сложно переучиться — в семнадцать лет. Но можно попробовать, если регулярно практиковаться. Странно, что Цзян Чэн не искоренил эту привычку племянника. На лице Цзинь Лина написана настоящая ожесточенная борьба, когда он снова вскидывает лук. Он даже губы кусает неосознанно, глядя на Вэй Усяня. И все же он очень сильно вырос всего за два года. По Лань Сычжую это так не заметно — возможно потому, что его Вэй Ин видит куда чаще, чем Цзинь Лина. На Цзинь Лина вообще больно смотреть, если хоть немного задуматься. Да — до сих пор. — Давай. Попробуй. Не торопись, выдохни, не думай о том, что можешь промахнуться. — Я и не промахнусь! Вэй Ин улыбается, отпуская его плечи. Так-то лучше. Цзинь Лин последний раз бросает на него короткий взгляд, чуть оборачиваясь, и почти тут же отпускает натянутую тетиву, едва вернувшись глазами обратно к мишени. Выстрел куда более точный и легкий, чем до этого, но Вэй Усянь ничего не говорит — тот все заметит и без его подсказок теперь. — Вы с дядей Цзяном так и не разговаривали? — вдруг спрашивает он, так резко переводя тему, что Вэй Ин даже не успевает подготовиться — вопрос прилетает так же метко, как выпущенная мгновение назад стрела. Цзинь Лин хмурится, еще сильнее, до ломкой боли напоминая шицзе. Она тоже так смотрела, когда они с Цзян Чэном ссорились. Правда сожаления в ее взгляде было больше — Цзинь Лин же будто ожидает чего-то, но не спрашивает прямо. — Нет. Мне не кажется, что он настроен на разговор, — отвечает Вэй Ин, делая неосознанно пару шагов назад. — Я видел, как он разговаривал с Призрачным Генералом. — Что? — Сегодня утром. Я думал, они будут друг друга избегать всеми силами, так что не ожидал. — Зачем тогда пригласил его? Цзинь Лин пожимает плечами, откладывая лук и скрещивая руки на груди, будто закрываясь. — Он спас нам жизни. Я счел это уместным. Вэй Усянь теряется. Ему всегда казалось, что Цзинь Лин больше пошел все же в отцовскую линию: и лицом, и характером. Но сейчас перед ним скорее Цзян Яньли и Цзян Чэн. То же чуткое понимание, граничащее с жестким, непреклонным нравом. Это и красиво, и странно, и как-то еще, у чего нет ни названия, ни описания. Можно было бы сказать, что ситуацию спасает слышащийся с другого конца поля собачий лай, если бы сердце тут же не подскочило к горлу, застревая там, как кость. Цзинь Лин мгновенно меняется в лице, быстро обходя Вэй Усяня и вставая перед ним. — Фея! Фея, я кому сказал ждать меня у дома? — кричит он, но несущаяся на него огромная черная собака даже не тормозит, услышав его голос, а только радостно встает на задние лапы, укладывая передние на плечи. Цзинь Лин даже приседает немного под ее тяжестью — вырос не только он один. Вэй Ин почти буквально чувствует, как вся кровь отливает от лица, а лоб покрывается холодным потом. Он уже начинает пятиться, но Цзинь Лин стряхивает с себя собачьи лапы и заводит, не поворачиваясь, руку за спину, обхватывая его предплечье и придвигая его поближе к своей спине. От этого аккуратного, защищающего прикосновения даже страх отступает куда-то на второй план, и Вэй Усянь удивленно смотрит в затылок племянника, который совсем немного ниже уровня его глаз. Еще чуть-чуть — и Цзинь Лин будет с ним одного роста. Фея замолкает и тяжело оседает на землю, отстукивая хвостом и скалясь какой-то своей странной улыбкой. И кто-то находит собак милыми? Вэй Ин закрывает глаза, почти неосознанно прижимаясь к спине Цзинь Лина. — Предлагаю сделку, — говорит тот, лишь слегка поворачивая голову и не убирая руки с локтя Вэй Усяня. — Я тебя послушался в стрельбе, а ты послушайся меня — Фея добрая, она тебе ничего не сделает. Погладишь ее? — Да я умру скорее во второй раз, — сипло отзывается Вэй Ин, у которого даже перед глазами темнеет от одной только мысли о том, чтобы дотронуться до этой зверюги. — Я приготовлю суп с корнем лотоса и ребрышками. — Что? Цзинь Лин хмыкает хитро, но в голосе его слышатся подрагивающие нотки. — Насколько знаю, ты его очень любишь. — Откуда? — спрашивает Вэй Ин, и ему кажется, что даже Фея теперь взирает на хозяина снизу вверх удивленно. — Так получилось. Давай? — Нет, не заставляй меня. — Это мамин рецепт. Сердце, которое и так колотится в груди, как сумасшедшее, будто спотыкается и срывается в бездну. Вэй Ин молчит, все так же глядя в затылок Цзинь Лина. — Ты… — Дядя научил. На этот раз тот самый дядя. Цзян Чэн? Но он же никогда не умел готовить. Цзинь Лин издает короткий звук губами, и Фея поднимается на лапы, продолжая колотить огромным хвостом по собственным бокам. — А еще дядя научил, что страхи нужно преодолевать. Верно? — Цзинь Лин, нет-нет, не надо, я… Прежде чем Вэй Ин успевает договорить, рука Цзинь Лина, которой он все это время держит его, опускается ниже и обхватывает ладонь. Фея подходит осторожно, словно понимает все происходящее, тянется большим мокрым носом. Вэй Усянь зажмуривается, ожидая, что руку, которую Цзинь Лин крепко держит своей и тянет из-за спины вперед, сейчас точно откусят. Приходится чуть наклониться, чтобы достать до Феи, и Цзинь Лин делает это вместе с ним, не выпуская его ладони и не отступая ни на шаг в сторону, чтобы Вэй Ин не оказался прямо перед собакой. Когда пальцев касается мокрый, шершавый язык, Вэй Усянь уже мысленно прощается с Лань Чжанем. По коже проходится на удивление мягкая и теплая шерсть. Касание почти мимолетное, а потом его снова заменяют пальцы Цзинь Лина. — На первый раз хватит. Выдохни. Фея, назад. Вэй Ин и правда выдыхает, понимая, что чуть не задохнулся, задержав воздух в легких. Он бы и задохнулся, если бы Цзинь Лин не напомнил. На удивление, хоть это и было страшно, все обошлось. Фея послушно отходит подальше, усаживаясь на землю и снова глядя на хозяина, будто ожидая новых приказов. Цзинь Лин свистит, приложив пальцы свободной руки к губам, и огромная собака вновь поднимается на ноги и большими скачками уносится в сторону выхода с тренировочного поля. Вэй Усянь выдыхает во второй раз, теперь уже без той дрожи, что сотрясала грудь до этого. Цзинь Лин успокаивающе сжимает его ладонь и отпускает. — А ты не безнадежен. — Положишь мне в тарелку столько ребрышек, сколько я скажу, — с угрозой в голосе заявляет Вэй Ин. — А ты завтра еще постреляешь со мной из лука. — Справедливо, — слабо откликается Вэй Ин и утыкается лбом племяннику в плечо. Лань Чжань ему точно не поверит. * * * В зале предков тихо и пусто. Вэй Ин приходит сюда специально попозже вечером, чтобы точно не столкнуться ни с кем из клана. Приходит на этот раз один, потому что чувствует, что именно это ему сейчас нужно — поклониться мадам Юй и дяде Цзяну, помолчать, зажечь палочки благовоний, посидеть на коленях перед табличками, вспоминая жизнь, которая теперь кажется настолько далекой. Попросить прощения в сотый, тысячный раз. Сколько времени он проводил здесь, когда мадам Юй наказывала его за непослушание и всякие юношеские проказы? Не счесть. А теперь он приходит сюда добровольно, потому что не может этого не делать. Два года назад это закончилось плохо, когда Цзян Чэн застал его в зале предков. И ему до сих пор стыдно перед семьей за ту драку, за те слова, что были сказаны тогда. Ими обоими. — Я снова вас беспокою, простите меня, — тихо говорит он, сидя на коленях и зажигая три палочки благовоний. Держит их в пальцах, глядя, как они тлеют, и теплый, ярко пахнущий дым поднимается тонкими струйками вверх. Минула неделя, как они с Лань Чжанем, Лань Юанем и Вэнь Нином прибыли в Пристань Лотоса, и за все это время он едва ли обменялся с Цзян Чэном парой фраз. Цзинь Лин становится все мрачнее и мрачнее, каждый день занимаясь с ним стрельбой из лука, но больше не задавая вопросов о дяде. Зато вчера у Вэй Ина даже получилось погладить Фею самому, хотя Цзинь Лин и стоял снова перед ним, отделяя от собаки. Вечерами же они с Лань Сычжуем тренируют игру на флейте. У того здорово получается, особенно когда к ним присоединяется Лань Ванцзи — перед ним просто нельзя играть недостаточно хорошо. Так все и будет? Вэй Усянь не против, но то, как Цзян Чэн порой смотрит на него, когда они собираются на ужин или обед, душит и тяготит. Заговорить с ним самому тоже не представляется возможным. Что сказать? Сквозняк от открывшейся двери проходится по волосам, завивает дым от тлеющих палочек в причудливую спираль. Вэй Ин низко наклоняет голову, спиной чувствуя чужой взгляд. По позвоночнику стелется незримый холод. Ему не нужно оборачиваться и смотреть, чтобы понять, кто именно входит в зал. Цзян Чэн ни слова не говорит — молча опускается на колени рядом, держа спину неестественно прямо, зажигает благовония, кланяется. Вэй Ин головы не поднимает, даже не смотрит на него и не шевелится — все движения рядом им скорее просто угадываются. Надежда навестить мадам Юй и дядю Цзяна незамеченным разбивается вдребезги. Сказав что-то шепотом, Цзян Чэн поворачивает к нему голову. — Пепел. Вэй Ин вздрагивает, но все же успевает устроить палочки, которые все это время держит в руке, на подставку, прежде чем они рассыплются прогоревшей золой. — Прости, Цзян Чэн. Я ухожу, я просто… — Стой ты, — устало произносит Цзян Чэн. — Хватит бегать уже. Сердце тяжелеет и давит изнутри, бьется быстрее и быстрее. Вэй Ин не раз думал о том, что скажет, если с Цзян Чэном все же удастся поговорить, но все слова исчезают в момент, рассеиваются, как дым от благовоний. — Мать с отцом так и не успели помириться перед смертью. Вряд ли даже парой слов обмолвились, — глухо говорит Цзян Чэн. — Прости, мама. Прости, папа. Но это правда, — наклоняясь чуть вперед, произносит он. — Я надеюсь, что сейчас у вас все иначе. Вэй Ин молчит, замерев. Выбившиеся из ленты пряди чуть скрывают лицо, мешая смотреть, но он и не сможет скорее всего поднять сейчас взгляд на Цзян Чэна. Тот двигается рядом, слышно, как шуршат его одежды, а потом перед Вэй Усянем возникает раскрытая бледная ладонь. Увидев вещь, лежащую на ней, Вэй Ин задыхается резким глотком воздуха, который тут же встает в горле огромным комом. — Что… — Заколка. Мамина. Отец тогда хотел ее починить, помнишь? Это словно что-то из далекого сна. Настолько знакомое, насколько и призрачное. Вэй Ин поднимает руку и проводит пальцем по холодному, гладкому металлу тонкой длинной заколки, боясь, что, если хоть немного сильнее дотронется, она растворится прямо на глазах. — Откуда она у тебя? — еле слышно спрашивает он. — Вэнь Нин. Он нашел ее потом, но не успел отдать. Позже и сам не знал, где она, ведь их схватили и… В общем, она снова нашлась. Спустя столько лет, — звучит рядом. — Он отдал тебе ее… — Когда вы приехали, да. Вэй Усянь последний раз проводит кончиком пальца по заколке, видя, как дрожит рука Цзян Чэна. Перед глазами вдруг все плывет и размывается. В последний раз, когда он был здесь, он был зол до крови, до потери сознания, а теперь… Цзян Чэн сжимает пальцы на заколке так крепко, что белеют костяшки, и убирает руку из поля зрения Вэй Ина. — Мама, папа, простите нас за то, что тогда мы здесь устроили, — тихо говорит он. — Простите, — непослушными губами повторяет за ним Вэй Ин. Мадам Юй и дядя Цзян не успели помириться. Не успели сказать друг другу самого главного. Так и не произнесли друг для друга «спасибо» и «прости». Из-за него. «Вэй Усянь, защити Цзян Чэна. Ты меня слышал? Умри, но защити его». Как? Один раз получилось, но как его теперь защитить, мадам Юй? — Отец хотел бы, чтобы между нами не было вражды, — тихо продолжает Цзян Чэн и вдруг берет руку Вэй Ина в свою и быстрым движением вкладывает в ладонь заколку матери, сжимает пальцы своими поверх крепко, почти до боли. И обнимает осторожно, еле касаясь, за плечи. Вэй Ин чуть склоняет к нему голову, и Цзян Чэн утыкается в его висок лбом. Внутри становится тихо-тихо. * * * Лань Ванцзи не спит, когда Вэй Ин возвращается в их комнату, проговорив с Цзян Чэном несколько часов, почти до самого рассвета. Заколка мадам Юй все это время лежала между ними на столе, и Вэй Усянь обещает себе, что обязательно скажет Вэнь Нину утром спасибо за то, что тот хранил ее столько времени. Что нашел — и выбрал момент, чтобы вернуть. — Ты что, все это время не ложился? — шепотом спрашивает Вэй Ин, подходя ближе к Лань Чжаню, который откладывает рукописи и поднимает на него взгляд, сидя за столом. — Мгм. — А как же отбой в девять и подъем в пять? — Уже почти пять, — говорит Лань Чжань и встает, ловит в объятия, запуская пальцы обеих рук в волосы и мягко массируя затылок. Вэй Ин зарывается лицом в его распущенные пряди, укрывающие плечи и спадающие на грудь. — Цзинь Лин стреляет уже гораздо лучше, только не признается, — глухо говорит Вэй Ин ему в шею, сам не зная, зачем все это произносит. — И А-Юань выучил нашу с тобой песню. Правда он не в курсе, что она наша. И… — Я рад, что у тебя снова появилась семья, — говорит Лань Чжань, обнимая еще крепче и чуть покачивая успокаивающе в руках. — Она у меня и была. Моя семья — это ты. Лань Чжань тихо, но очень выразительно усмехается, и от этого звука по позвоночнику прокатываются теплые искры — от шеи до поясницы. Вэй Ин обожает его смех, и сейчас это лучшее, что он может услышать. Он чуть отстраняется, и Лань Ванцзи приподнимает осторожно его лицо за подбородок, всматривается в глаза. Во взгляде мелькает беспокойство, и он гладит его щеку и скулу кончиками пальцев, проводит, еле касаясь, по все еще чуть влажным ресницам — слез они с Цзян Чэном не сдержали оба. — Так Лань Сычжуй теперь играет нашу песню? — Я не знал, чему его научить, к тому же она ему нравилась. — Пребывание здесь плохо на него влияет. — Ох, Лань Чжань, — стонет Вэй Ин, роняя голову снова ему на плечо, — опять ты за старое. И все — хорошо.