« — Ты странный. Нагито отрывает взгляд от своего смартфона, смотрит на сидящего перед ним друга. Кокичи с гримасой обиды попивает молочный коктейль из трубочки — бело-розовой, в закручивающуюся спираль. Он не любит замечать эти детали, но замечает. Все его внимание должно всецело принадлежать Хинате — каждая его секунда, каждый момент, что откладывается в памяти. А он думает о трубочке в молочном коктейле. Глупость. От этих мыслей парень морщится и возвращает внимание к смартфону. Скоро должен прийти. Жучок обещал прослужить долгую жизнь. — Просто люблю его. «И у меня нет другого выхода быть с ним.»
Свет в спальне гаснет, и Нагито снимает с головы капюшон. Волосы чуть примялись, распушились — но с довольной, «немного» пугающей улыбкой он сжимает в бледных пальцах стопку фотографий. Его тело. Его волосы. Его улыбка. Его странный взгляд в сторону окна. Его волнение и резкое движение в сторону штор. Он сам. Комаэда смеётся себе под нос чуть безумно, убирая столь драгоценный материал во внутренний карман куртки. Все эти фото похожи на его предыдущие точь в точь — но ему нужны новые, каждый день, каждую ночь. Нужна иллюзия того, что они вместе. Иллюзия счастья, выдумать которую мог лишь безумец.« — Нет, ты правда очень странный, Комаэда. Светловолосый лишь наблюдает за другом с усмешкой психопата, следит за его движениями словно волк, охраняющий добычу. Конечно, ведь Кокичи решил напроситься в гости, чтобы наконец уже увидеть — по кому это его лучший друг так сходит с ума? И сейчас парень бродит по спальне Нагито, рассматривая фотографии на стенах и обрывки писем, написанных вовсе не его рукой. — Я знаю имена его родителей и первого питомца. Это была кошка, и её звали Джесси. Её пришлось вернуть в приют из-за его внезапно развившейся аллергии. Кокичи оборачивается и смотрит на друга неоднозначным взглядом. Точно сходит с ума, думает он. Но ведь любит. Впрочем, не Кокичи было его судить. Поэтому парень лишь отворачивается, тихо смеясь себе под нос от всей комичности этого разговора и беря в руки фотографию, где Хината, такой простой и не привлекающий даже взгляда, — улыбается. В глазах его проблескивает зависть.»
Телефон в кармане вибрирует — Нагито смотрит на часы, и ухмыляется. В это время Хината и засыпает. Всегда. Взгляд в окно спальни – парень и правда не двигается. Лишь обнимает вторую подушку и лежит к Комаэде спиной. Футболка его чуть задралась, спина оголена. Светловолосый делает последний кадр и аккуратно спускается с дерева. Настал тот момент, которого он ждал слишком долго.« — Ты серьезно записываешь всё это? Парень поднимает взгляд на друга — тот, оказывается, взял его блокнот со стола и теперь с удовольствием пролистывал страницы без зазора совести. Вот хитрый черт, думает Нагито, и выхватывает свою собственность из рук Кокичи. Тот обиженно дует губы и садится рядом. — Зачем тебе знать, когда ему приходит счёт за дом? — Просто знаю. — Нагито не любит расспросы, но друга знает – тот в покое не оставит. Приходится что-то отвечать. — А зачем тебе его любимый ресторан? — Чтобы почаще смотреть на него вблизи. — Очевидный ответ на очевидный вопрос. — А откуда ты узнал, что он стирает свои вещи только в субботу — и белое всегда отдельно? — Следил полгода. — Долгий срок. Но чтобы узнать, что Хаджиме терпеть не может итальянскую кухню — ему и вовсе потребовался год и три месяца. И четыре дня. — И ты правда сдул ему шину? — Это Кокичи спросил просто так, заметив на столе друга фотографию его жертвы, сидящего у собственной машины. Размышления о виновнике у него отпали сами. — Да. — Нагито улыбается, вспоминая тот день. — Он долго озирался по сторонам в поисках меня, а потом решил сам её надуть. Полчаса ходил без футболки. Кокичи смотрит на друга и отворачивается с гримасой отвращения. — Ты извращенец, Комаэда. — Сказал мне Кокичи Ома. Кокичи краснеет и больше вопросов не задаёт. Лишь молча наблюдает за тем, как светловолосый пролистывает пару страниц в свежей тетради и записывает туда своим аккуратным, собранным почерком: «Сегодня Хината-кун купил гель для душа из новой коллекции. Нужно заказать несколько упаковок и узнать, поменялся ли у него вкус.»
Он знает, что пятая по счету от левого угла его заднего двора дощечка забора прикреплена очень хлипко — легкое движение руки, и он уже на его территории. Сердце бьется быстрее, руки чуть дрожат. Он бывает тут каждую ночь, но чувства каждый раз захлёстывают с головой. От лёгкого ночного ветра на веревках чуть подрагивает его галстук – старый, потрёпанный, ещё с их общих школьных времён. Самый любимый, видимо. Давно он его не стирал, думает Комаэда, и тонкими пальцами снимает его. Ещё чуть мокрая ткань приятно охлаждает пальцы, и Нагито, недолго думая, затягивает тот покрепче у себя на шее. Достает полароид и делает фотографию — пытается улыбнуться, как улыбается Хината, но не выходит. Ему слишком далеко до этого совершенства. Он снимает галстук и кладет в карман куртки. Хаджиме может купить и новый. А этот… Этот он оставит себе. За столь долгие годы ожидания он наконец это заслужил. Без труда он отворяет заднюю дверь его дома — парень никогда не запирает её на ночь, забывает. И Комаэда прекрасно помнит об этом. Улыбка украшает тень его лица, и парень ступает туда, где бывает каждую ночь, но впервые приходит сюда с определенной целью… Туда, где жертва его, по ошибке чувствует себя в безопасности.«Кокичи молчит. Нагито даже удивлён. Обычно парень задает уйму вопросов, а сегодня лишь перебирает фотографии, принесённые из кладовки самим Комаэдой. Молчит и рассматривает каждый кадр — задерживаясь взглядом лишь на дате, небрежно подписанной красной ручкой. — Четыре года. Наконец произносит он. Светловолосый кивает и складывает одну из стопок в коробку с надписью «2016». Первый год. Год, когда в дверях его класса впервые появился Хаджиме Хината — первый в истории их класса новенький. И зачем-то поступивший в выпускной класс. — И ни разу?.. Комаэда знает, о чем он. Отрицательно мотает головой, заклеивая коробку скотчем и убирая её к другим — семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого годов. Для двадцатого он запас сразу три коробки — под кроватью. — Я бы сорвался. — Я срывался. Он вспоминает, как проник в его дом и подсыпал снотворное в стакан с вечерним чаем — всю ночь провёл, делая снимки обнаженного тела Хинаты, но притронуться не посмел. Или же не захотел. Ему нужна была реакция парня. Его ответ и его отдача. А не мешок с костями, который только для фото и годился. Он вспоминает, сколько раз бесстыдно запирался в его ванной, удовлетворяя себя одной только мыслью, что за стеной так мирно спит он… Глядел на него спящего, и желание накатывало новой волной. И так по кругу. Каждый день. Каждую неделю. Каждый месяц. Каждый год. Он вспоминает, но не говорит, как лежал под постелью Хаджиме, когда тот привёл к себе какую-то бабу. Молчал, сжимая в руке нож — думал вылезти посреди ночи, и зарезать эту суку. Но эти двое так и не уснули. В тот день Комаэде хотелось убить его. Но любовь его была сильнее. — Скоро все закончится. Нагито улыбается, поднимаясь с пола и глядя на друга. Открывая свой настенный календарь, парень красной ручкой отмечает сегодняшнюю дату и обводит её трижды. Кокичи не видит, что он подписал своим мелким почерком, но светловолосый сам отвечает на его вопрос: — Сегодня он станет моим.»
По привычке он заглядывает в его мусорку — кончиками пальцев перебирает верхний слой бумаги. Счета, письма однокурсников, фотография из офиса… Да, ничего нового. Неужели сегодня он не ел свой любимый батончик? Но на размышления об этом нет времени. Комаэда сбрасывает куртку у ступенек лестницы. Небрежно, будто у себя дома — оставляет её лежать у самого края, аккуратно переступая рукав и поднимаясь наверх, словно мышка. Нельзя шуметь… Иначе вызовет копов. Был уже опыт. Однако всё идет по его идеальному, давно спланированному сценарию — за окном лишь изредка проходят люди, щебечущие о чём-то своем, проезжают единичные машины… И никто не помешает ему совершить то, что задумано было в его голове в тот самый момент, когда он увидел эту светлую, сводящую с ума улыбку. Дверь открывается с присущим ей легким скрипом — так и не смазал, забывает. Нагито думает, что нужно самому этим заняться. Иначе однажды точно попадется. Но не сегодня. Грязные кроссовки он оставил ещё у порога, поэтому сейчас ноги его касаются мягкого белого ковра — он знает, что его парень стирает раз в месяц, специальным порошком с запахом лаванды. Комаэда терпеть не может лаванду, но его, именно его порошок, он готов закупать тоннами. Лишь бы пахло им. Белая рубашка и джинсы его аккуратно сложены на стуле — он знает, что вечерами Хаджиме не хватает сил убрать все в шкаф. Иногда Нагито убирается здесь. Жаль только, что никогда ему не удаётся уловить реакцию самого парня на это — утром следить за ним нет шансов, слишком много людей. А проблемы с законом ему не нужны… Ему нужен лишь он. Старая кровать парня прогибается под весом второго тела — нога Комаэды упирается коленом меж ног Хинаты, — тот отворачивается, хмурясь. Не хочет просыпаться. Да и рано ещё, думает сквозь пелену сна он… Но нет. В самый раз. Светловолосый тянет хитрую, опошленную улыбку — наблюдая за тем, как парень под ним потихоньку отходит ото сна, морщится и открывает глаза, — он, не без доли удовольствия, что тут врать, стягивает со своего тела белую футболку. Её он тоже украл из его вещей. Можно сказать, его любимая… — Ч-чт… Бледная рука прижимается к его лицу, и Хината распахивает глаза. Он действительно пришёл. Комаэда лишь нервно смеётся, после чего безумная улыбка украшает его тонкие губы. В тусклом свете луны он выглядит ещё более пугающим, чем мог бы казаться — и Хаджиме хочется закричать. Но никто ему не поможет. Четыре года не могли помочь… Не помогут и сейчас. — Я не сделаю тебе больно, Хината-кун. Если не будешь дёргаться. Но слова парня ни капли его не успокаивают. Он знал, что этот психопат подобрался к нему слишком близко… Но не ожидал, что настолько. Инстинкты подсказывают — нужно вырваться, убежать, — соседи обязательно помогут ему. Вызовут копов, и этот преследователь наконец отправится за решетку… А сам Хаджиме сможет зажить обычной, спокойной жизнью. Не будет больше места страху и паранойе. Но… его парализует. — Я ведь люблю тебя. Нагито убирает ладонь — Хаджиме не кричит. Это и к лучшему. Усмехаясь, светловолосый проводит по волосам своей жертвы. Грубые, жесткие. Но пахнут вкусно. От этого аромата по коже бегут мурашки, он хочет прижаться к парню и задохнуться им… Хината отворачивает голову в отвращении. Комаэда ему противен? Впрочем, неважно. Нет, нет, это совсем глупость. Он любит Нагито. А Нагито любит его. Когда изящные, холодные пальцы светловолосого тянутся к краю домашней футболки Хинаты, тот внезапно приходит в себя. Пытается отбиться, что-то бормочет. Кричать, наверное, боится — Нагито лишь улыбается, задирая футболку и уже через секунду стягивая её с парня. Не без труда, конечно. В уголках глаз Хаджиме скапливаются слезы. Комаэда на секунду отпускает руки парня, желая насладиться видом открывшегося перед ним тела. Грудь вздымается быстро-быстро — наверняка сердце бьется как бешеное, и мысль об этом трепетно отзывается в сознании светловолосого. Как долго он смотрел и мечтал прикоснуться… А теперь имеет полное право. Резкий удар чуть ниже ребер и пощёчина приводят его в себя. Он хмурится, но ждёт. Если сейчас закричит… И Хината пытается. Какая глупая, роковая ошибка. — Я ведь просил по-хорошему, Хината-кун. — Хаджиме смотрит на него с ужасом, ожидая дальнейших слов. — Как жаль, что со школьных времён ты не изменился и всё такой же упрямый. Не церемонясь более, Комаэда нагибается к лицу парня — целует его резко, жадно. Хината пытается отвернуться, высвободиться — хоть что-нибудь, что улучшит его положение, даст хоть какую-нибудь надежду… Но светловолосый держит его крепко. Он кричит сквозь поцелуй, но выходит лишь сдавленное мычание, и парень над ним ухмыляется. — Никто тебе не поможет, Хаджиме. Ему не хочется мириться с правдой. — Просто расслабься. Он не успевает заметить, как рука Нагито перемещается с его лица вниз — он слышит характерный звук молнии, и его прошибает дрожь. Нет, это происходит не с ним… Всего лишь кошмар из-за переживаний последних дней, ничего более. Разве может быть, что в его постели сейчас какой-то психопат — что его вот-вот изнасилуют? Нет, конечно, нет. Просто сон. Комаэда стягивает джинсы — из-за непрекращающейся борьбы Хаджиме, это становится небольшой проблемой, но сдаваться так просто он не намерен. Они падают на пол — в ту же секунду парень замечает, как меняется выражение лица его жертвы. Он не просто боится. Чертовски, он напуган до ужаса, ему страшно от одной мысли, что с ним сейчас произойдет. Наверняка, пытается успокоить себя… Как глупо и наивно, но в то же время так похоже на него, его любимого и единственного Хаджиме. Раздеть парня — игра под названием «одной рукой зажми ему рот, другой держи руки, чтобы не ударил — ногой снимай трусы». Его уже порядком выводит из себя поведение Хинаты, но… Он не может злиться на него. В душе его царит эйфория от мыслей о том, что уже в пару мгновений он овладеет им полностью — от макушки и до кончиков пальцев ног. Нагито смачивает два пальца слюной — наблюдает за страхом в глазах парня под ним, улыбается. Это его не успокоит, он знает. Это нужно просто пережить и принять как должное… Как то, что было предназначено самой судьбой. — Я-я тебя умоляю, не делай этого… Хината еще пытается. Это забавляет. Но нет, отступать назад слишком поздно… Комаэда зашел слишком далеко. Потерял слишком многое, чтобы отказаться и от него. Когда Нагито приступает к тому, чего ждал столько времени, Хаджиме лишь громко всхлипывает и отворачивается, пряча лицо в подушку. Он мог бы войти сразу, но знает — будет трудно. Не столько парню под ним, сколько ему самому. Да и… не хотел он причинять лишнюю боль своему возлюбленному. Хотелось хоть чего-то нормального в их ненормальных отношениях. Как и представлял себе светловолосый, парень был узким. Очень узким. Ещё девственник, наверное... Вряд ли до Комаэды он задумывался об отношениях с парнем. Но сейчас… О, сейчас ему предстояло прожить всю жизнь с этим психопатом. Разве не прекрасен был этот сюжет для двух одиноких сердец, связанных нитью извращённой страсти и собственнической власти, что нормальные люди зовут «безумием»? Без сомнений, он был прекрасен. Однако Хинате не хочется в это верить. Не хочется верить и принимать то, что произойдет сейчас, в считанные минуты… Он все еще пытается вырваться. Убежать, спастись, спрятаться. Поцелуи Комаэды ему противны — ему противен и он сам; противен тем, что клянется в любви, но причиняет такую боль… Кричать сил нет. Никто не услышит, никто не придет. Он один. И он не сбежит от судьбы. Нагито не спрашивает, готов ли парень — он и не ответит. Взгляд его далёк, замутнён слезами и невыразимой болью. Но он полюбит его. Обязательно. И вместе они будут счастливы. — П-пожалуйста… — В последний раз жалобно просит парень, но уже поздно. Толчок, — Хината громко вскрикивает, и по щеке его стекает слеза. Больно. Очень больно. Как будто пуля вошла. Рука его, дрожащая и потная, хватается за плечо его же насильника — лицом он утыкается в плечо Комаэды, пытаясь справиться с этой тянущей, неприятной болью. Нет, он ненавидит его… Никогда не простит… Это не человек… Это монстр. Нагито дает ему время привыкнуть — точнее, привыкает и сам. Нет, он слишком узкий… Двигаться в нем — почти невозможно. Да ещё и он сам не дает этого сделать. Настырный, он уже почти выводит парня из себя — но когда Хаджиме прижимается к нему так близко, когда он дышит ему в ухо и тихо плачет, светловолосый в момент успокаивается. Он ведь действительно любит его. Комаэда мягко целует парня в его волосы, рядом с ухом — тот лишь начинает плакать еще сильнее, жмурясь и прячась от все новых прикосновений своего насильника. Нет, нельзя поддаваться ему… Это все — его вина. Но сил сопротивляться уже не остаётся. Хватает лишь на слезы. Когда Хината чуть расслабляется, когда и самому ему становится внутри него комфортнее, Нагито начинает двигаться. Совсем аккуратно, с переполняющей его внезапной нежностью — медленно и размеренно, будто успокаивая парня под собой. Хаджиме лишь всхлипывает, упираясь ладонями в грудь парня. Так быть не должно. Он не должен быть так добр к нему — он же чудовище… Хината не должен смиряться и принимать произошедшее. Комаэда наклоняется к его лицу, целует чуть робко и бережно — губами он собирает слезы парня, пока тот отчаянно пытается спрятаться от него, отвернуться и не смотреть — но не может. Светловолосый касается его губ. Хаджиме не поддаётся, крутит головой, стучит кулаками по груди ненавистного ему человека… Но когда Нагито в очередной раз подаётся вперед, его будто током пронзает. Не отдавая себе отчета, просто не думая и не понимая, Хината весь сжимается — вновь всхлипывает, но вслед за этим с губ его срывается едва слышный, противный ему самому стон. Протяжный и, кажется, такой желанный Комаэдой. Тот понимает — он нашел где-то там, внутри него, самую чувствительную точку парня — и ему придется признать, что ему понравилось. Хината краснеет, прячет взгляд — нет, быть не может, всего лишь показалось… Но новые движения парня и вовсе доводят его до критической точки — сжимая подушку, он резко обнимает светловолосого, пытаясь дотянуться поближе, вновь почувствовать ту на удивление приятную боль… И Нагито с удовольствием выполняет понятую без слов просьбу — с каждым его толчком стоны Хаджиме становятся все громче и слаще, с каждой секундой он обнимает Комаэду крепче и просит большего. Когда всё пошло наперекосяк, думает он? Когда он понял, что сопротивляться ему больше не хочется… или когда пришёл в школу своего же насильника четыре года назад? Хината сам тянется за поцелуем — Нагито не смеет ему отказать, целует нежно и глубоко. И Хаджиме отвечает. Что это? Ему… действительно, ему нравится или это лишь игра, желание поскорее покончить с этим? Но даже так… Комаэда будет счастлив и этому исходу. Этой ночью сбылась его главная мечта, а большего он и не просил. — Я… Я сейчас… Его мысли прерывает надломленный голос Хинаты — открывая глаза, Нагито ловит на себе взгляд парня. Он больше не смотрит на него с отвращением. Сейчас ему хочется лишь разрядки и удовлетворения — хочется Комаэды. И он кивает с улыбкой, дыша чуть с большей тяжестью, нагибаясь к губам парня и толкаясь в него глубже, задевая ту самую точку. Хаджиме вскрикивает. Его пробирает дрожь, он чувствует, как пальцы ног дрожат, а сам он изгибается — руки сжимают бледные плечи Комаэды, а на глазах выступают слезы. Буквально на секунду в его сознании проносится мысль, что это было слишком хорошо… А затем — лишь темнота.***
Он оставляет на прикроватной тумбочке парня две фотографии со своим небрежным почерком. На обратных сторонах обеих он подписал, что Хината очень красивый. Просто этого не хочет принимать. На первой фотографии — парень размеренно спит, заботливо укрытый одеялом и, кажется, полностью удовлетворённый. На второй же — он в объятиях Нагито, что улыбается, будто самый счастливый человек на планете. Он всё равно сделал два экземпляра… Пусть и у парня останется что-то на память. Буквально на секунду, уже стоя в дверях спальни, Комаэда оборачивается — глядит на то, как сладко спит парень, и что ему, наверное, снится что-то действительно хорошее… Может, даже он сам. От этих мыслей что-то в душе Нагито теплеет и, чуть помедлив, рядом с фотографиями он кладет обрывок старой, выцветшей уже давно бумаги: «Я приду завтра. И да. Меня зовут Нагито. Нагито Комаэда, если ты подзабыл.» Он выходит из дома Хаджиме через входную дверь — улыбается его соседям, закрывает дверь. Достаёт плеер и, пролистывая пару новых песен, включает свою самую любимую. Надевает наушники, закрывает калитку, и направляется в сторону своего дома, тихо напевая себе под нос:Ещё не знаешь, дорогой мой — но между нами чувства есть, И мы сыграем с тобой свадьбу, и для тебя я буду всем, Мы будем вместе — да, навечно, ничто ведь не разлучит нас, Ещё не знаешь ты, любимый, но твоё сердце у меня.