Каждую ночь, когда все видят уже десятый сон, ты тихонько заходишь ко мне. А я как сумасшедший, каждую ночь жду, пока ты придёшь. И каждый раз, я не знаю, как мы проведём эти часы, пока все спят. Ты можешь прийти ко мне, просто лечь рядом и уснуть. Можешь сесть на подоконник и заплакать, а я буду стоять рядом, поглаживать тебя по голове, спине, прижимать к себе, целовать, шептать какие-то глупости, а потом ты так же тихо, как и всегда, уйдёшь из моей комнаты оставив боль и пустоту. А можешь и вовсе прийти лишь в коротком халатике на голое тело, скинуть его у порога, лечь рядом и позволить, чтобы я делал с тобой всё что угодно… И это ещё не весь список того что мы делаем ночью.
И каждое утро я задаюсь вопросом. Неужели никто ничего не видит? Неужели не видно как нем плохо, как сильно мы страдаем. Изо дня в день…
Сегодня последний день, когда я тебя увижу. Завтра рано утром, ты уедешь в Хогвартс. Я снова буду учиться жить. Жить без тебя. Без твоего тепла, без этого обмана, без запаха твоей кожи, нежных губ, прикосновений… Я вообще не знаю, как жить без тебя, как бороться?
Я смотрю в окно, ветер гнёт деревья, надвигается шторм…
Ты как всегда очень тихо открываешь скрипучую дверь и проходишь в комнату. Я не оборачиваюсь, слишком больно на тебя смотреть. Ты как символ моей потерянной молодости, моего греха, моего преступления. Каждый раз, целуя тебя, я знаю, что это не правильно и что мне светит пожизненное в Азкабане за совершённое, но я не могу от тебя отказаться.
Подходишь совсем близко, проводишь маленькой ручкой по моей обнажённой спине, тонкими тёплыми пальчиками по моим шрамам, от этого ещё больней… Но ты бы не была собой, если бы позволила нам уйти от реальности.
Ты так доверчиво, так нежно прижимаешься ко мне, что мне хочется выть от боли и несправедливости, потому что нельзя нам сейчас быть вместе. Ты должна спать в своей кровати в обнимку с медвежонком, а если и с мужчиной, то не со старым извращенцем вроде меня. Должна быть с кем-то вроде Гарри или Рона, но как только я представляю тебя в чужих объятиях, руки сжимаются в кулаки, а сердце кровью обливается.
Я разворачиваюсь, хватаю тебя за талию, сажу на широкий подоконник, раздвигаю ноги, становлюсь между ними. Одной рукой глажу спину, другой притягиваю за шею ближе к себе. Кусаю губы, слышу сдавленный стон, потом зализываю укусы, из губы течёт кровь, нервно слизываю. Она откидывает голову назад, я спускаюсь к её шее, кусаю, зализываю, снова кусаю… Это за то что она со мной творит. За всё то, что я чувствую.
Сдираю футболку, сильно сжимаю её небольшую, но такую прекрасную грудь, опять целую губы. Она отстраняется, чтобы расстегнуть ремень на моих брюках.
— Мой волк.
— Только твой. — Улыбаешься, ты сумасшедшая…
Я стягиваю с неё уже полностью намокшие маленькие трусики, откидываю их куда-то назад. Провожу рукой по мокрой плоти, чуть надавливаю на чувствительный бугорок, она стонет и извивается, прижимая мою голову ближе к себе. Я ввожу в неё вначале один палец, потом добавляю второй. Ускоряю темп, она двигает бёдрами, хочет большего… Достаю из неё свои пальцы, облизываю, она жадно следит за моими движениями, тяжело дышит, спиной прислоняется к холодному стеклу. Я достаю свою палочку, делаю теплее окно, чтобы ей было приятней. Откидываю палочку, и сажусь перед ней на колени. Этот божественный запах… Невесомо целую набухшие складочки, потом ещё… сильней, языком вывожу какие-то иероглифы, пытаюсь запомнить её вкус, она вся дрожит. Я держу её за талию, одна её рука лежит на моей, потом она берёт мою ладонь и медленно ведёт по своему телу. Она прекрасна, моя богиня, моё наказание, страсть и любовь, ненавижу её за то, что перевернула мой мир, ненавижу за то, что только с ней я понял, что такое жизнь.
Я отстраняюсь, ещё раз легонько целую, встаю на ноги, расстёгиваю брюки, снимаю их вместе с трусами. Она берёт мой член в руку, водит по всей длине и я уже готов кончить, но нельзя… рано. Она опускается вниз, я быстро её останавливаю. Нет. Сейчас она будет получать удовольствие, я сделаю всё, чтобы она запомнила меня, чтобы каждый раз в постели с другим мужчиной она думала только обо мне и самое главное, чтобы она мечтала вновь оказаться со мной.
Мой член слишком большой для неё, поэтому чтобы не причинить ей много боли, я, плавно не торопясь вхожу в неё. Один Мерлин знает, каких усилий мне это стоит. Но ей нравится. Так она получит высшее наслаждение, так она будет чувствовать себя королевой.
Она начинает двигать бёдрами, я ускоряю темп. Она перестаёт себя сдерживать и громко стонет, а я наслаждаюсь этими звуками. Я не могу сдержать своих стонов, она слишком узкая, но такая родная, я знаю каждую её клеточку и мне больше никто не нужен.
Она кончает раньше меня, и это блаженство, я смог, я устоял. Я хотел отстраниться, но она крепко держит меня, я не вырываюсь и кончаю в неё.
Потом отхожу, смотрю на неё. Она гладит себя по внутренней части бедра, там, где стекают её соки и моя сперма. У неё закрыты глаза и она улыбается.
— Я в душ.
Она легко спрыгивает со своего места и непринуждённой походкой идёт к моей ванной, а когда она скрывается за дверью, я нахожу свою палочку и обхожусь очищающимся заклинанием. Скоро рассвет, а значит, она сейчас уйдёт.
Ложусь в кровать накрываюсь одеялом, закрываю глаза и жду, когда она уйдёт из моей комнаты. Она всегда так делает, рано или поздно она уходит. А днём, мы делаем вид, будто ничего не было, и быть не могло. Мы всю ночь крепко спали и только её синяки и мешки под глазами выдают в ней, что она не спала. Но все спишут это на книги, а не на оборотня-извращенца.
Я слышу, как она выходит из ванной, как надевает свою сорочку, как подходит к двери, поворачивает вниз ручку и замирает. Закрывает дверь и идёт ко мне. Я не могу в это поверить, я боюсь открыть глаза, потому что боюсь, что это сон. Она садится рядом со мной. Проводит своей нежной ручкой по моей щеке, я поддаюсь ей навстречу. Хочет сказать, что это наша последняя встреча, а вот и смерть моя…
— Хочешь, я останусь?
Я открываю глаза и смотрю на неё. Она нервно кусает нижнюю губу. Я улыбаюсь, не верю… беру её ладошку и целую её маленькие пальчики и так же тихо как она шепчу:
— Хочу.
Я чуть отодвигаюсь, она ложиться рядом под одеяло. Кладёт свою голову мне на плечо, одну руку мне на живот. Я глажу её ручку, вдыхаю аромат её волос и пытаюсь запомнить этот сладостный миг. Он для меня намного дороже, чем тот, что произошло несколько минут назад. Я взмахиваю палочкой, и второе окно распахивается, впуская утреннюю летнюю свежесть. А шторма и не было…
Мы первый раз вместе встречаем рассвет. Как хочется верить, что не в последний…
— Ремус?
—М-м-м…
— Я хочу быть всегда с тобой.
—Девочка моя, мы не…
— Прекрати! Стоит только захотеть, и всё, возможно, слышишь всё…
Я перевернулся и навис над ней, по её щекам текут слёзы. Первый раз я вижу, как она плачет. Она всегда при людях такая сильная, без души и чувств внутри, но только не со мной. Она не плакала, она просто позволяла вырваться наружу своим эмоциям, и только сейчас эти эмоции — слёзы.
Я сел, и потянул её к себе. Она прижимается ко мне, руками перебирая мои волосы, я глажу её спину через мягкую ткань ночнушки.
— Я так люблю тебя, Господи, если бы ты только знал. Родной мой, любимый…
Она целует моё лицо, крепче прижимает и чуть царапает мои плечи. А мне больно, как же больно это слышать, потому, что я тоже люблю её, но это слишком опасно, запретно…
Я беру её лицо в свои руки, шепчу:
— Знаю, милая, знаю. Люблю тебя, только тебя. Весь твой, я только твой, всецело я принадлежу тебе. Ты можешь делать со мной что хочешь, я всё вытерплю, лишь бы ты была счастлива. Слышишь, я молю всех богов, чтобы ты была счастлива.
— Скажи, что любишь меня.
— Люблю.
— Ещё.
— Люблю.
— Ещё.
— Люблю тебя…
***
Прошло ровно два месяца, как ты, Гарри и Рон ушли из дома. Ушли в неизвестном нам всем направлении, не вернулись в школу, забрали всё, что вам дорого. Абсолютно всё. Ты забрала мою душу. Но мне не жалко, я ведь сам сказал, что всё вытерплю, ради тебя.
Вот уже два месяца мы теряемся в догадках, где вы, что с вами, живы ли вы. Каждый раз, подходя, к Аврорату я боюсь увидеть в морге твоё тело. За всю свою жизнь я не плакал столько, сколько в тот вечер, когда Кингсли сказал, что в одном из парков Лондона нашли убитую девушку и ею, скорее всего, являешься ты.
И я вспомнил, как однажды ты читала Отче Наш. И я читал его, когда добирался до здания, чтобы распознать ты ли это или нет.
Именно тогда я поверил в Бога, потому что там была не ты.
***
Прошло уже семь месяцев с того момента, когда ты ушла. И четыре со дня Победы. Вы победили Волан-де-Морта. Вы сделали то, у чему стремились. Самое ужасное, что до сих пор никто не знает что с вами. Вас троих ещё никто не видел. Сегодня день награждения и вы, почётные гости. Вас пригласили, чтобы наградить, но никто по-прежнему не знает, придёте ли вы.
Я пью уже, который бокал шампанского и всё жду. И мои ожидания не напрасны. Где-то вдалеке слышен шум.
Я подхожу как можно ближе. Пробиваюсь через толпу, вижу Гарри и Рона. Потрёпанные, все в бинтах и синяках, но живые и счастливые. Только что-то внутри меня обрывается, её здесь нет…
Подхожу к ним, обнимаю Рона, потом Гарри.
— Никуда не уходи, нам надо поговорить, это очень важно.
Я нервно киваю. Я боюсь представить, что он будет мне говорить. Почему моя девочка не пришла? Почему её здесь нет?
Награждение проходит успешно, а я как на иголках, жду, пока ко мне подойдёт Гарри.
— Ремус, пойдём, здесь слишком шумно.
Я на не гнущихся ногах иду за ним. Мы заходим в ближайший кабинет, Гарри накладывает звуконепроницаемость.
— В общем, ты можешь нас поздравить.
— Поздравляю.
— Да уж, звучит как траурный марш. Ну да ладно, я тебя понимаю.
— Гарри, я умоляю тебя…
— Не надо. С Гермионой всё хорошо.
Не знаю, как назвать, то, что сейчас со мной происходит, я словно заново родился, снова стал жить.
— Так… где? Почему она не пришла?
— Не смогла. Ей противопоказано выходить дальше собственного двора.
— Она ранена?
— Не дай, Мерлин! Я же тебе уже сказал с ней всё хорошо. Просто ей тяжело перемещаться в наш мир. Она дома в Милдбро. Я напишу тебе адрес, если хочешь, зайдёшь к ней, она тебя ждёт и всё тебе объяснит.
— Гарри, а как давно ты знаешь?
Мне не надо пояснять свой вопрос, Гарри и так всё прекрасно понял.
— С первых ваших встреч.
— И ты не был против?
— Никогда. Гермиона рядом с тобой словно расцветала. Она была счастлива, кто я такой, чтобы мешать этому, я радовался за неё. И переживал, когда всё стало слишком серьёзно. Я видел, как вам было плохо, но я ничего не мог сделать.
Я кивнул и взял драгоценный клочок бумаги.
— Знаешь, Ремус, она сейчас такая красивая.
— Она всегда была красивой.
— Сейчас особенно.
***
Я шёл по маленькой улице, где с двух сторон были маленькие уютные дома с красиво ухоженным газоном.
Вот и нужный дом. Нет смысла отступать, я уже здесь. Звонок… тишина. Звонок… тишина…
Значит, я зря пришёл. Кидаю куда-то в сторону, букет её любимых нежно-розовых тюльпанов. Интересно, а на что я надеялся?
Я присел на кованую скамейку, и прикрыл глаза. Пели птицы, где-то смеялись, играя, дети. А мне было совсем не весело. Давно пора было свыкнуться с мыслью, что всё в прошлом…
Вскоре я услышал чистый, звонкий смех, её смех.
Я повернул голову и посмотрел в ту сторону, откуда шла эта мелодия.
Она и вправду прекрасна, теперь я понимаю, о чём говорил Гарри. Теперь всё встало на свои места. Она неуклюже шла, держась за локоть матери, они весело смеялись. На ней надет длинный бело-голубой сарафан, красиво подчёркивающий большой живот.
Я не могу от неё оторваться. Она такая прекрасная…
Она поднимает голову, смотрит на меня и улыбается, да и я не хочу скрывать своего счастья. Подхожу ближе к ней. Смотру на неё, не отрываясь, а она так просто, как само собой разумеющееся одной рукой берёт мою руку, второй обнимает меня за талию и прижимается. Я обнимаю её за плечи.
— Мама, познакомься, это мой личный волк и по совместительству папа наших мальчиков. Ремус, это моя мамулечка, Джейн Грейнджер.
Наших мальчиков? Наших мальчиков? Наших мальчиков?..
— Очень приятно познакомиться.
— И мне Ремус. Моя дочь, очень много про Вас рассказывала. Вы недавно вернулись с войны? Мы за Вас очень переживали. Что это мы на пороге стоим? Давайте в дом. Сейчас позвоню нашему папе, пусть купит торт, будем отмечать знакомство.
Я не понимаю, за что мне этот дар, не веря в происходящее, иду вслед за матерью Гермионы.
— Не волнуйся, ты так. Они тебя не укусят.
— Я больше боюсь, как бы меня не убили.
— Они убьют тебя только, если ты откажешься на мне жениться.
Я останавливаюсь, разворачиваю её к себе и смотрю в эти любимые, искрящиеся счастьем глаза.
— Ты серьёзно?
— Нет, Ремус, я прикалываюсь. Если ты не заметил, то я беременна. У меня уже семь месяцев, жду мальчиков-близнецов, и мне без тебя будет очень тяжело. Не зря же я ушла от Гарри и Рона два месяца назад.
— Почему так поздно? Почему ты мне ничего не сказала?
— Я лежала в больнице. У меня очень сложная беременность. Твоя кровь плохо сочетается с моей, мальчикам тяжело, да и мне не легче. Но сейчас ты с нами, думаю, станет намного легче.
— Ты уверена, что будут мальчики?
— Более чем.
***
— Джереми, Дастин, ещё хоть раз я получу письмо из школы, с возмущением от МакГонаглл, вы крупно пожалеете!
Перед Гермионой стояли абсолютно одинаковые мальчишки. Они уже совсем большие, скоро им исполниться шестнадцать. И они очень похожи на своего отца, только глаза как у Гермионы шоколадного цвета.
— Мамочка мы так больше не будем!
— Довольно! Прекратите мне врать! Я каждый раз слышу одно и тоже! По меньше слов, побольше дела. Докажите мне на действиях, что я могу вам доверять.
— Хорошо. Ты будешь нами гордиться, мы обещаем!
— Всё марш отсюда!
— Что на этот раз?
В комнату зашёл красивый, статный мужчина, на вид лет пятидесяти. В прекрасной физической форме. Он был одет в классические чёрные брюки и тёмно-синюю рубашку на выпуск.
— Ремус, ты представь, они взорвали туалет для девочек.
— Какой кошмар.
Он рассмеялся, гневному выражению жены.
— Да, брось. Гермиона, ты забываешь кто их родители и крёстный. То, что я был старостой, совсем не означает, что я был примерным. Я всё-таки бывший Мародёр. Джереми и Дастину, передались наши гены бунтарства. Да и обещание с Гарри и его сыновьями тоже не идёт на пользу их послушанию.
— Но ты всё равно с ними серьёзно поговоришь.
— Ох, куда я денусь…
Ремус нежно поцеловал жену и поцеловал.
— Мам, я это… Ой, фу, телячьи нежности!
— Джереми, сколько раз тебе говорить, чтоб ты не заходил без стука!..
