hands

Постепенно незримый узел стягивает горло до немоты, и кажется, что восприятие, всегда бывшее цельным, раскалывается. Крепкая нить, невидимая, узел за узлом вяжет. Шум в последнее время нестерпимый. Он нарастает равномерным валом, не скрытый ничем — теперь уже и не понять, откуда это вновь взялось, откуда появилось. Кажется, что всё бурлит, клокочет ярость неизвестная. Кажется, драконы наполоняют мир. Он – безмолвствует, звук поглощён, вокруг камень пещеры, что тесная клеть, громоздится, образуя замкнутое безвоздушное пространство. (под кожей Акнологии который год ревут драконы в количестве восьми). Который год — нестерпимо мало, нестерпимо раздражающе: словно, раздробив грудь, кости разломив, кусок не души, но его самого, выдрали и, расстоянием запятнав, вручили — кому-то. И этот кусок мнут, мнут, пальцами впиваются, раздирают, чтобы потом на краткие мгновения, бросить прочь, равнодушно и цинично, не наступая, но брезгливо обходя. Связь — неприятна не одному Акнологии, с одним лишь различием. Узлы на чужой шее крепче, нить толще. (под кожей кого-то другого стынет лишь дотла сожженная, изничтоженная пустошь). Под чьей — Акнология не знает, но может лишь представлять. Изредка, погружаясь в зыбкий сон, он видит смешение миров: слишком много света, знакомая речь, время на шесть часов назад. Колоннады, переплетения чёрно-белых коридоров, пейзажи в золотых, тяжелых рамах на стенах. Он фамильярно покачивается на стуле, упираясь пятками в пол, удобно устроив руки на животе. Смотрит на стену, на ту самую картину. Откуда-то знает, что холст исписан маслом, тридцать шесть на тридцать шесть. Там перекатываются волны, мелкое судёнышко так и швыряет по волнам; ему что-то говорят, Акнология не слышит, что потому что – он — не слушает. Чужие слова, как плавный поток, не чета тем, масляным волнам. Он переводит взгляд на окно. (как же это надоело, как же н а д о е л о). Жидкая ярость вскипает каждый раз от того, что все действия делятся на два. Каждый вдох, каждый шаг фантомным ощущением отдаётся в мозг. Практически неощутимо: мягкий бархат камзола стягивает плечи, тяжелый хвост от резкого поворота головы бьёт по лицу. И отзвуком — смех. Отрывистый, злой, как осознание собственного отчего-то божественного превосходства. Акнология мысленно возвращается к тому, что вплавлено в его кровь. Дракон не может быть божеством, кровожадная тварь не может влезть на постамент мира, только его разрушения. Божества этого суть лишь пепел. Его ждёт лишь смерть. В ответ — смех. (смеяться, между прочим, не запрещено). Нескончаемо давно Акнология познавал ненужность связи, только видя её саму. Связь есть «слабость». Подбирая синонимический ряд, можно сказать – это гири, привязанные к ногам, цепи, сковывающие запястья, что лишают магических сил. Ты не должен думать о себе и ком-то другом, когда весь мир — пылает. Ненужность есть определение этой связи. Акнология не может предаваться ей, потому что перед глазами всё ещё, спустя времена и столетия стынет выжженая земля. (за четыре сотни лет нисколько не поблёкшая кровь на руках). Голос чужой звучит постоянно, поток чужих мыслей как неискоренимый атрибут существования последних лет — скольки, Акнология не считает. Лишь старается не замечать, шум — везде, суматоха, звон голоса, металл чувств, Акнология с головой уходит в них, утопая в собственной ярости, в собственном бессилии. Образ всё ещё абстрактен. Драконы — в количестве восьми — ещё ревут.

– А они всегда ревут. – Не обращай внимания. – Привыкнешь! – Эй, ты мне хоть что-нибудь ответишь?

«ненавижу». (представь я тоже спать нормально не могу и никогда не мог и всем моим лакримам почему-то тягаться с силой твоей не приходится раздираю спину предплечья от ощущения что склизкой чешуей покрываюсь как дурак рву рву рву и кровь кожу холодит кажется что кости смещаются растут и огонь в гортани бирюзовый стынет представь а ты когда нибудь думал о происхождении бирюзы а ведь её где только в фиоре не выкапывали но думать о нём что по ране ножом ещё раз не хочу вспоминать не хочу думать прошлое не важно прошлое есть лишь) «бремя». Речь монологична, лишена пауз, углов, она шумит морским прибоем. Шумит, отдается, и нестерпимо болит голова. «Бремя — ты». *** Кровью выстелен мир. Чернеет в глазах, когда пальцы сводит от боли. Немеет бок — его. Сделать прерывистый — вдох – Когда мир схлопывается, и остается лишь (боль боль боль боль боль боль боль боль). Чужая. Своя. (внутри горит, пожарище выжигает сердце) (лёгкие, рёбра, в ы л о м а й, прошу, ни секунды боль —) убей, убей, убей, смерть мгновенная милосерднее в стократ. Акнология душу свою изжигал на протяжении четырёх сотен лет. На руке его стремительно летящими буквами – кровь — чавкающими каплями — землю пропитывает - в ы р е з а е т с я напоминанием, отныне и навсегда остающимся – (сколько же раз ты говорил: ненужное — выжечь? теперь уже точно) – Бог Серена.