Заповедь

Чонгук открывает обшарпанную дверь, ведущую в не менее обшарпанную однокомнатную квартиру, и застывает на пороге. Из колонок дрожью по полу льётся «Middle Finger». В воздухе висит ощутимый запах крови, и парень спешно закрывает дверь на все четыре замка, пробегая узкий длинный коридор и врываясь в главную комнату. В глаза бросается полузашторенное окно, приоткрытая дверь балкона и сваленная в кучу на полу одежда, с которой набежало приличное количество багровой жидкости, собравшейся на линолеуме кривыми кляксами. - So I put my middle finger up. I'm done being your slave. My generations had enough. And you should be afraid. Голос Юнги привычно хриплый и низкий, будто мужчина только что проснулся. Его пальцы, перепачканные в крови, сжимают крючковатую иглу, и нить стягивает края рваной раны на ноге. Чонгуку от взгляда мельком становится дурно, и он прислоняется к стене спиной, пару раз судорожно вдыхая принесённый порывом ветра с балкона свежий воздух: сырой, липкий и удушливый. Торс Юнги опять покрыт многочисленными синяками. - О, Чонгукки. Ты рано. Юнги поднимает на него, бледного и трясущегося, взгляд и тепло улыбается. В его глазах цвета расплавленного горького шоколада раздражённость мешается с нежностью. Улыбка вполне искренняя и даже немного простодушная. Чонгук гулко сглатывает и нервно хлопает себя по щекам ладонями. Юнги сам по себе такой: искренний и немного простодушный. Честный, прямолинейный, иногда упёртый, но в то же время мягкий, понимающий и готовый всегда выслушать и помочь. Юнги скромный и вежливый. Пожилые аджумы у подъезда в восторге от этого «молчаливого, но приятного юноши», который всегда желает доброго утра или вечера и кланяется на девяносто градусов. Чонгук от Юнги тоже в восторге. От его сонного ворчания, магнитящихся волос, хрупкого, но в то же время сильного тела. Чонгук в восторге от объятий, поцелуев и зажиманий по тёмным углам подъезда и не только. Юнги любит распускать руки, и от этого Чонгук тоже в восторге. - Сделаешь кофе? У тебя он всегда получается таким вкусным, - подмигивает Юнги. В его руках бутылка с антисептиком, и мужчина шипит, выливая часть на рану. Чонгук отмечает початую бутылку дешёвого алкоголя, стоящую возле дивана, и молча выходит на крохотную кухню. От чего он не в восторге, так это от работы Юнги. Если это вообще можно так назвать. Чонгук не знает ничего, что его не касается и «тебе не стоит волноваться, Куки, это никогда не причинит тебе вреда». Проблема в том, что «это» причиняет вред и ещё какой. Чонгуку больно видеть новые шрамы на теле Юнги и больно видеть промокшую насквозь от крови одежду. Чонгуку больно слышать грязный мат под нос из-за боли в ранах и больно знать, что он ничего не может сделать для Юнги. Чонгуку больно из-за того, что Юнги может не вернуться. Налить чайник и включить его. Достать кружку. Ложка растворимого кофе с горкой. Полторы ложки сахара. Перемешать и встать возле стола в ожидании кипятка. После залить кружку кипятком, оставляя полтора сантиметра до края, и залить оставшееся молоком. Чонгук смотрит на синюю подсветку только начавшего разогреваться чайника и закусывает нижнюю губу. Страшно. Страшно просыпаться по утрам, видеть умиротворённое лицо Юнги на соседней подушке и знать, что он может не вернуться. Страшно обмениваться ленивыми поцелуями, а после идти умываться и собираться в институт. Страшно сидеть на парах и несколько раз за час перепроверять мобильный на предмет новых сообщений или пропущенных звонков. Страшно идти на подработку, которая затянется допоздна, и гадать, будет ли Юнги дома к его приходу. И будет ли он цел. - Чонгук? Что такое? Юнги останавливается на пороге кухни и смотрит взволнованно. Не понимает. Чонгук криво улыбается и качает головой. Чайник давно вскипел. Они так много раз говорили о том, что происходит. Чонгук не раз объяснял свои чувства и вываливал на старшего мысли и опасения, но тот лишь улыбался, ерошил его волосы и заверял, что ничего страшного никогда не случится. Чонгук не верит в это. Ничего страшного в пределах, допустимых несчастным случаем, не случается с прилежными учениками и офисными клерками. С человеком, у которого в шкафу для одежды за этой самой одеждой кроется потайная стенка, скрывающая огнестрельное и не только оружие, может случиться всё, что угодно. - Что бы ты там себе ни надумал, это лишь моя ошибка, - сообщает Юнги и подходит ближе. - Я выполнил заказ без проблем, но пришлось побегать. Неудачно спрыгнул с третьего этажа на дерево. Не стоит беспокойства. Чонгук не любит драки. Он прилежный спокойный парень, не развлекающийся на досуге избиением бедных однокурсников или пьяных идиотов из клубов. Но удар у него хорошо поставлен благодаря Юнги. Именно поэтому голова старшего дёргается в сторону с хрустом шейных позвонков, когда в лицо врезается кулак. Мин даже отступает на пару шагов, пытаясь удержать равновесие. Чонгук судорожно шумно выдыхает и встряхивает рукой с ноющими костяшками. Юнги медленно поводит головой, склоняя её от одного плеча к другому, и поднимает на него потемневший взгляд. На покрасневшей скуле собираются рубиновые бисерины крови из разодранной кольцом кожи. - Легче? - спокойно спрашивает он, глядя в пылающие злостью глаза младшего. И Чонгук срывается. Не в первый раз и, они оба знают, не в последний. Юнги не сопротивляется, когда его хватают за запястье и тащат за собой. Войдя в комнату, Чонгук пихает его к постели, судорожно сдирая с себя толстовку и футболку одновременно. Путаясь в ткани и шипя от раздражения, он не видит, что делает Юнги, и вскрикивает, когда его резко толкают в спину, заставляя упасть на кровать. Юнги не церемонится и не нежничает. Он знает, это не то, что сейчас нужно Чонгуку. Поэтому он игнорирует его ругань и стаскивает с младшего джинсы вместе с нижним бельём. К тому времени, как Чон выпутывается наконец-то из ткани верхней одежды, Юнги уже открывает тюбик с нужным содержимым. - Смотри мне в глаза, - приказывает Мин и спешно размазывает смазку по наливающемуся кровью члену, предварительно сняв нижнее бельё - единственное, что на нём было изначально. Ему не нужно много, чтобы завестись, и не нужно ждать, пока нальётся кровью всё ещё вялый член трясущегося Чонгука, сверлящего его ненавидящим в эту минуту взглядом. Это не секс ради удовольствия и не секс ради ласки. Это секс, чтобы доказать, что происходящее реально, и что рана на ноге это не пуля в голове или сердце. Чонгук всхлипывает и прогибается в спине, стараясь уйти от неприятного вторжения в своё тело, но Юнги фиксирует его бёдра и толкается резче. Он не хочет сделать больно, потому немного медлит, давая младшему перевести дыхание, и лишь после начинает проталкиваться дальше. До тех пор, пока к негромкому пыхтению и шипению Чона не добавляется пошлый шлепок кожи о кожу. Из-за регулярного секса Чонгук уже не такой узкий, каким был в самом начале. Да и ежедневные специфические процедуры, связанные с гигиеной, делают своё дело. Обильно вылитая смазка хлюпает невероятно пошло, но Юнги не обращает внимания, толкаясь в жаркое нутро всё резче и быстрее. До тех пор, пока Чонгук не начинает шептать его имя. До тех пор, пока он не прогибается в пояснице, не сжимает коленями и не тянется за поцелуем. Лишь когда губы сталкиваются в смазанном поцелуе, Юнги опускается ниже, опираясь на локти и накрывая своим телом. Лишь тогда он переплетает их пальцы в крепкие замки, прижатые по обе стороны от головы Чонгука, и лишь тогда начинает двигаться более плавно и мягко, отчего Чонгук начинает топить его в своих стонах: протяжных, с придыханием и тихим скулением на выдохе. - Я жив, - в какой-то момент шепчет Юнги в губы младшего, повторяющего его имя заевшей пластинкой, и заглядывает в подёрнутые пеленой слёз глаза младшего. - Слышишь, Чонгук? Я жив. И я рядом. Всегда был и всегда буду. Чонгук всхлипывает, ёрзает под ним задом по скользкому покрывалу, сжимая мышцы, и в какой-то момент широко распахивает глаза, невидяще смотря сквозь Юнги. Растрёпанный, щёки красные, губы распухшие, а стоны всё громче и слаще. Юнги понимает, усмехается и начинает толкаться лишь под определённым углом, отчего Чонгук в какой-то момент обхватывает его за шею руками, льнёт всем телом и скулит на ухо, поджимая пальцы на ногах. Он выше Юнги на голову и шире в плечах, но сейчас такой хрупкий и ломкий в его объятиях. Юнги ведёт от этого, и он кусает младшего в плечо, срываясь на рваный быстрый ритм. Ему не нужно много, чтобы кончить. Чонгук от стимуляции простаты, ставшей под конец немного болезненной, срывается ещё раньше, заливая их животы спермой. - Я люблю тебя, - шепчет он и цепляется пальцами за покрытую испариной спину, царапая лопатки. - Люблю, люблю... - Я тоже люблю тебя, Чонгук, - честно отвечает Юнги и наваливается на него всем телом, утыкаясь носом в шею и так и не покидая горячее нутро, хотя член начал опадать. - Люблю и не оставлю. По крайней мере, не потому, что сдох от потери крови в грязной подворотне. Единственный вариант, это лишь наше обоюдное решение расстаться, но... - Но я никогда не отпущу тебя, - шепчет Чонгук и жмётся губами к горячему плечу, обнимая крепче. Мин лишь слабо кивает и целует в шею. Этот ответ один на двоих, потому что Юнги того же мнения. Он никогда не сможет отпустить Чонгука. И не собирается. Киллер, который может позволить себе всё и даже больше благодаря своему бесконечно прибыльному делу, живущий в непримечательном доме бедного района и вежливо здоровающийся с местными аджумами, уже нашёл своё главное сокровище: растрёпанное, жаркое и льнущее к нему в данный момент обнажённым телом, пропахшим потом, одеколоном и его, Юнги, кровью. «... потому что скромный и вежливый человек должен жить тихо и незаметно. И использовать пистолет с глушителем» - вспоминает Мин любимую присказку своего наставника. И усмехается. Пока он живёт по этому правилу и держит Чонгука в своих руках, всё будет хорошо.

|End|