Морское чудовище

– Этот помидор тухлый, – Хепри сжала помидор. Бурая жижа потекла у нее между пальцев. – Он гниет и над ним кружатся мухи. – Что ты, что ты, – захлопотала Аканта, маленькая и кривая, с разбойничьим прищуром зрячего глаза. – Ну мягковат, так мужу на яичницу пойдет. – Яичницу? Из него гниль течет мне прямо на ноги! – Хепри занесла над головой карающий помидор, Аканта присела и заверещала, причитая о своей тяжелой жизни. Рука Хепри дрогнула, Аканта, вывернувшись из-за прилавка, побежала между рядами, вопя, что черная девка смерти ее хочет. – Сколько я тебя знаю, гнусная карга, ты пытаешься меня обдурить, – Хепри крикнула ей вслед, потрясая обтекающим жижей кулаком. – Если я приехала из города, это не значит, что твои деревенские штучки на меня действуют! – Урожай не поднялся, – отвечала Аканта. Подняв юбки, она прыгала через канавы, забитые грязью, – рыба уходит, а все из-за тебя с твоим бугаем, все из-за того, что мы пустили чужаков! За пустыми прилавками молчали торговки, сложив руки под серыми фартуками. Небо над заливом темнело, рыбацкие лодки возвращались обратно в гавань. Хепри подняла корзинку и собрала раскатившиеся помидоры, вглядываясь в тусклое морское сияние. Море было похоже на пустыню, такое же бескрайнее и плоское, в нем не за что было зацепиться взглядом. На краю моря Хепри скучала по мутным водам Отца Рек, неспешно катившимся вдоль густых зарослей тростника, пашен и дорог, по которым с грохотом пролетали колесницы. Над волнами уже виднелся косой темный парус, парусом правил человек, высокий и загорелый, его черные волосы развевались на ветру. Хепри спустилась на пристань как раз вовремя, она поставила корзину на дощатый помост, сложила руки на груди и подставила лицо бризу, дожидаясь, пока Рабан подойдет к причалу и пришвартуется. – Что-нибудь поймал? – спросила Хепри, когда лодка стукнулась бортом о пристань. Рабан не ответил, накидывая пеньковую веревку на столб и увязывая ее крупными узлами. Издалека он казался выше и красивее, вблизи было видно, что на его резком, словно из скалы высеченном лице обозначились первые морщины, а над ремнем свисает живот. Рабан завязал веревку последним узлом, и выпрямился, встав в скрипучей лодке, широко расставив ноги и положив руку на позеленевший от сырости компас. Хепри ткнула его пальцем в живот, палец ушел в живот по вторую фалангу. – Где рыба? Ты съел ее по дороге, рыба-кит? – Рыба ушла. – Как – ушла? Разве так бывает? – с сомнением спросила Хепри. Рабан пожал плечами, обернувшись, посмотрел на море. На волнах резвились пенные барашки, горизонт налился фиолетовым, как синяк. Моряки выбирались из лодок, крепче привязывали их к пристани, кто-то вытаскивал лодки на песок, растягивал над ними холстину. Старухи, продававшие кукурузу, смотрели с недобрым прищуром. – Я не родился рыбаком, – Рабан взялся за столб и вылез на причал, мышцы у него на руке перекатывались, как булыжники. Хепри обхватила себя руками, глядя в пыльные доски причала, Рабан обнял ее и похлопал по животу. – Пойдем. Я хочу есть. Под маяком – беленой каменной башней с выгнутым стеклом на верхушке, в хорошую погоду сверкавшим, как бриллиант, – лепилась хижина, сложенная из плавника и китовьих костей. Уродство хижины резало глаз, как и человека в серой робе, стоявшего на пороге. Кожа у него была белая и рыхлая, мутные глаза выпирали из глазниц, казалось, готовые вывалиться и покатиться по песку, стоит ему порезче моргнуть. Он встретился взглядом со старшиной рыбачьей картели, жевавшим лепешку с тмином, которую совала ему жена, и показал глазами в сторону. Старшина проследил за взглядом человека и сглотнул. Когда старшина снова перевел взгляд на странного человека на пороге хижины, тот кивнул ему и скрылся внутри. Старшина вздохнул и отдал лепешку жене. – Что опять такое? – всполошилась она, крепко сбитая, рыжая, с родимым пятном на щеке. – Он зовет, – тоскливо ответил старшина и побрел к храму. *** Рабан ел. Хепри чесала голову под париком и с сожалением смотрела на еду, исчезавшую у него во рту: мамалыга со сливочным маслом, кусок пирога с попахивающим сыром, яичница с бочкастыми помидорами. Хватило бы на пару дней, если бы Рабан каждый раз не возвращался таким голодным. На каменной плите остывали кастрюли на крюках, на которых Хепри опускала их в бурлящую, пахнущую серой воду, гулявшую в скале. В деревне Хепри по крайней мере не скучала по горячим ваннам, которые рабы набирали для нее во время учебы в Коллегии. Море давало рыбу, поля – хлеб, источники в скалах давали тепло. Но рыбы становилось все меньше, а урожаи – все хуже. – Скоро мы не сможем есть так много. Деньги заканчиваются, а рыбы нет. На рынке уже продают остатки засоленной, а еще только начало лова. Когда Рабан ел, он был похож на лавину, поглощающую все на своем пути: золотые холмы каши, сдобные равнины пирога, кровавые развалы яичницы. За окном ворчал гром, по крыше шлепал дождь, булькая в желобах. Стемнело. Хепри дотянулась до огнива и начала чиркать им, подвинув к себе сальную свечу. Рабан заворчал и отнял у нее огниво, Хепри оттолкнула его руку и щелкнула пальцами. Загорелся огонь. Рабан нахмурился. – Никто не видит, – поморщилась Хепри. – Не делай так. – Как – так? Всем ясно, что ты не рыбак и никогда рыбаком не был, пусть даже и умеешь ходить под парусом и бросать сеть. Этого не скроешь. А я не колдую на людях и никто не видит. Хепри положила руку на запястье Рабана, которое было вдвое толще ее руки, поскребла ногтем шелушащуюся кожу. Рабан вымакивал подливку хлебом, сопя. Хепри отломила кусок хлеба и тоже обмакнула его в подливку, оставшуюся от яичницы. Рабан тыкал быстро, подбирая капли и толкая хлеб в рот, Хепри вдумчиво вымачивала хлеб прежде, чем укусить. – Я не знаю, куда ушла рыба, – наконец, сказал Рабан. – Откуда ты можешь знать? – И рыбаки не знают. Они лгут. Рабан посмотрел на нее исподлобья, Хепри подперла щеку кулаком. – Знаешь, на что это похоже?.. Раздался стук в дверь. Рабан выпрямился и развернулся к двери, тарелка, которую он задел локтем, проехала по столу и остановилась на краю. Хепри сжала его запястье, Рабан недовольно дернул шеей. Хепри предупредила, трогая его пальцы: – Те, кто хотят застать врасплох, вышибают двери, а не стучат в них. Рабан кивнул, не глядя на нее. Он встал из-за стола и распахнул дверь. Непогода разыгралась не на шутку, хлестал дождь, шлепая по крышам из плавника, дробно стуча по черепице в богатых домах выше по улице. За дверью стояли артельщики во главе со старшиной, зажав в руках масляные лампы под оловянными колпаками. За поясами блестели длинные рыбацкие ножи. Впереди артели стоял бледный жрец. Дождь стекал по его лицу, отчего землистая кожа блестела, заставляя вспоминать белесых морских червей и мертвых глубоководных рыбин, которых прибой выбрасывал не берег после шторма. Его выпученные глаза смотрели в разные стороны, когда он поворачивал голову, их взгляд неизменно упирался в Рабана. – Настал час, – возопил жрец. Вторя ему, бахнул громовой раскат. – Времени полдесятого, – сухо ответил Рабан. Жрец поперхнулся, глядя на него с негодованием. Хепри отмерила ногтем деления на свече, кивнула: – Так и есть. – Как смеешь ты перечить мне, глашатаю воли подводного нашего господина? – жрец поставил ступню на порог, прижимая к груди вощеный свиток, на котором корчились буквы, похожие на злобных мелких жучков. – Я родился в Черном Лесу далеко на севере, – Рабан пожал плечами, не двинувшись с места. – Никто подводный мне не господин. – Ты бы не спорил, – вздохнул старшина, избегая смотреть Рабану в глаза. – Все в море и на берегу Его вотчина. Хепри встала с лавки и начала собирать тарелки со стола. Жрец увидел ее и встрепенулся. – Он избрал твою жену, – жрец выкинул вперед руку. Хепри уставилась на его кулак, между пальцев топорщилась бледная пленка. – В сторону. Да свершится воля его! Жрец схватил Рабана за плечо. Глаза у Рабана стали белые, рот перекосило, на желтом от морского загара виске забилась тоненькая жилка. Хепри знала это выражение лица, это сморщенный нос и перекошенный рот. Она отступила в сторону как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Рабан берет жреца за голову и вмазывает ее в косяк. В лицо старшине полетела каменная крошка. Голова жреца раскололась, из нее полезло что-то черное, едкое, гнусно пахнущее, капая на порог. Капли черноты чиркнули Рабану по руке, обжигая кожу, он глухо зарычал и поднял голову. Скалясь, он смотрел на старшину, который отшатнулся, влетев в артельщиков спиной. От гавани донесся утробный вой, скала, на которой стояли дома, содрогнулась. Люди пятились, держась за ножи. Скрип зубов Рабана был похож на скрежет каменного ножа по медной тарелке. Спина вздыбилась, под рубашкой было видно, как на ней ходят мускулы. Хепри перепрыгнула через лавку и, подбежав к Рабану, положила руки ему на солнечное сплетение, там, где ворочалась ярость. Хепри услышала эхо – крики, кровь на снегу, вкус железа во рту. Предательство и страх. Эхо в голове Рабана перекрикивало ее мысли, но она была настойчивой. Просунув голову ему подмышку, Хепри следила, как тепло из ее пальцев уходит ему в живот. Рабан задышал ровнее, дернул головой, расправляя плечи. – Это как это ты его? – старшина поправил вымокшую войлочную шапку, обращаясь то ли к Рабану, то ли к Хепри. – Я никогда не была женой рыбака, – сказала Хепри. – Когда ты в последний раз видел рыбака, который бы умел приходить в самую настоящую боевую ярость? В небе громыхало, мертвый жрец дымился на пороге: когда кровь вытекла из него, он не был похож на настоящего мертвеца. После смерти он усох и стал похож на сброшенную змеиную шкуру, в которой больше не было змеи. Рабан брезгливо пнул его сапогом, выталкивая из дому на улицу. Хепри отпустила его живот, комкая фартук в онемевших пальцах. «Все хорошо?» – спросила она, встречаясь с Рабаном глазами. Он кивнул, тронул ее пальцы. «Больно?» «Нет», – сказала Хепри. Ее повело, она прислонилась к косяку. – Делу это не поможет, – лицо старшины кривилось. – Он не уйдет без жертвы. А ты добром не пойдешь. Насядем на тебя – и все поляжем, да только ему это что в лоб, что по лбу. Вылезет на берег, да и сожрет всех вокруг. В бешеных вспышках молнии, разившей утесы, были отчетливо видны исполинские щупальца, в гневе обрушивающиеся на скальную гряду. Щупальца отламывали от скал валуны и беспорядочно швыряли их в сторону пристани, разнося мостки и лодки. Ни одна лампа не зажглась, ни один факел не вспыхнул, никто из соседей не вышел на улицу посмотреть, что происходит, только выше по улице хлопнули, закрываясь, ставни. – Ты пришел забрать мою женщину, – Рабан перевел тяжелый взгляд на старшину. – С чего ты взял, что я... – Мы поможем, – Хепри перебила его. Рабана перекосило от ее слов, она свирепо ему подмигнула, раз, второй. – За помощь, конечно, придется заплатить. – Поможете? – старшина перевел горестный взгляд на Хепри. – Как, если с ним веками слада нет? Лучшие гарпунщики ходили пытать судьбу, ни один не вернулся. – Я... остановлю его, – тяжело сказал Рабан, переглянувшись с Хепри. – Это будет дорого стоить. Все дешевле, чем отдавать своих жен, как трусы. – Со жрецом сладить тебе, поди, не так уж и сложно, – с сомнением сказал старшина, глядя на сброшенную шкуру жреца, из которой вытекла вся наполнявшая ее жижа. – А как с тварью? Рабан молча снял рубашку и бросил ее на пол, на его покрытых глубокими, похожими на отводные каналы, шрамами, плечах был вытатуирован змей, кусающий себя за хвост. Когда он сделал глубокий вдох, живот вывалился и свесился над ремнем, бледный по сравнению с загорелыми руками. Давно не атлет, распрямивший плечи, Рабан, все же, заслонял собой дверь. – Чудовища – это наша работа, – сказала Хепри, выходя из-за его спины. – Была, по крайней мере, – добавила она, покосившись на его живот. – Мой топор, – Рабан посмотрел на нее, Хепри кивнула в сторону спальни, Рабан поднырнул под дверной проем и скрылся в темноте. Когда он ушел, Хепри протянула руку и вытащила из-за двери метлу. Старшина смотрел на нее вопросительно, но не решался заговорить. Хепри осмотрела метлу со всех сторон, и наступила ногой за прутья, потянув за палку. Прутья обламывались с треском, рвалась пыльная веревка. Золотой диск с теснувшим ляпис-лазуревым скарабеем на спрятанном в прутьях набалдашнике был темным от пыли, Хепри обтерла его об платье, подышала, поплевала, потерла еще, прежде, чем он снова заблестел; правда, не везде. – Так это что... – сказал старшина. – Ты же слышал о Коллегии Та-Кемет? Хепри стукнула посохом об землю, и диск вспыхнул золотым. В сиянии посоха она расправила плечи и задрала подбородок, с неудовольствием отмечая, что платье стало тесновато ей в груди и животе. В доме раздались тяжелые шаги, Хепри обернулась. Она узнавала эту поступь: так вышел на арену черноволосый варвар, которого купец, плативший ей за охрану, нанял вторым телохранителем. Рабан вышел из темноты с топором на плече. Когда Хепри встретилась с ним глазами, она не смогла сдержать вздох. Это ястребиный нос, эти скулы, которыми можно было порезаться – теперь ими можно было скорее намазывать масло, но все же, – эти волчьи глаза и этот тонкий, сурово сомкнутый рот. – Ты остаешься, – сказал Рабан, нависая над ней грозовой тучей. – Слишком опасно. Хепри дернула головой, стряхивая морок, и сделала ему знак наклониться пониже. Когда Рабан наклонился, она взяла его за ухо и прошептала: – За двоих искателей приключений можно взять дороже, чем за одного. Это сейчас старшина готов на все, а потом начнет юлить и выкручиваться. – Ты знаешь, что он не посмеет меня обмануть, – прорычал Рабан. – Тебе просто не терпится броситься в бой. – Я просто умею считать деньги лучше, чем ты. – Я купил эту хижину на то, что осталось от моей выручки, не от твоей. – Я оплачивала свои уроки! Знания – это важно, они спасают жизни, – Хепри сорвала с головы веревчатый парик. Кудрявые волосы встали нимбом. – Я училась в Коллегии, я должна была стать боевым магом, если бы не... – Я должен был стать вождем. Но мое племя истребили, когда я был ребенком, а меня продали в рабство, – на щеках Рабана вздувались желваки. Рыбаки расступились, море с размаху билось об утесы, взрываясь пенными брызгами. Скала рушилась, опадая в бушующие волны, в которых бесновались щупальца морского чудовища. Рабан и Хепри смотрели на них, Хепри охватило чувство полноты жизни, от которого кровь в жилах бурлила, как молодое вино. – Мы ругаемся, как тогда, – сказала она, глядя вниз. – Разве ты не помнишь? Когда меня приковали к скале, чтобы усмирить змея. Тогда, в Эфиопии. А я сказала, что приманкой должен был быть ты. – Вы сразитесь с ним? Умоляю, сразитесь и избавьтесь уже от твари! – старшина пытался перекричать шторм. Рабан пошел по ступенькам, закинув топор на плечо, Хепри нагнала его на середине лестницы. Рабан обернулся, окинув ее свирепым взглядом. Хепри обошла его, оглядев со всех сторон, и пошла вниз по ступенькам, закинув посох на плечи. – Стой, – сказал Рабан. Хепри сделала еще два шага, и только после этого обернулась и посмотрела на него. Его ноздри раздувались. – Мне не нужен маг. – А мне не нужен варвар, – Хепри пожала плечами. – Но вдвоем работать проще.