Speechless

- Сехун-а, пошли с нами, - несколько мальчишек вели Сехуна за собой на футбольное поле, не дождавшись его разрешения. - Без тебя будет скучно! Парень лишь робко улыбнулся на уговоры друзей пойти с ними поиграть в футбол. Солнце нещадно палило; день обещал выдаться жарким. Не смотря на уговоры мамы остаться дома, малыш лишь беззаботно ответил что-то вроде «мам, я скоро приду» и поплёлся за друзьями. За весёлой игрой ребята совсем позабыли про обед; счастливые и уставшие, они сходили за мороженым, а после маленького перерыва продолжили гонять по полю с мячом и даже позвали с собой в игру нескольких парней постарше. Малыш Сехун радостно улыбнулся, когда ему в очередной раз удалось забить мяч в ворота, на что ребята восхищенно поаплодировали ему за хорошую игру. Вечер постепенно вступал в свои права, окутывая город тёмной небесной пеленой, сквозь которую просачивались последние лучики уходящего в закат солнца. Уставшие мальчики разбрелись по домам; Сехун медленно брёл по дороге домой, даже не задумываясь, сильно ли мама разозлится из-за того, что он появился только вечером. Чем ближе Сехун подходил к дому, тем громче доносились до него слова людей, которые, смешавшись в неразборчивое эхо, почему-то пугали. Мальчик ускорил шаг. Позади, послышался вой сирены машины скорой помощи и пожарных, гул звуков с каждой секундой увеличивался, нагоняя на малыша панику. А вот и дом, наконец, предстал перед глазами Сехуна. Нет, это уже не был прежний дом. Это было похоже на огромное пламя, возвышающееся к небу, в котором горели очертания дома. Дома, в котором жил маленький Сехун. Дома, где его на обед ждала мама и наверняка готовила выговор за то, что сын слишком долго играл с ребятами в футбол. Это пламя, казалось, разгорается ещё сильнее, когда облака дыма растворяются на едва потемневшем небе. Яркие, почти красные очертания и блики огня отразились ослепляющей вспышкой где-то внутри и сохранились надолго, возникая у Сехуна в самых страшных кошмарах. «Мама...»- прошептал малыш. Его голос растворился в гамме громких звуков, но лишь он услышал, как громко и отчаянно слетело с губ это слово. И до сих пор, слушая тишину своих немых монологов, он помнит, как произнёс последнее слово. *** Первый курс. Отделение китайского языка. - Ребята, у нас новый ученик. Постарайтесь отнестись к нему с пониманием, - на последнем слове преподаватель запнулся. Он знал: к такому, как к Сехуну, с пониманием точно относиться не будут. Парень, стоящий рядом, поклонился однокурсникам в знак приветствия. - Его зовут О Сехун,- учитель представил новенького группе. - Он сам что, представиться не может?- послышался голос с задней парты, а затем последовал смех одногруппников. - Дело в том, что Сехун немой. Но не слепой и не глухой, и также как вы может прекрасно овладеть языком, так что, как я уже сказал, отнеситесь к Сехуну с пониманием. Парень улыбнулся своему новому преподавателю, на что тот, немного смутившись, представился: - Меня зовут Лухан, и я ваш учитель по китайскому. Сехун автоматически, как делал это всегда в знак приветствия, поклонился и, ещё раз бросив улыбку преподавателю, прошёл за свою парту. В жизни Сехуна никогда не было друзей. Пару раз он пытался подружиться, но вечно слушать молчание в ответ или получать короткие письменные ответы не нравилось никому. Поэтому парень обречённо вёл немые монологи и слушал голоса. Он уже и не помнил, как звучит его собственный голос. Попытки вновь научиться говорить были тщетны; каждый раз, когда он сосредотачивался на слове, язык словно каменел, а в мыслях всплывала картина десятилетней давности, которая сохранила свои яркие краски. И тогда медленно подступала паника. Но это продолжалось лишь до того момента, когда он встретил Лухана. Преподаватель китайского, который, как оказалось, всего лишь на четыре года старше Сехуна, был по-особенному добр к молчаливому, но очень милому пареньку. Это тепло между ними появилось с первой встречи, когда Сехун попал под опекаемое крылышко своего учителя, но вскоре уроки вместе с одногруппниками стали обременительными. Каждый пытался задеть новичка, который постоянно отмалчивался и лишь конспектировал каждый урок. А Лухан, с особым трепетом относясь к этому ученику, решил давать индивидуальные уроки специально для Сехуна. Младший был безумно рад; каждый урок был не только сорок минут лекций, но ещё и дополнительной помощью с домашним заданием, кружкой горячего чая с каким-нибудь вкусным пирожным и весёлым времяпровождением в компании друг друга. И для Лухана не было неудобным молчание со стороны теперь больше, чем просто ученика. Он привык, что Сехун лишь улыбается и по-своему тихо смеётся над его шутками, привык, что кино они смотрят без едких замечаний и комментариев со стороны младшего, привык, что заказы в кафе всегда делает он, и привык читать чувства младшего по особенной тишине и его теряющимся взглядам. Но единственное, к чему Лухан вряд ли когда-нибудь привыкнет - это к тёплой ладони Сехуна в его руках, к его нежным объятиям и пока ещё робким поцелуям. Сехун не помнит, когда же настал тот момент, когда что-то внутри ныло в ожидании следующего учебного дня, когда он стал выбирать пирожные для очередного послеурочного чаепития с самым близким человеком. И когда он стал считать Лухана человека близким, он тоже не помнил. Но со временем трепетное чувство к старшему всё прочнее закреплялось в сердце, отдаваясь бешеным ритмом и невольной улыбкой. Очередной вечер встретил счастливого Сехуна тёмной небесной лазурью, такой, которая могла быть только в феврале. Ветер давно утих; снежинки кружились особенным танцем, оседая на сугробах. Белые хлопья снега таяли на ресницах и скатывались холодной каплей воды по щеке; Сехун улыбался, и, стирая морозную дорожку оттаявших снежинок со щеки, шёл к Лухану. Сегодня был особенный день – китайский новый год; Лухан пообещал, что обязательно встретит этот праздник вместе с Сехуном, вместе с ним запустит фейерверки и по традиции вместе с Сехуном отметит новый год вкусным ужином. Это был не первый раз, когда младший шёл домой к своему учителю, но встречать праздник вместе с кем-то ему приходилось впервые. И сегодня, именно сегодня, Сехун решил, что обязательно скажет Лухану о своих чувствах. Молча, тая заветные слова в новогодней сказке, он обнимет старшего, и тот поймёт, обязательно поймёт то, о чём молчат губы, но кричит сердце. И Сехун надеялся и верил, что, возможно, этой волшебной новогодней ночью, обязательно сбудется его мечта. Снег скрипел под ногами; на его белом полотне блеском отдавалось сияние неба, и эта яркая белизна ослепляла. Линия горизонта, разделяющая идеально белую снежную дорогу от тёмного небесного холста, смешалась с густым серым облаком и ярким оранжевым, почти гранатовым цветом. Этот цвет становился всё ярче и появлялся откуда-то издалека. Сердце Сехуна пропустило удар. Парень сорвался на бег, когда в мыслях вновь предстали очертания дома в огромном пламени огня, а в ушах эхом доносилось то последнее, отчаянное «мама». Знакомый, режущий слух звук сирены пожарной машины послышался где-то впереди. За поворотом перед глазами Сехуна предстал дом. Вернее, его очертания. Его тёмный силуэт в ярко-оранжевом языке пламени, возвышающемся в небо. Небесная лазурь окрасилась в серые, почти чёрные облака дыма; вокруг голоса людей и вой сирены смешались в одну громкую гамму звуков. Несколько фигур показались у выхода из дома; двое мужчин в пожарных костюмах на носилках несли неподвижное тело. Парень кинулся к пожарным; на носилках лежал Лухан. Его трясло мелкой дрожью, на руках виднелись несколько ожогов. «Сехун…» - тихо выдохнул старший и привстал, чтобы обнять Сехуна. Казалось, младший дрожит куда сильнее. Заключив Лухана в свои крепкие объятия, он повторял раз за разом – «Лухан, я люблю тебя, слышишь? Всё будет хорошо, Лухан. Я люблю тебя». Удивлённая улыбка старшего была доказательством того, что Сехун действительно говорит это. Вслух. А младший не мог остановиться - слова слетали с языка так легко, будто и не было десяти лет молчания.