the story of my first love with the sun boy from the photos.

райан вздрагивает, когда дверь туалета на третьем этаже западного крыла тихо хлопает. спенсер окидывает его непонимающим взглядом и немного хмурится, а росс плотно поджимает губы. он не делает ничего плохого, всего лишь выполняет свою работу, и он не должен просить прощения за это. никогда не стоит просить прощения попусту. просто запомните, хочу, чтобы вы помнили об этом всегда. райан никогда ни у кого не просил прощения. разве что, может, у себя. нельзя извиняться, если ты ни в чём не виноват, иначе люди начинают воспринимать это как должное. как должное то, что ты должен просить у них прощения. даже за то, чего не совершал и чего не говорил. райан за семнадцать лет много чего сделал и сказал, но даже за это он не извинялся. не считал нужным. он мог затоптать вас, смешать с грязью всего одной только фотографией, заставить себя ненавидеть, но даже тогда он не стал бы чувствовать вину. «в том, что у меня есть эти фотографии, виноваты вы сами. отчего же у патрисии мэйсон никогда не возникает проблем со мной? может, потому что она никогда не употребляет, не шатается без дела и не наживает себе проблем?» — думал райан, разбивая очередного среднестатистического школьника. да, может быть патрисия мэйсон живёт не интересно, но если уж вы хотите себе проблем, хотите интересной жизни, будьте готовы к тому, что вас могут сломать. и в этом будет лишь ваша вина. если хотите найти виновника всех ваших проблем, начните для начала с себя. итак, вы не должны ни перед кем извиняться, но и никто не обязан просить прощения у вас. и, да, кстати. ещё кое-что, лично от райана: «извини» — для близких, а «прости» — для тех, кто и мизинца вашего не стоит. хотя… нет, таких вообще лучше игнорировать. — привет, спенсер, — райан коротко оглядывает смита и продолжает снимать. отсюда вид был лучше, вот и всё. чтобы снимать на стадионе, нужно было искать кучу старых справок на столе у даллона, да и хороших фотографий на стадионе в итоге никогда не выходило. из окна было лучше. да и солнечно сегодня, что для снимков было очень даже неплохим знаком. — рай, чувак, ты что, блин, творишь? — спенсер хмурится и смотрит на росса самым осуждающим взглядом из возможных. райан хмыкает и мысленно посылает спенсера куда подальше. — ам, да это так… фигня для школьного альбома, — но почему-то райан не продолжает, лишь смотрит на смита. снимки неплохие, он мог бы сказать, но сейчас он чувствует себя каким-то маньяком. — господи, чувак, слезай оттуда. давай, прекрати. это ужасно, — спенсер говорит очень серьёзно, он не такой как обычно. и росс слезает, послушно убирает камеру и уходит. в редакции с ним никто не говорит, а келти лишь хлопает его по плечу. лживые трусы, каждый из них. на перемене он не говорит ни с кем, хоть паула долорес решительно настаивала на их диалоге, преграждала ему путь, но райан настойчиво игнорировал. он даже не слышал, о чём она говорила. вскоре паулу перехватила кортни и увела куда-то, вынуждая оставить райана росса в покое, бога ради, дорогая, лучше вообще с ним не говори, идём, у нас психология. райан хмыкает. он даже не вспомнит об этой девушке завтра. надеется, что не вспомнит. у него есть заботы и поважнее, и он не собирается забивать себе голову и тратить время на какую-то бесполезную и никчёмную паулу долорес. он спешит на нулевой этаж, как всегда, хоть изначально он собирался выйти на улицу и поискать там то-нибудь прекрасное. к сожалению, с годами прекрасного на улицах их никчёмного города становилось всё меньше. то ли дело в том, что всё отчасти совершенное райан уже нашёл, то ли в том, что это за него давным давно сделали другие люди, более великие, чем он. то ли, наконец, в том, что со временем райан терял веру в удивительное и прекрасное. увы, скорее всего, так оно и было. то, что он считал прекрасным, с годами блёкло, серело на глазах и становилось самым обыкновенным, и уже и вовсе не вызывало у райана былого интереса. так не должно было быть, но так было. и люди тоже со временем, с каждым днём, теряли свою уникальность. и это было крайне прискорбно, честно, райан не хотел думать так, как он думает сейчас, о людях, которых он считал прекрасными. он считал это просто неуважением к самому себе, пренебрежение искусством, и это была ещё одна вещь, из-за которой он себя ненавидел. и эти люди были совершенно ни в чём не виноваты, просто райан, он… ну, вот такой. он и сам не знает почему. ему нравились некоторые люди, да, но… это, по правде говоря, было так не долговечно., а райан искал такого человека, такого… ну, который не перестанет быть уникальным. который не надоест, и будет только его. таких людей он пока не встречал. райану было тяжело, невыносимо тяжело. не то что бы ему вообще когда-то было особо легко, просто сейчас всё, что копилось в нём внутри всё это время лилось наружу, и он зажимал рот рукой и старался вести себя как можно тише, чтобы отец с первого этажа ни в коем случае не услышал его. это было так предсказуемо, что росс был даже не удивлён резко нахлынувшей истерикой. он думал о нём, об этом... чёртовом брендоне и понимал, что это снова происходит. он влюбляется. знаете, иногда так бывает. живёшь себе обыденной жизнью, и всё вроде бы хорошо, но в один момент твои гармоны решают начать шалить не по детски, а организм решает, что тебе "пора", выбирает из общей массы свою потенциальную жертву, и ты влюбляешься, окончательно и бесповоротно. места себе не находишь, и хочется на стену лезть, но времени не хватает не то что на отношения и какие-то там чувства, а даже на банальный завтрак, но сердце бешенно бьётся и скребётся через плотную сетку рёбер от недостатка любви и ласки. а организму плевать, он лишь ехидно смеётся и посылает новые волны жара и этой невыносимой дрожи, мол, мне надо, а ты ебись с этим как хочешь. ох, райан помнит, прекрасно помнит, когда впервые почувствовал, и это было так странно и страшно, и ему хотелось танцевать всё время, а ещё хотелось... чтобы он был рядом, и он не понимал, что происходит, и слушал его голос с таким упоением и фанатизмом. тихо всхлипывает и снова кусает губы. фотографии. просто карточки с изображениями, обрывки воспоминаний, которые снова заставляют тебя чувствовать всё это. и если райан росс по-настоящему любил, когда люди смотрели на его работы, был альбом, который не видел никто на свете. райан и сам почти никогда не смотрел. эти глупые старые снимки людей, которые когда-то называли себя его друзьями и которые больше никогда не смогут ими быть. все они когда-то бросили его, каждый по своему, но итог один. райан слал их к чёрту, каждого, всякий раз, когда думал о них. и сердце у него отчего-то отчаянно этого не хотело, но он лишь стискивал зубы по плотнее и закидывал альбом ещё дальше. к чёрту их всех. а потом... а потом он доставал его вновь и смотрел. вот бриттани эдвардс, она жила в соседнем штате, и они писали друг другу письма. девочка с длинными белыми косичками из летнего лагеря, которая рассказывала страшилки, пробираясь по ночам к мальчишкам, всегда носила кепку козырьком назад и сбегала из лагеря, чтобы поесть в придорожном маке совсем не далеко. она была самой лучшей, и райан по-настоящему любил своего самого первого друга. а потом они каждую неделю слали друг другу письма, в её конвертах он всегда находил засушенные цветы и цветные наклеечки, а он ей отправлял свои лучшие снимки и открытки. а однажды.. однажды она не ответила. он ждал. месяц, два. а потом перестал. она его забыла. и райан злился, а обида пожирала его изнутри. он до сих пор не знает, что сделал не так. может.. ей надоели его фотографии, или ему не стоило писать такие длинные письма..? ой, а вот это кристофер джонсон, всегда с взъерошенными волосами и пастой от ручки на шее. они дружили и вместе играли в видеоигры, и у него было много комиксов. ему нравился россомаха, а ещё он всегда брал хэппи-мил только из-за фигурок с супергероями. глупый, глупый крис. они громко смеялись по ночам, а потом прятались под одним одеялом и затыкали друг другу рты, чтобы его мама не услышала и не заставила их спать. а однажды он сказал: "рай, знаешь... нам больше нельзя дружить", и райан не стал спрашивать, почему. он вообще не стал ничего говорить. а дома выкинул к чертям все фигурки и постарался больше никогда не ходить по улице, где стоял его дом. а ещё была джейн нелсон. она любила венки из одуванчиков и всегда красила волосы в синий ещё с двенадцати лет. она читала райану стихи и всегда тепло целовала в щёку при встрече. любила запускать руку в его волосы и долго перебирать его пряди, пока росс вдохновлённо рассказывал ей о чём-нибудь. они дружили всего несколько месяцев, а потом она уехала. в нью-йорк. она была старше, и она бы никогда не хотела остаться вместе с глупым маленьким райаном, который неделями ходил к её дому и искал её. и вот он снова один, после школы снова идёт только домой, и ему больше никто не читает стихи и не целует его в щёку. она была для него старшей сестрой. и стоит ему перелистнуть на следующую страницу, он захлопывает альбом и зажимает рот рукой, не в силах смотреть на него. райану было всего тринадцать, а этот парень был на два года его старше. и он был таким... росс хрипло выдыхает и откидывает альбом, закусывая губу. тринадцатилетний райан никогда и ни с кем не чувствовал себя так. у него внутри что-то трепетало, а дыхание спирало от одного только вида. доминик рассказывал ему про биологию, и они вместе слушали пластинки у него дома, а однажды райан... поцеловал его. быстро, в уголок губ, во время ночёвки. он жутко переживал, готовился к этому шагу несколько недель, и грудную клетку сдавливало так сильно. хиггинс смотрел на него долго, а потом усмехнулся и потрепал по голове, укладывая рядом и шепча: "спи, придурок, у тебя завтра геометрия". и он точно чувствовал, как у райана билось сердце рядом с ним, и он.. играл с ним так нагло. после этого они не виделись целых несколько недель, и у райана сердце кровью обливалось, и он не находил себе места. и росс уже не надеялся снова увидеть его, но в ту ночь доминик стучал в его окно камнями, и он повёз его по ночной дороге, сам, за рулём, в четырнадцать, мать его, лет. а потом притянул к себе за шею и поцеловал по-настоящему. так, как целуются люди, и... нет, люди не умеют целовать так, как целовал он. вот так, мягко, ещё и ещё, и у росса ноги подкашивались и руки дрожали. и они целовались, ник делал это в школьных туалетах и дома, и райан не чувствовал себя счастливее. а потом хиггинс просто перестал. он больше не целовал его, постоянно отстранялся, хоть всё ещё улыбался, позволял райану обнимать себя и спать вдвоём, тепло называл придурком, но больше не целовал. "я сделал что-то не так?" - однажды спросил росс, поймав его в коридоре, когда уроки уже начались. "хэй, о чём ты?" - парень потрепал его по голове и ушёл. а на перемене райан вдруг осознал, в чём дело. ребекка робинсон. липла к нему, и он целовал её так же, как и его. райан не был особенным, он просто был... временной куклой для лживых поцелуев. и райан больше не говорил с ним, не приходил к нему домой, а когда доминик ловил его в коридорах и спрашивал, рай, что произошло, а райан лишь стискивал зубы, чтобы не ударить его, а просто пройти молча. влюблённости, они... они сдавливают лёгкие и мешают жить даже через много лет, когда от них остаётся лишь сладкий привкус на уголках губ. и хоть райан больше не чувствовал этого, отчего-то всё равно было чертовски горько. и, вот дерьмо, теперь росс снова чувствует это, и он так сильно боится разбиться снова. но в этот раз он чувствует это в сто раз сильнее, а значит падать будет в сотню раз больнее. отчего-то ему грустно. ну, больше чем обычно. он не идёт в проявочную, как сделал бы в любой другой момент, и он спускается в курилку, не для того, чтобы скурить пару-тройку, а для того, чтобы просто отдохнуть. сегодня он чувствует себя особенно уставшим, и внутри что-то больно сдавливает грудную клетку, но райан сглатывает этот неприятный ком беспричинных слёз и располагается на полу, облокатившись о стену и прикрывая глаза. голова раскалывалась. по телу прошёл неприятный холод, и он приоткрыл глаза, снова сглатывая и делая ленивый снимок не выветрившегося сигаретного дыма. хотелось просто отключиться от всего этого. руки тряслись. чёрт, будто это снова происходит… он жадно глотает воздух. всё по старой схеме: старый плеер, распутать бы наушники дрожащими руками, работает только один, ну и к чёрту. смятая пачка, зажигалка падает на пол, из-за того что его трясёт, а огонёк не зажигается с первого раза. вообще-то он редко курил. точнее сказать, почти никогда. но на такие случаи у него в кармане всегда лежала смятая пачка, которая не кончалась уже несколько лет. это приводило его в чувства, и ему не нужно было возвращаться к ненавистным таблеткам. дышать стало значительно легче, и он снова прикрыл глаза, хрипло выдыхая. райан всю жизнь мечтал бросить всё это, поехать в нью-йорк и стать настоящим фотографом. он и сам точно не знает, когда эта мечта стала для него непостижимой. это… это было его мечтой, но когда всё полетело к чертям собачьим, он перестал мечтать. было время, когда он умел это делать, и тогда он буквально жил в свое голове. и, боги, если бы брендон мог слышать мечты, которые у него были, и которым не суждено стало сбыться, он бы понял, всё понял. и когда всё это закончилось, это просто стало пародией на жизнь., но райан продолжал жить, что-то делать, потому что он… ну, он не хотел прекращать, ведь никто не переломится, пока хребет не сломать. и он не ломался., а потом появился брендон. и теперь райан не знает, что делать со своей жизнью, потому что знает, что это определённо точно сломает его на части. вокруг брендона много людей, его все любят, ну, а райан… это просто райан. у него никого нет. всю жизнь дождливая атланта окружала его со всех сторон, а хмурое небо придавливало его к земле. и он был совершенно один. и не было ничего, кроме атланты, дождливых стен и его пустующей комнаты. просто мечтать важно, вот и всё. мечтайте. никому не позволяйте забрать это у вас. никогда. когда дверь открылась, райан не сдвинулся с места. он всё слушал биение своего сердца и дышал, дышал, стараясь не останавливаться. забавно было видеть насквозь свою гнилую душу. иногда он настолько сильно вслушивался в своё дыхание и клокот почти догоревших остатков души, что мог не разговаривать ни с кем несколько дней. — райан росс, — кто-то у двери тихо смеётся и зажигает огонёк, чтобы получше рассмотреть его, потому что в помещении под лестницей всегда темно. — рад тебя тут видеть. — ам… — райан приоткрывает один глаз, ему удаётся с трудом, к чему кривить душой, и смотрит вглубь огня от зажигалки, пытаясь разглядеть парня. но, увы, в темноте не разглядеть, да и райан в любом случае не вспомнил бы. — привет..? — стамп. патрик. театральный кружок, седьмой класс средней школы, — парень улыбается и тушит огонёк, располагаясь на полу, рядом с россом, будто его кто-то звал. — ах, патрик… — у райана самое беспомощное выражение лица сейчас, и он вопросительно вскидывает брови, но всё равно делает вид, что вспомнил его, а стамп лишь заливисто смеётся и хлопает его по плечу. — да расслабься, это было сто лет назад, и ты же райан росс, чёрт возьми. ты никого не запоминаешь, — патрик смеётся и откидывает голову к стене, закуривая. — что ты здесь делаешь? мне казалось, ты не куришь… — я и не курю, — хмыкает росс и демонстрирует патрику почти пустую пачку. патрик криво улыбается. — бабские… — мне хватает, — райан пожимает плечами и сминает пачку, откидывая её в угол, а патрик выдыхает дым и кривит губы. — они же тонкие, как ты вообще их куришь? — стамп делает ещё одну затяжку, и огонёк от его сигареты слабо освещает кончики его пальцев. — я почти и не курю. а потом они не говорят. просто сидят в тишине. только патрик иногда кашляет, и росс не комментирует это. парень изводит себя уже несколько месяцев, под его глазами залегли тени, а торчащие рёбра видно даже под мешковатыми футболками., но стамп лишь отмахивается и продолжает глупо смеяться, шутить, изображая, будто с ним всё в порядке.

с тех пор, как ты навсегда уехала, похолодало, и чай не сладок.