Теория мошенничества

— Они твои. — Они всегда были моими. Детки из класса 402.

      Артур тяжело выдохнул, закрыл глаза и чуть надавил на них пальцами. На самом деле, он надеялся, что его рука сорвется и он случайно выдавит их себе к чертовой матери. И больше ничего никогда не увидит.       Ни своей суммы на банковском счету, ни своей карты, ни сотен деклараций, отчетов, цифр, которые сливалась в одно грязное пятно.       Он выдохнул. Он открыл глаза.       Его тошнит.       Некогда цель его жизни превратились в рвотный позыв.       Некогда основная его идея стоит внутри его горла подтеками из нефти.       Отец называл это «отдача своему делу».       Артур скоро будет блевать нефтью, и он знает, что, скорее всего, его отец будет гордиться этим.       Потому что нефть дорогая.       Сам Артур никогда дорогим не был. Ни в глазах своего отца, ни в глазах матери. Одно время, ещё будучи ребенком, он пытался оправдать это своей бесценностью. Выделявшийся на фоне своих одноклассников смекалкой и не по возрасту развитым умом, он считал сам себя гордостью своих родителей.       Конечно же, так они не считали. Никогда.       Никто так никогда не считал.       Артуром невозможно было дорожить. Завидовать, желать урвать кусок, сожрать, в конце-то концов — но не дорожить.       Вместо теории мошенничества надо было читать «как смириться со сожравшим одиночеством и не выстрелить себе в голову».       Но он читал эту самую теорию, кто же мог знать, что сама судьба тем временем всегда была главным мошенником.       В конце концов Артуру пришлось променять все свои чувства, все свои надежды и желания на счет в банке, который постепенно рос. С каждым еле прожитым днем, с каждым рассветом, когда Артур открывал глаза в своей кровати, ему хотелось закричать всё сильнее.       Он смотрел в зеркало и единственное желание, что наполняло его — было желанием разодрать себе лицо руками.       С каждым лишним долларом его ненависть к самому себе, кажется, росла лишь сильнее.       С каждым прожитым днем его обиды на общество пожирали его сильнее одиночества. Если там было, что пожирать.       Его прорвало на нервный смешок, когда на экране загорелось смс от новой очередной пассии. От очередной совершенно посредственной и скучной пассии.       «Дорогой, моя карточка заблокирована, что случилось?»       Артур усмехается.       Дорогая, я не хочу жить уже с шестнадцати лет, что случилось?! Кто-то заблокировал моё стремление к жизни?       Сама фортуна обнимает его своими руками в золотых кольцах и шепчет на ухо:       «не волнуйся, милый, это уже никто не разблокирует».       Он блокирует экран телефона.       Он знал, как обмануть налоговую, любую инспекцию и даже своего отца — одно время он не мог об этом мечтать, но он слишком долго точил себе клыки, чтобы сейчас охотиться на мух; ему нужна добыча покрупнее.       Отец, наверное, если бы и стал гордиться своим сыном, то только за этот факт.       Но за это он его ненавидел, поэтому другим чувствам здесь места не было.       Артур пожимает плечами, мол, ну, и не надо.       Врет, конечно.       Надо, конечно.       И чтобы любили, и чтобы с порога рвались к нему, чтобы в шею там целовали, ну, что там ещё все эти люди делают? Как они любят друг друга?       Вообще-то, в чувство любви как таковое Артур не верит. Как и в любое другое чувство. Потому что это всё иллюзия. Точно так же, как и его жажда к деньгам — всего лишь нужда общества, а не его самого, но кто он такой, чтобы сметь рыпаться на самого голодного зверя в истории человечества. На само общество.       Он снова закрывает глаза.       В голову настойчиво лезут воспоминания о школе. Когда он не был настолько убит и выпотрошен, как сейчас.       На выпускном ему отсосала Пэнни. Взгляд Нэнси ему до сих пор снится в кошмарах. Иногда она до сих пор на него так смотрит — когда швыряет договора на стол в одиннадцать ночи; потому что она ненавидит работать на сверхурочных, но Артур никогда её не спрашивал.       Ах, да, Пэнни...       Немного лучше первой красотки школы и недоступнее монашки, она была не глупа, и знала, где будет теплее.       Артур всегда был тенью победителя. Лучше, чем победитель, ловче, чем самый закоренелый мошенник.       У неё тогда была нежно-розовая помада, слишком плотный слой тональника, который был несколько темнее её донельзя светлой кожи и черная тушь, которая после отпечаталась под её глазами. Потому что Артур не любит аккуратно с лет шестнадцати.       Слишком много девушек знали, где будет теплее и лучше. Пэнни оказалась не тупой и самой быстрой.       Но Нэнси уделала их всех. Брала не ртом и сиськами, а ловкостью и любовью к корысти. Если бы в ней ещё тогда, в те школьные годы, было чуть больше наглости и чуть меньше скованности, она была бы куда ублюдочнее Артура. Но Слава богам Олимпа и другим их друзьям, что ей тогда не хватило ни того, ни другого. Она позволила стать Артуру безоговорочным победителем.       Иногда ему казалось, что иначе быть не могло. В любом другом исходе событий он бы её убил.       Но всё вышло куда лучше, поэтому она носилась с двумя рабочими сим картами, толстой папкой подмышкой и коньяком в стеклянной бутылке из-под колы.       «— Ты выпила её всю, не так ли, Нэнси?       — И что?       — Я думал, ты будешь валяться пьяной к концу рабочего дня.       — По твоим расчетам к концу рабочего дня ты должен был повеситься, но, — она поправила ворот блузки, — ты до сих пор жив».       На стакане остался красный след от её помады. Он смотрит на него и равнодушно хмыкает. Он слишком брезглив, поэтому убил бы любого, кто посмел бы отпить из его стакана. Но Нэнси и вправду слишком... заматеревшая, чтобы Артур не мог так с ней поступить.       Очередное оповещение заставило экран вновь засветиться. Сразу два.       «Дорогой, что происходит?! Мне нечем расплатиться за покупки!»       «Ответь! Иначе я застрелю твоего добермана!»       Фредди.       Роуслы с ума посходили. Ищут тебя по всему городу.       Артур хмыкнул, щелкнув на ноутбуке новую вкладку.       быть бизнесменом — значит уметь врать, сладить и быть тенью, но не впереди.       Лучше быть догоняющим, чем ползущим впереди.       Тебя рано или поздно сожрут — особенно, когда в шею тебе дышит голодная гиена.       В его руках власти слишком много, и отец мог бы им гордиться, но он его ненавидит.       Три щелчка — с камеры отсматривается местоположение их главаря.       Он приподнимает брови, отпивая уже остывший до комнатный температуры виски. Лед в нем превратился в воду, разбавляя чистый вкус.       — Поздно, слишком поздно, ребята, — его голос выходит слишком равнодушным для человека, — я управляю камерами как своими собаками.       Будучи позади — всегда отчетливее видно, куда направляется победитель и какими методами они руководствуются. Будучи впереди — так легко сожрать ползущего впереди.       На телефоне горит смс       «Боже, Артур, ты на что-то злишься?Ты ведь знаешь, я знаю, как заслужить прощения»       Артуру хочется истерически засмеяться, сжать стакан до того, чтобы он лопнул, чтобы стекло располосовало его ладонь. Ему хочется схватить её за плечи и заорать в лицо, что она нихуя не знает, и что она — настолько посредственна, что её не взяли бы даже на роль статистки в шоу на ТВ.       Заслужить прощение — дать в жопу, тут же отсосать без гигиенических процедур, ходить по дому на коленях.       Заслужить прощения в понимание Артура — это       полюби меня.       люби меня.       люби. люби. люби. люби.       просто люби, дорогая.       он выдыхает.       Она не способна любить.       Даже во взгляде Нэнси больше любви, когда она смотрит на свою треклятую бутылку коньяка, чем в его любовнице. Она даже в жопу дает без страсти. Стонет, изворачивается, как уж без масла на сковороде, но это так холодно, что Артур удивляется, как ещё не получил обморожение.       Они хотят его.       Он все хотят его.       По умолчанию они — его. Стоит только ему щелкнуть пальцами. Они всё у его ног. Живые или мертвые.       Они принадлежат ему. Своей плотью и разумом.       Но не душой.       Он опирается на стол ладонями, вставая. Оборачивается к окну.       Ночной город пожирает жителей.       Они всегда принадлежал ему. Ещё когда он только открыл книгу о мошенничестве.       Он выманил их разум и их тело. Он присвоил чужую значимость и страх.       Он стал для кого-то единственной возможностью к жизни.       Он усмехается.       Всё могло бы быть по-другому, если бы жизнь не избивала по тем местам, что некогда целовала.       Если некогда мечта не обратилась бы для него в ночной кошмар.       Его доберман отгрызает от нежной женской шеи кусок кожи.       Блять.       Опять новый ворсовый ковер покупать.